Стыд и утрата привязанности. Применение репаративной терапии на практике — Джозеф Д. Николози
- Отзывы о книге
- Отклики и рецензии специалистов
- О книге
- Посвящение
- Предисловие Х. Ньютона Мэлоуни
- Предисловие Роберта Перлоффа
- Выражение благодарности
- Введение
- Глава 1. Обзор достижений репаративной терапии12
- Глава 2. Семейная динамика
- Глава 3. Гомосексуальность как признак, вызванный стыдом
- Глава 4. Гомосексуальность как навязчивое повторение
- Глава 5. Гомосексуальность как репаративное влечение
- Глава 6. Первичность аффекта
- Глава 7. Тело
- Глава 8. Репаративная работа с телом. Концепция парных треугольников
- Глава 9. Репаративная работа с телом. Работа с последовательностью из двух треугольников (с парными треугольниками)
- Глава 10. Двойное послание («двойное принуждение»)
- Глава 11. Двойная петля
- Глава 12. От двойного послания к двойной петле
- Глава 13. Сценарий, предваряющий гомосексуальное поведение
- Глава 14. Проработка сценария, предваряющего гомосексуальные действия
- Глава 15. Ведение дневника
- Глава 16. Консультирование подростков
- Глава 17. Мужская дружба
- Глава 18. Взаимоотношения с женщинами
- Глава 19. Роль проработки горевания в репаративной терапии
- Глава 20. Приближение к сути травмы
- Глава 21. Защита от горевания
- Глава 22. Гомосексуальное поведение как возможность для проработки горевания
- Глава 23. Устранение горевания: Жизнь без иллюзий и искажений
- Приложение 1. Десенсибилизация и переработка движением глаз (ДПДГ) в репаративной терапии
- Приложение 2. Десенсибилизация и переработка движением глаз (ДПДГ) в репаративной терапии46
- Примечания
- Библиография
Перевод с английского: Олег Епимахов и Станислав Соколов
Научная редакция: кандидат медицинских наук, психиатр, психотерапевт В. Бабич и В. Халанский
Отзывы о книге
В нынешней спорной и противоречивой обстановке, окружающей лечение гомосексуальности, на карту поставлено здоровье тысяч пациентов. Поэтому крайне важно, чтобы те воинственные попытки установить цензуру и навязать какие-либо взгляды, которые ограничивали бы открытое исследование этой темы, были бы отброшены в сторону в интересах клинической объективности. Право пациента определять ориентиры для своего лечения имеет первостепенное значение, и попытки подавить свободу выбора пациента не только возмутительны, но и противоречат основным постулатам оказания медицинской помощи.
По этой причине, даже несмотря на то, что я не согласен с рядом причинно-следственных связей, представленных в этой книге, я считаю, что точка зрения доктора Николози должна быть неотъемлемой частью честного, открытого обсуждения до тех пор, пока мы не получим окончательных научных и клинических доказательств их правоты. За свою более чем 60-летнюю практику в качестве психолога я видел много состояний, как медицинских, так и психологических, которые когда-то считались неизлечимыми, а сегодня легко поддаются лечению. На этом раннем этапе бурных дебатов о лечении гомосексуальности и однополого влечения считать, что никто из гомосексуалов не способен изменить свою жизнь, было бы проявлением крайнего неуважения.
Николас А. Каммингс, Ph.D., заслуженный профессор Университета Невады, Рено, президент Фонда Каммингса по охране психического здоровья, председатель правления Фонда Николаса и Дороти Каммингс, председатель правления CareIntegra и бывший президент Американской психологической ассоциации
Николози сопровождает свои размышления о работе с индивидуумами, испытывающими нежелательное однополое влечение, множеством профессиональных клинических выкладок и глубоким погружением в первоначальную литературу по этой тематике. Этот объем знаний предоставляет продуктивные клинические гипотезы для исследования. Николози придерживается золотой середины, когда признает как возможные биологические и психологические факторы могут влиять на причинно-следственную связь, когда разъясняет, что включает в себя полное информированное согласие на консультацию, когда проявляет уважение к соответствующим клиническим границам в профессиональном консультировании, а также когда признает опыт тех, кто считает такую работу непродуктивной, а также тех, кто сообщает об успехах в этой области.
Стэнтон Л. Джонс, Ph.D., проректор и профессор психологии, колледжа Уитон, и автор книг «Гомосексуальность: использование научных исследований в церковных дебатах о морали» и «Экс-гей? Лонгитюдное исследование религиозно-опосредованных изменений сексуальной ориентации» (Homosexuality: The Use of Scientific Research in the Church’s Moral Debate and Ex-Gay? A Longitudinal Study of Religiously Mediated Change of Sexual Orientation)
В области лечения нежелательного влечения к своему полу, очень немногие люди имеют такой же богатый опыт и большой успех, как Джо Николози. Будучи мастером в данной области, он изложил здесь квинтэссенцию своего опыта для изучения как профессионалами, так и заинтересованными непрофессионалами.
Каждый искренний непредубежденный терапевт должен ознакомиться с важными выводами, которые предлагает доктор Николози. Эта книга может и должна служить основой для учебных курсов, обучающих заинтересованных специалистов методам и искусству отвращения от гомосексуальности и восстановления гетеросексуального желания и его действенности у тех, кто стремится к таким переменам.
Джеффри Берк Сатиновер, M.D., дипломированный специалист Американской коллегии психиатров; дипломированный специалист Американского Совета по неврологии; дипломированный специалист Института К. Г. Юнга, (Цюрих, Швейцария); и автор книг «Гомосексуальность и политика правды» (Homosexuality and the Politics of Truth)
В этой, основательно написанной книге, доктор Николози делится своим опытом многолетней работы с мужчинами с однополым влечением, которые хотят уменьшить своё нежелательное влечение и развить свой гетеросексуальный потенциал.
Николози убеждён, что религиозные традиции правы: человечество было создано для гендерно-комплементарной связи. Ассоциации психиатров должны уважать эту точку зрения; в противном случае это будет грубым нарушением права на существование самых разнообразных воззрений, а также права клиента на свободу и самоопределение.
Эта новая книга является богатым источником информации, и написана проницательным клиницистом, чья работа с клиентами с однополым влечением была новаторской, начиная с его книги 1991 года «Репаративная терапия» (Reparative Therapy).
А. Дин Берд, Ph.D., магистр здравоохранения, клинический профессор психиатрии Университета штата Юта; Президент Национальной ассоциации исследований и терапии гомосексуальности (NARTH)
Оправдывая ожидания читателей, книга доктора Николози, «Стыд и утрата привязанности: Практическое применение репаративной терапии», как и другие его книги, стала огромным подспорьем в вопросах гомосексуальности и ее лечения для родителей, терапевтов и всех, кто обеспокоен культурными проблемами. Д-р Николози продолжает вносить свой вклад клинициста и философа в традициях настоящего ученого.
Бенджамин Кауфман, M.D., клинический профессор психиатрии Калифорнийского университета в Дэвисе; психоаналитик
Будучи международно признанным клиническим экспертом по репаративной терапии нежелательного гомосексуального влечения, д-р Джозеф Николози написал теоретически обоснованную, клинически проницательную, интеллектуально блестящую и очень сострадательную практическую книгу, которая, без сомнения, станет стандартным профессиональным справочником для психологов, психиатров и других психиатрических клиницистов, которые лечат людей, обеспокоенных своими гомосексуальными импульсами. Эта книга не только психологически обоснована и теоретически проницательна, она еще и согласуется с иудео-христианским богословским пониманием сотворения людей как мужчин и женщин, и нормальности близких эмоциональных, несексуальных отношений между мужчинами.
Джордж А. Рекерc, Ph.D., доктор теологии, член Американской академии клинической психологии, заслуженный профессор нейропсихиатрии и поведенческих наук Университета Южной Каролины
Я только что закончил читать эту книгу и мне жаль, что таких исследований и таких слов надежды не было раньше на моих консультациях для гомосексуалов. Книга Николози предлагает свежий взгляд разума и надежды на одну из самых горячих тем современности. Ее необходимо прочитать не только гомосексуалам, которые противостоят своему сексуальному влечению, но и каждому приходскому пастору, консультанту и психотерапевту. Для меня как для университетского профессора аспирантуры в области семейного служения, она займет достойное место в списке необходимых книг.
Роджер Сонненберг, Магистр богословия, магистр искусств (пасторская психотерапия), профессор аспирантуры в области семейного служения университета Конкордии и автор книги «Сексуальность человека: христианская перспектива» (Human Sexuality: A Christian Perspective)
Легенда в мире гендерного подтверждения, Джо Николози посвятил большую часть своей профессиональной карьеры обучению Западного мира тому, что изменение сексуальной ориентации возможно. Написав еще три книги по этой теме, в этой последней своей книге «Стыд и утрата привязанности: практическое применение репаративной терапии» он представляет свои самые последние откровения и уточненный взгляд на понимание и лечение лиц с нежеланным однополым влечением. Первоначально концептуализируя гомосексуальное влечение как стрем-ление «устранить гендерный дефицит», теперь он рассматривает это в более ши-роком смысле как стремление «компенсировать глубокий дефицит самооценки» и как «защиту от травмы, нанесенной своему ,,Я“». Исходя из этой глубоко проницательной предпосылки, данная книга объясняет психиатрам и служителям церкви психодинамику гомосексуальности, методы ее лечения, а также роль скорби и важность ее устранения в репаративной терапии. В этой книге не только при-водятся блестящие новые идеи, но и показывается, как иудео-христианское мировоззрение сочетается с практическими психологическими методами исцеления. Я рекомендую эту обязательную к прочтению книгу всем, кто стремится узнать о причинах возникновения или лечении гомосексуальности. В библиотеке каждого психиатра, пастора и человека, обеспокоенного сексуальной путаницей, которая процветает в современном мире, эта книга должна быть обязательно.
Артур Голдберг, содиректор JONAH, и автор книги «Свет в шкафу: Тора, гомосексуальность и сила перемен» (Light in the Closet: Torah, Homosexuality, and the Power to Change)
Последняя книга Николози — это, как и всегда, продолжение его наполненных глубоким смыслом записей, основанных на его клиническом опыте. Хотя исповедуемый им основной терапевтический подход выдержал испытание временем, он был усовершенствован в свете его опыта. Многие мифы о репаративной терапии опровергаются этой книгой, и никто из ее читателей уже больше не сможет поверить в то, что главное, что движет репаративными терапевтами в их работе — это чувство нелюбви к геям. Во многих, включенных в эту книгу, записях диалогов читается настоящая забота о клиентах. Такой подход является на удивление недогматичным. Хотя данная книга предназначена для терапевтов, здесь также представлено многое из того, что улучшит понимание этой темы и не терапевтами. Даже критики, которые не любят данный тип терапии, могут обнаружить, что их мнение изменилось после прочтения этой книги.
Нил Уайтхед, Ph.D., консультант по научным исследованиям и автор книги «Мои гены заставили меня это сделать: научный взгляд на гомосексуальную ориентацию» (Му Genes Made Me Do It: A Scientific Look at Homosexual Orientation) и более 120 опубликованных научных работ
Джозеф Николози представил в этой книге то, что можно назвать кульминацией продолжавшихся десятилетиями клинических наблюдений и современных научных представлений о происхождении и лечении гомосексуальности в ситуации, когда она не гармонирует с представлениями человека о самом себе. Популярная пресса продвигает идею о том, что причиной отказа от гомосексуальных импульсов, является традиционное неодобрение этого феномена обществом. Однако объективные научные исследования говорят об обратном. Николози раскрывает сложные мотивации, связанные со стыдом и привязанностью, лежащими в основе гомосексуального поведения, и приводит клинические примеры, показывающие, как репаративная работа освобождает от однополого влечения тех, кто бесстрашно исследует источники столь долго неосознаваемой ими боли. Тем, кому нравится придерживаться преобладающих в обществе представлений о гомосексуальности, следует избегать книги «Стыд и утрата привязанности». Но любой, кто прочитает ее, будет вознагражден обоснованным пониманием механизма развития личности и семейной динамики, кроме того, они поймут необходимость воспринимать наше психотерапевтическое путешествие с каждым индивидом как новое приключение.
Джоанна Табин, Ph.D., член Американской психологической ассоциации; член секции 38 «Психоанализ»; и автор книги «Путь к себе»: Эго и раннее развитие Эдипова комплекса» (of On the Way to Self: Ego and Early Oedipal Development)
В этой новаторской книге Николози, настоящий новатор в области репаративной терапии, показывает врачам как именно стыд и утрата привязанности влияет на однополое влечение. Интегрируя множество теоретических выкладок, Николози разработал и эффективно представил новую и всеобъемлющую основу для понимания и лечения мужского однополого влечения. Методы и стратегии, обсуждаемые в рамках этой передовой работы, не только направляют терапевтов в их работе с клиентами, противостоящих своему однополому влечению, но и позволяют понять многие другие клинические случаи. Это книга обязательна к прочтению и является важным источником информации, который просто необходим для библиотеки любого консультанта. Она еще долго будет влиять на восприятие гомосексуальности научными и профессиональными сообществами психиатров.
Джанель Холлман, магистр гуманитарных наук, лицензированный клинический профессиональный консультант, автор книги «Суть женского однополого влечения» (The Heart of Female Same-Sex Attraction)
Для тех, кто свободно рискнул искать другой путь решения проблем гомосексуальности, эта книга — находка. Джозеф Николози представил первоклассное руководство, в котором проблемы рассматриваются напрямую, в котором представлены лучшие из имеющихся доказательств, и которое основано на многолетней терапевтической практике. Нам уже давно была нужна такая книга: уважающая выбор людей, реалистичная в своих главных постулатах, ясно представляющая теоретические основы, признающая возможные уместные возражения и надежная в предлагаемых клинических решениях. Каждый пастор и терапевт, независимо от своих личных богословских или моральных обязательств, должен иметь эту книгу в своей библиотеке. Они обязаны сделать это для всех тех, кто стремится к альтернативе сексуальной идеологии, господствующей в нашем обществе; они обязаны сделать это по причине элементарной честности и интеллектуальной добродетели.
Уильям Дж. Абрахам, Ph.D., профессор Уэслианских исследований университета Альберта Кука Ауглера, выдающийся профессор Школы богословия Перкинса Южного методистского университета
Отклики и рецензии специалистов
Я познакомился с Джозефом Николози на международной конференции, посвященной помощи мужчинам-гомосексуалам. Речь шла о тех случаях, когда влечение к собственному полу противоречит внутренним ценностям человека.
Николози делился своим 30-летним опытом работы с мужчинами-гомосексуалами и демонстрировал яркие примеры психотерапевтических сессий с использованием метода EMDR1 (работа с чувством вины и стыда). Благодаря снижению чувства вины и стыда у клиента снижалось и гомосексуальное влечение. Эта практика была наглядной и впечатляющей.
Доктор Николози подчеркивал, что самым большим препятствием на пути исцеления мужчины с гомосексуальным влечением является стыд, который тот испытывает по поводу своей глубокой потребности в однополой эмоциональной поддержке. «Я должен был бы давно это перерасти» — то самое ощущение, которое коренится в стыде, возникающем вследствие отвержения со стороны отца.
Книга «Стыд и утрата привязанности» — это, прежде всего, научное исследование гомосексуального влечения у мужчин с точки зрения психодинамического подхода. Николози посвятил этой работе более 30 лет, и я очень рад, что она появилась в Украине.
Во-первых, эта книга является ответом на запрос профессиональных психологов, психиатров, сексологов и их клиентов. В последние годы все чаще возникает вопрос, как помочь мужчинам, испытывающим внутренний конфликт из-за присущего им гомосексуального влечения.
Во-вторых, это одна из немногих научных работ на русском языке, посвященных психологическому анализу гомосексуального влечения как реакции на эмоциональную утрату, произошедшую в детстве с отцом. Попытка компенсировать или восстановить утрату эмоциональной связи с отцом и является причиной большинства случаев однополого влечения.
В-третьих, тема гомосексуального влечения как феномена психического проявления мало изучена в Украине с точки зрения клинического подхода. Данная книга может пригодиться как профессиональным психологам и психотерапевтам, так и родителям, мужчинам и женщинам, пытающимся разобраться в своих переживаниях по поводу формирования самоидентичности.
Это книга о жизни и переживаниях многих мужчин. А описания терапевтических сессий — захватывающее путешествие в потаенный мир мужской боли. И хотя работа написана с определенной целью — помочь мужчинам понять истоки своего гомосексуального влечения — в ней можно найти ответы на многие вопросы, связанные с формированием мужской самоидентичности.
Работу Николози легко отбрасывают те, кто привык мыслить стереотипами и шаблонами, кто видит в решении сложных проблем либо одну позицию, либо другую, не замечая промежуточных фаз.
Здесь нет простых ответов на сложные вопросы. Но если вы хотите разобраться в психологических причинах и глубже понять истоки гомосексуального влечения, как специалист или как обычный человек, эта книга для вас.
Вы многое узнаете из предисловий, написанных украинскими психологами, психиатрами, сексологами, теологами, а также американскими учеными, учеными-философами, теологами. И, конечно же, познакомитесь с замечательным и увлекательным текстом д-ра Николози.
Хочу поблагодарить за поддержку и помощь в издании книги д-ра Кристел Волхолд, проф. Г.С. Кочаряна, проф. Г.В. Католик, д-ра Е. Яремко и проф. Р.И. Билобривка. Особая благодарность — немецкому психотерапевту, сексологу, автору множества книг д-ру Герману Гартфилду. Очень ценными оказались замечания и комментарии Линды Николози.
В научной редакции текста нам помогала психиатр, к. м. н. В.В. Бабич. Переводчики О. Епимахов и С. Соколов сделали сложнейшие тексты ясными и понятными. Наконец, благодарю регионального директора Overseas Council Int. по Евро-Азии Т.Н. Дятлика за веру в то, что книга важна не только для профессиональных психологов, но и для теологов.
Вячеслав Халанский, психолог, психотерапевт
В книге американского психиатра и психотерапевта Джозефа Николози исследуется чувство внутренней пустоты, вызванное горем, стыдом и потерей привязанности.
Автор открывает мир психотерапии нежелательного влечения к представителям собственного пола (same sex attraction), касается проблематики трансформации идентичности, личностного гендерного развития, примирения. Эта книга является контроверсионной, ведь согласно позиции Американской психологической ассоциации, психосексуальная ориентация не поддается изменениям.
В современном мире терапия гомо- и бисексуальных пациентов обычно предполагает помощь в принятии (акцептации) своей ориентации. Николози, тем временем, основываясь на опыте многолетней успешной психотерапии с мужчинами-гомосексуалами, показывает, что есть разные типы гомосексуальности и различные варианты терапии. Феномен гомосексуализма анализируется через призму не только биологических факторов, но и в контексте социокультурной среды, воспитания. Во время репаративной терапии применяются техники аффект-ориентированной терапии, гештальт-терапии, а также краткосрочной психодинамической терапии.
Создание возможности свободного выбора, а также многоаспектная модель интерпретаций природы гомосексуальности является чрезвычайно важной. В книге описано формирование нежелательной гомосексуальной ориентации, обращено внимание на роль дисфункции семьи в этом, а также предложен процесс оздоровления.
Книга может быть интересной и полезной для широкого круга читателей, особенно для психологов, психотерапевтов, психиатров, священников, семейных консультантов, а также для родителей и всех тех, кто стремится найти своё истинное «Я»
Елена Яремко, доктор психологии (Ph.D.), психотерапевт
(Интегративная христианская психотерапия), Украинский Католический Университет
Передо мной книга одного из наиболее авторитетных и всемирно известных специалистов в области репаративной терапии — доктора философии в области психологии Джозефа Николози (Joseph Nicolosi), который в свое время был президентом Национальной ассоциации по исследованию и лечению гомосексуальности (США) (National Association for Research and Therapy of Homosexuality; NARTH), основанной в 1992 г. Как следует из материла, содержащегося в этой книге, ее автор придерживается сбалансированного подхода к пониманию формирования гомосексуальной ориентации. Он считает, что в ее генезисе могут принимать участие как биологические, так и небиологические факторы. Однако совершенно справедливо подчеркивается тот факт, что попытки представить гомосексуальность в качестве исключительно результата биологической предопределенности потерпели неудачу. По мнению автора, хотя некоторые дети могут иметь биологическую предрасположенность к гомосексуальности, но предрасположенность — не то же самое, что предопределенность.
Автор придерживается интерактивной модели формирования гомосексуальности, которая позволяет понять, как взаимодействуют биологические и социальные факторы. Биологические факторы (гены и дородовые гормональные влияния) сообща создают предрасположенность темперамента либо к гендерному соответствию и гетеросексуальности, либо к гендерному несоответствию и гомосексуальному развитию. Однако есть еще и социальная среда (родители, сверстники и жизненный опыт), а также фактор свободы воли и выбора. Человек выбирает для себя идентификацию, ориентируясь на поведение, к которому он стремится, и установки социальной группы, которую он предпочитает.
Следует отметить, что тема формирования гомосексуальности крайне политизирована. Так, представители гей-лобби, а также поддерживающие их специалисты заявляют, что гомосексуальность может быть только врожденной, а это диктует необходимость отказа от репаративной терапии и даже ее запрета, так как она не только бесполезна, но, более того, всегда наносит огромный вред организму. Однако обратимся к мнению авторитетов, высоко почитаемым гей-сообществом, сделавшим гомосексуальное движение возможным, и результаты исследований которых были использованы для депатологизации гомосексуальности. Так, А. Кинси (A. Kinsey) отвергал значение биологических факторов, особенно наследственности, и подчеркивал роль культуры и социализации в формировании гомосексуальной или гетеросексуальной модели «удовлетворения». Таким образом, он стремился снять клеймо с гомосексуальности, удалив пятно «психопатии» с людей, склонных к однополой любви. Э. Хукер (Е. Hooker) считала, что люди рождаются сексуально индифферентными и имеют скорее общую сексуальную предрасположенность, чем гомо-, гетеро- или бисексуальные предпочтения. Кстати, при использовании ее данных для решения об исключении в 1973 г. гомосексуальности в США из списка психических расстройств Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders) указания Э. Хукер о том, что даже в случаях отсутствия дезадаптации гомосексуалов в других сферах, в сексуальной сфере они все же являются дезадаптированными, были попросту проигнорированы («Даже если принять, что гомосексуализм представляет тяжелую форму неспособности приспосабливаться к обществу в сексуальном секторе поведения, это не обязательно подразумевает, что гомосексуал должен быть тяжело приспосабливаем в других секторах своего поведения», — писала она).
Позднее гомосексуальность была исключена и из списка психических расстройств Международной классификации болезней 10-го пересмотра (МКБ-10), которая начала входить в обиход в государствах-членах ВОЗ с 1994 г. Это решение было принято при голосовании с самым минимальным перевесом. Решение, принятое в США (кстати, тоже путем голосования), также как и решение, нашедшее отражение в МКБ-10, не базировалось на каких-либо научных доказательствах, а было социально детерминировано (сильнейшее давление гей-лобби, результаты работы технологии «Окно Овертона», гуманистический фактор), что в конце концов приобрело выраженную политическую окраску. Однако следует отметить, что с медико-биологической точки зрения доказать нормальность гомосексуальности невозможно, за это можно только проголосовать.
Крайняя политизация обсуждаемой проблемы нашла свое отражение в высказываниях, согласно которым конверсионную терапию следует поставить в один ряд с попытками изменить расовую принадлежность негров, национальную принадлежность лиц «кавказской национальности» и евреев. Таким образом, тех, кто считает, что можно изменить сексуальную ориентацию гомосексуалов, пытаются стигматизировать, поставив их в один ряд с расистами, антисемитами и вообще со всякого рода ксенофобами. Однако такие попытки не могут быть признаны адекватными, так как вопрос о нормальности или полноценности какой-либо расы или национальности и избавлении от признаков расовой и национальной принадлежности не может подниматься из-за его полной абсурдности. Путем такой стигматизации сторонников конверсионной терапии просто хотят представить в крайне неприглядном виде.
Помимо этого, целью таких высказываний является объявить гомосексуальность исключительно врожденным состоянием, которое вообще не подлежит коррекции и за формирование которого ни сам индивид, ни семья, ни общество не несут ни малейшей ответственности. В связи с этим следует отметить, что гомосексуалами не рождаются, ими становятся. Также необходимо упомянуть, что у детей до определенного возраста отсутствует даже платонический компонент либидо.
Дж. Николози в своей книге обсуждает вопрос о том, стоит ли считать лечение нежеланной гомосексуальности допустимым. По его мнению, стремление некоторых специалистов официально запретить такое лечение разительно противоречит стремлению к многообразию, которое декларирует современный либерализм. Действительно, пациент, который страдает в связи с наличием у него гомосексуального влечения и желает от него избавиться, имеет право на получение соответствующей помощи, так как в противном случае речь идет о нарушении прав человека. Приводя мнение ряда известных современных ученых, придерживающихся такой же точки зрения, Дж. Николози знакомит нас и с высказываниями 3. Фрейда, который в 1918 г. писал: «Мы самым решительным образом отказываемся… превращать пациента в нашу частную собственность, решать его судьбу за него, навязывать ему наши собственные идеалы… в угоду определенной философии. На мой взгляд, это… насилие [над пациентом]».
Дж. Николози отмечает, что честный взгляд на гомосексуальное состояние позволяет убедиться в том, что даже без учета его многочисленных негативных последствий для общества, это вовсе не безвредное выражение человеческого разнообразия, которое характеризуется эмоциональными нарушениями. Он сообщает, что существует множество вероятных комбинаций причин гомосексуальности. В каждом отдельном случае эти факторы соединяются по-своему. Предлагаемая им модель формирования гомосексуального влечения фокусируется на биологических влияниях (восприимчивом темпераменте), но в гораздо большей степени на неспособности родителей поддержать формирующуюся идентичность мальчика. Определенную роль играет и негативный опыт взаимодействий со сверстниками того же пола. Все это приводит к появлению чувства отчужденности от мужчин, при которой мальчик, испытывающий влечение к собственному полу, считает других мужчин загадочными и отличными от него.
При выявлении причин развития гомосексуальности, Дж. Николози огромное внимание уделяет семейной психодинамике. По его мнению, модель семьи, которая «создает гомосексуального сына», обычно не способна утвердить мужскую индивидуацию мальчика на этапе формирования его гендерной идентификации. (Индивидуация — теоретический конструкт аналитической психологии, обозначающий человеческое развитие на основе интеграции сознательного и бессознательного опыта.) В своей работе автор книги часто встречал определенный шаблон семьи, который объединяет две модели, нарушающие гендерную индивидуацию — классическую тройственную семью и нарциссическую семью. Вместе они образуют то, что он называет тройственно-нарциссической семьей. Тройственная семья, которая была раньше описана психоаналитиками, — это система, которая включает в себя чрезмерно опекающую мать и критичного/отстраненного отца. Характеризуя личность сына в такой семье, Николози описывает его как впечатлительного, робкого, интровертированного, креативного и обладающего богатым воображением. Матери считают, что по сравнению с другими их сыновьями у этих детей больше чуткости и нежности, сильнее выражены речевые навыки и склонность к перфекционизму. Подчеркивается, что хотя темперамент обычно биологически обусловлен, некоторые из названных черт (особенно робость и пассивность) могут быть приобретенными. Такой чуткий и впечатлительный характер ребенка побуждает мать привязываться именно к нему, что отклоняет его от нормального развития по пути нормальной индивидуации. Отношения отца и сына не складываются. Пациенты Николози часто говорят: «Я никогда не понимал моего отца». «Что он был, что не был». «Он всегда держался в тени». «Он был неприступен, как памятник».
Отношения в тройственной семье в общем напряженные. Вместе с тем между матерью и сыном они хорошие. Между мальчиком и отцом, тем не менее, взаимоотношения складываются не лучшим образом. Мальчик считает отца отстраненным и критичным, между ними нет понимания и продуктивного взаимодействия, что ведет к нарушению формирования у мальчика мужской гендерной идентичности. Он воспринимает отца как небезопасный/недостойный объект идентификации.
Свой неблагоприятный вклад в этом плане оказывает и следующий фактор. Так как мать выделяет сына среди других представителей мужского пола, благодаря его психологическим особенностям, которые, по ее мнению, делают его лучше других мужчин, то у него нет необходимости достигать маскулинности, чтобы занять свое место в мире. Сценарий «Мы с мамой вместе против этих сильных агрессивных мужчин-вредителей» делает невозможным обособление мальчика (его индивидуацию), не давая ему интернализировать необходимую для него энергию маскулинности. Результатом является возникновение у мальчика увлеченности той неотъемлемой частью его идентичности, которую он не смог утвердить. Он начинает искать ее «где-то там» в образе другого мужчины, чувствуя романтическое томление, которое затем приобретает эротический оттенок.
Предиспозицию для формировании гомосексуального мальчика может создавать воспитание в нарциссической семье, которая называется «родитель-центрической моделью». Эта семья ставит ребенка в положение, когда он вынужден удовлетворять (и принимать как свои) эмоциональные потребности родителей. Нарциссические родители не видят своих детей такими, какими они являются на самом деле, но признают их ложно-позитивное «Я», поскольку оно их удовлетворяет. Поэтому и у детей обычно развивается нарциссический характер и его черты. Нарциссизм стирает границы между собой и другими и путает собственные потребности с потребностями других людей.
Детям из таких семей, отмечает Дж. Николози, никогда не разрешали признавать неправильность их семьи. Вместо этого их родители являли миру идеализированный ее образ. Предполагалось, что семья должна не только проецировать этот образ во внешний мир, но и верить в него. Эта атмосфера «семьи понарошку» негласно поощряет погружение в мир фантазий как способ ухода от каких-либо неприятных реалий. Такое отношение к реальности закладывает основу не только для присущей пациенту идентичности «хорошего мальчика», но и для последующего отрицания им разделения мужского и женского («Я могу быть и мужчиной, и женщиной». «Для таких мужчин, как я, нормально чувствовать дискомфорт рядом с другими парнями». «У меня тело мужчины, но внутри чувствую себя девушкой…»). Если объединить эти две модели семьи — нарциссическую и тройственную — выражение мальчиком его истинного индивидуального и гендерного «Я» окажется полностью подорванным сложившейся семейной динамикой.
Оценивая роль родителей в формировании маскулинности, Николози отмечает, что здоровый мальчик знает и радуется тому, что «не только я — это ,,я“», но и что «я — мальчик». В одних случаях родители активно наказывают его за мужское поведение потому, что они считают его опасным или неудобным. В других случаях, когда мальчик родился с чувствительным темпераментом, они не стараются добиться появления мужской идентификации, для которой именно этому мальчику нужна особая поддержка. Для подтверждения своей точки зрения Дж. Николози ссылается на высказывание Столлера (Stoller), согласно которому маскулинность является достижением, а не данностью. Она весьма уязвима к душевным травмам, возникающим в процессе развития и становления мужчины.
В своей книге Дж. Николози характеризует четыре фазы гей-идентичности, связанные с определенными возрастными интервалами, а также выделяет догендерную и постгенденую гомосексуальность, которые определяются, соответственно, в 80% и 20% случаев. Первый вариант формирования был представлен нами ранее. Формирование второго варианта (постгендерный тип) автор характеризует следующим образом. Он отмечает, что пациент постгендерного типа успешно завершил фазу гендерной идентичности, но позднее испытал еще одну форму травмы, для которой гомоэротичное желание стало регулятором аффекта. Обладая мужскими атрибутами и неженственными манерами, эти пациенты кажутся «натуралами», но при этом ощущают внутри себя тревожащую их потребность в мужской любви. Постгендерную травму обычно наносят старший брат, отец, жестокие сверстники и травля в школе. Она может также возникнуть в результате сексуального надругательства или из-за дезорганизованной «взбалмошной» матери, которая вызывала сильный страх и гнев, который пациент теперь распространяет на всех женщин и который мешает ему устанавливать с ними серьезные отношения. Эти мужчины кажутся «обычными парнями», но явно не уверены в своей маскулинности. Однополым влечением таких пациентов движет не желание обладать мужскими качествами другого мужчины, а стремление снять нервозность через мужскую поддержку и утешение, которые уменьшат их тревожность.
Дж. Николози обращает внимание на то, что гомосексуальное отыгрывание, согласно его пониманию, представляет собой форму репарации, которая (репаративное влечение) является бессознательной попыткой восполнить нехватку. Таким образом, мужчина пытается через влечение к собственному полу восполнить неудовлетворенную аффективную потребность во внимании, привязанности, одобрении со стороны представителей своего пола, а также устранить дефицит гендерной идентичности.
В своей лечебной работе Дж. Николози использует аффект-ориентированную терапию (АОТ). Он отмечает, что применение ее в его работе с гомосексуально-ориентированными мужчинами дает самые быстрые результаты в плане устранения однополого влечения. Он называет свою модель АОТ «работой с телом» (без прикосновений). Это модифицированный автором более мягкий подход к лечению, который в иных вариациях может быть очень конфронтационным. Автор отмечает, что точка соприкосновения репаративной терапии и АОТ лежит в основе его видения гомосексуальности главным образом как проблемы привязанности. Также, характеризуя проводимое им лечение, Дж. Николози отмечает, что он использует модифицированную им классическую модель краткосрочной динамической психотерапии.
По его мнению, чаще всего однополое поведение — это попытка восстановить непрочную привязанность к отцу. Отсутствие этой привязанности компенсируется гомосексуальной активностью, фантазиями и воображением. Но не всё сводится исключительно к отсутствию привязанности в системе «отец-сын». В ряде случаев, вероятно, дефицит привязанности коренится в проблемах подстройки в системе «мать-сын». Эффективность репаративной терапии повышается при использовании методов, которые исследуют ранние проблемы привязанности матери и сына.
Используя техники АОТ, отмечает Дж. Николози, репаративный терапевт пытается вызвать у пациента выражение внутренних аффектов и значительно расширить его соматическое восприятие. Усиление аффекта происходит при наличии глубокого резонанса между пациентом и терапевтом. Поэтому терапевт должен продемонстрировать полное эмоциональное присутствие, чтобы вызвать и полностью разделить интуитивный опыт пациента, эмоционально вовлекая его сочувствием и точной ежесекундной настройкой.
Дж. Николози сообщает, что для пациента, выросшего в нарциссической семье, ранняя душевная травма из-за противоречивых требований родителей (двойной связи) приводит к внутреннему расщеплению настройки. Цель терапии состоит в переводе двойной связи в двойную петлю, которая представляет собой процесс настройки, соединяющий пациента с самим собой, а затем и с другими. Наиболее мощное изменение происходит, когда пациент, который эмоционально присутствует в двойной петле, вновь переживает раннюю травму. В такие насыщенные моменты, когда для пациента и терапевта есть только здесь и сейчас, наблюдается преобразующий момент возвращения привязанности к собственному «Я» через другого. В рамках процесса «двойная петля» гармонично подстроенный, сопереживающий терапевт поддерживает пациента в те моменты, когда тот повторно переживает стыд, который прежде вызвал в нем внутренний разлом. Одно из самых важных откровений, которое получают наши пациенты в результате переживания двойной петли, отмечает Дж. Николози, — это то, что глубоко-проникновенная эмоциональная привязанность к другому мужчине не является «гейской», и что возникающее чувство теплоты и близости не следует воспринимать исключительно как эротическое.
Автор подробно описывает как происходит репаративная терапия, ее последовательность, восемь шагов для преобразования двойной связи в двойную петлю, характеризует развитие ложного «Я» в триадно-нарциссической семье, дает рекомендации по ведению пациентами дневника. В дополнение к неструктурированному формату записей в дневнике рекомендуется использовать подход, основанный на рационально-эмоционально-поведенческой терапии Альберта Эллиса.
В главе, посвященной консультированию подростков и особенностям их коррекции, Дж. Николози сообщает о неблагоприятном влиянии социальных факторов на формирование сексуальной идентичности и направленности полового влечения. Речь идет о росте числа учащихся, считающих себя бисексуальными или гомосексуальными, и увеличении числа подростков с кризисом своей сексуальной идентичности. Также постоянно нарастает количество каминг-аутов. Это он напрямую связывает с возросшей популярностью гейства как модной и бросающейся в глаза фишки.
Автор обращает внимание на существование проблемных факторов, присущих самому гомосексуальному состоянию, в противовес точке зрения, что все психические проблемы гомосексуалов связаны с общественным неодобрением. В качестве доказательства он приводит тот факт, что повышенный уровень психиатрических проблем среди гомосексуалов не снижается в таких дружественных к геям городах, как Сан-Франциско, или в странах с гомосексуальной толерантностью, таких как Нидерланды и Дания.
Дж. Николози сообщает, что в обществе других мужчин большинство гомосексуальных мужчин чувствуют себя дискомфортно, а причины этого можно найти в раннем детстве. Это связано с отчужденностью отца, типично для развития гомосексуального мужчины и коренится в этиологии однополого влечения. Мужчины с однополым влечением, отмечает автор, ищут близости с другими мужчинами, так как стремятся исцелиться от раны, которую нанес им их отец. Они находятся в непрерывном поиске близких отношений с мужчинами, но в то же время страшатся этих отношений. Для мужчины, пытающегося преодолеть свою гомосексуальную проблему, важно устанавливать и углублять здоровую мужскую дружбу. Автор считает, что наибольшую возможность для излечения дают гетеросексуальные дружеские отношения с теми мужчинами, которые сексуально привлекательны для пациента.
Дж. Николози сообщает об эволюции своих взглядов на гомосексуальность. Если раньше он считал, что гомосексуальность является замещающей попыткой восстановить дефицит гендерной идентичности, то теперь воспринимает ее как нечто большее: на глубинном уровне это защита от глубочайшей боли, вызванной потерей привязанности. Истинность такого мнения, отмечает он, не раз подтверждалась мужчинами, которых он консультировал. Гомосексуальность маскирует страдание, вызываемое глубокой потерей, и служит временным (пусть и в конечном счете не приносящим удовлетворение) отвлечением от трагедии, связанной с основной душевной травмой, полученной в результате потери привязанности.
Догомосексуальный мальчик, пишет Дж. Николози, испытывает разрыв привязанности с каждым родителем по-разному. Обычно он чувствует, что его отец игнорирует или принижает его, а мать манипулирует или эмоционально использует его. Оба родителя могут по-своему, насколько это возможно для них, любить ребенка, но во время общения ему на определенном уровне сигнализируют, что его истинное «Я» так или иначе неприемлемо.
Когда эта утрата привязанности ощущается ребенком, выросшим в тройственно-нарциссической семейной системе, его неудовлетворенные потребности остаются, и эта потеря сохраняется в памяти тела. В результате выстраивается следующая последовательность: 1) утрата основной привязанности; 2) возникающий в результате этого гендерный дефицит; 3) компенсация гендерного дефицита посредством гомосексуальной активности. Гомосексуальное отыгрывание, пишет Дж. Николози, является нарциссической защитой от горевания вследствие утраты подлинной привязанности к одному из родителей.
Проработка горевания, отмечает автор, неизбежно столкнется с иллюзиями и искажениями, являющимися двумя мощными способами защиты. Иллюзии — это ложно-позитивные идеи, которые обусловлены нарциссизмом. Примером типичной иллюзии является высказывание: «Я ищу очень красивую женщину, чуткую к моим потребностям и полностью меня понимающую. Только когда я найду такую, я буду считать, что готов жениться». Искажения, наоборот, представляют собой ложно-негативные идеи, основанные на стыде. Они проистекают из поврежденного «Я» и ведут к губительному, саморазрушительному и дезадаптивному поведению. Примером искажения является следующее утверждение: «Ни одна девушка никогда не захочет меня, если узнает меня по-настоящему». Если иллюзии и искажения, которые своими корнями уходят в детскую травму, остаются неисследованными, то внутри остается мучительная пустота. Пережив неприятные эмоции и болезненные телесные ощущения в присутствии психотерапевта, пациент начинает чувствовать себя хорошо. В результате неоднократной проработки горевания происходит медленное и постепенное разрушение фундаментальной основы нежелательного гомосексуального отыгрывания пациента, которое уходит на задний план.
После процесса горевания, сообщает Дж. Николози, пациенты легче понимают людей, которые оказали влияние на их прошлую жизнь. Этот процесс не только раскрывает им глаза относительно значимых членов их семьи, но и учит относиться к ним со снисходительностью взрослого человека, который отказывается от желания, которое было у него раньше, чтобы люди, непосредственно вошедшие в его жизнь, были лучше или хуже, чем они являются на самом деле. Результатом этого процесса также становится отказ от неосознаваемого ощущения того, что тебе все должны, что люди в нынешней жизни обязаны компенсировать твои прошлые обиды. Устранение горевания завершается после обретения человеком способности отказаться от иллюзий и искажений, которые он использовал, чтобы скрыть боль от потери. После завершения горевания он может жить гораздо более искренней, прозрачной и реалистичной жизнью.
Оценивая изменения, происходящие с гомосексуалами в процессе лечения, Дж. Николози приводит следующие слова пациента: «Я понял, что сила образа мужчины не в том, кем является он, а в том, кем не являюсь я. И я могу либо продолжать гнаться за тем, кем является он, либо признать болезненную реальность того, кем не являюсь я. Впервые в жизни я не бегу от себя. Я чувствую, что такое не ощущать стыда. Это так удивительно — ходить повсюду и не стыдиться!»
Возвращаясь к вопросу о целесообразности лечения гомосексуалов, которые не принимают свою сексуальную ориентацию и хотят от нее избавиться, следует отметить следующее. Распространяемое заинтересованными лицами мнение, что конверсионная (сексуально-переориентирующая, репаративная, дифференцирующая) терапия, которую безрезультатно пытались полностью запретить, так как она якобы не может быть эффективной и, более того, крайне вредна, является ошибочным. Об этом, в частности, говорят результаты первого специально запланированного широкомасштабного исследования эффективности конверсионной терапии (обследовано 882 человека), которые свидетельствуют о том, что 45% из тех, кто считал себя исключительно гомосексуалом, изменили свою сексуальную ориентацию на полностью гетеросексуальную или же стали больше гетеросексуалами, чем гомосексуалами (J. Nicolosi и соавт., 2000). Опыт нашей клинической работы, а также многих других авторов также свидетельствует о возможной эффективности конверсионной терапии.
Следует подчеркнуть, что в цивилизованном мире лечение гомосексуалов проводится исключительно на добровольной основе, а применяемые психотерапевтические методы и техники являются относительно мягкими. Интерес представляет мнение пациента Дж. Николози, который высказался следующим образом: «Была ли моя терапия „опасной», как пытаются утверждать некоторые критики, преследующие свои собственные идеологические цели? Ну, если появление большей толерантности к самому себе и ощущения принадлежности к мужскому племени является „опасным», тогда я хочу, чтобы это стало еще более опасным!».
В своей книге Николози приводит примеры многочисленных терапевтических сессий и их фрагментов, демонстрируя глубокое погружение в процесс и гуманизм специалиста, желающего помочь пациентам и помогающего им.
В заключение следует отметить, что предлагаемая читателям книга выдающегося американского психолога Джозефа Николози вскрывает некоторые механизмы формирования гомосексуального влечения и предлагает новаторские способы его преодоления. Существуют и другие подходы к объяснению генезиса гомосексуальности и психотерапии гомосексуалов. Многолетний опыт работы автора по изучению и преодолению гомосексуальности у мужчин и его оригинальные наработки весьма полезны для теории и практики, а написанная им книга по сути является весьма полезным руководством по оказанию помощи гомосексуалам эго-дистоникам.
Кочарян Гарник Суренович, доктор медицинских наук, профессор, профессор кафедры сексологии, медицинской психологии, медицинской и психологической реабилитации Харьковской медицинской академии последипломного образования
Поскольку моя сфера профессиональной деятельности — развитие протестантского богословского образования, я вижу данное исследование доктора Николози, инноватора в сфере репаративной терапии и гласа вопиющего в пустыне, очень важным ресурсом в процессе подготовки христианских священнослужителей в контексте современных вызовов по теме гомосексуальности, в частности, что она может рассматриваться в качестве нормы при наличии однополого влечения. Материал книги в целом соответствует иудео-христианскому гетеросексуальному пониманию семьи и брака. Ее прикладное значение я вижу, прежде всего, для тех мужчин, которые испытывают гомосексуальное влечение и не знают, что с этим делать. Во-вторых, по материалам данного исследования можно системно проводить соответствующую просветительскую работу среди родителей, христианских священнослужителей, а также со студентами и преподавателями богословских вузов. В-третьих, материалы из данной книги по проблематике, мировоззрению и ценностям гомосексуально ориентированных людей можно добавить в соответствующие темы следующих предметов: История Церкви, Христианская этика, Пасторское душепопечение, Догматика, Брак и Семья, Психология и др. Данное исследование, по моему глубокому убеждению, должно стать одним из настольных справочников современного христианского священнослужителя, чтобы помочь мужчинам с гомосексуальным влечением обрести по Божьей благодати свободу от данного влечения, а также жизнь без иллюзий и искажений.
Тарас Николаевич Дятлик, председатель правления Международного совета по евангельскому богословскому образованию Региональный директор Overseas Council Int. по Евро-Азии Руководитель отдела развития образования Евро-Азиатской аккредитационной ассоциации
Партитура данной монографии будет иметь более широкую аудиторию, чем специалисты по психотерапии.
Речь идет о здоровье сотен тысяч, а, возможно, и миллионов пациентов, часто отталкиваемых обществом из-за непонимания самой сути и глубины проблемы. Книга построена таким образом, что каждая из ее частей займет свое особое место в системе современных наук о человеке. Такая композиция ориентирована, прежде всего, на современное изложение материала; предлагает интеграцию различных взглядов и моделей помощи, поднимает сознательные и бессознательные пласты проблемы. Ведь сфера исследований расстройств идентичности, причинно-следственных связей травм и пережитых опытов сегодня перешагнула свои границы, вобрав знания смежных наук и дисциплин, в частности генетики, медицины, педагогики, системного понимания семьи как отражения проблемы и тому подобное.
Широкий контекст книги позволяет найти в ней научную информацию и непосредственный практический опыт как специалистам, так и студентам медицинских вузов, психологических отделений университетов, так и социальным работникам, педагогам, психотерапевтам, а также специалистам других социальных профилей.
Хочу пожелать не только читателям, но и научному коллективу, который взял на себя смелость разработать и донести ее до украинского общественного пространства, больших успехов в интеграции, формации и развитии основного пространства личности, а именно сферы базовой идентичности.
Галина Викторовна Католик, канд.пс.н., доцент, заведующая кафедрой психологии и психотерапии Украинского Католического Университета, президент Украинского института детской и юношеской психотерапии и семейного консультирования, является членом ЕАР
Джозеф Николози (1947-2017) был президентом Национальной ассоциации исследований и терапии гомосексуализма США, а также основателем и главой Клиники им. святого Фомы Аквинского в городе Энсино.
Николози — сторонник очень спорной в научном мире репаративной терапии, с помощью которой он помогал людям, мучимым тягой к разного рода извращениям, а также гомосексуалам.
Мужской гомосексуализм, по его мнению, является стечением следующих обстоятельств:
- Доминирующая, слишком эмоциональная мать.
- Утрата привязанности к отцу из-за его отсутствия, отрешенности, «дистанционности», отторжения или агрессивности.
- Характерные особенности мальчика: чувствительность, застенчивость, интроверсия.
Это приводит к тому, что мальчик постоянно находится в поисках мужчины-отца, и со временем этот поиск превращается в сексуальное влечение к мужчине.
Нечто подобное происходит и в жизни лесбиянок: в раннем возрасте девочка теряет здоровый контакт с матерью и начинает идентифицировать себя с агрессивным отцом или партнером матери. Последняя ей кажется жертвой. У девочки рождается тяга к так называемой суррогатной матери, переходящей в сексуальное влечение.
Николози внес серьезный вклад в изучение причин всевозможных перверсий, а также терапию и консультирование тех гомосексуалов, которые добровольно хотят стать гетеро.
Я разделяю мнение Николози, что все перверсии приобретены человеком, а не являются врожденными или генетически заложенными. Немецкие сексологи в унисон это подтверждают: перверсия, по их мнению, является сложной смесью врожденных характеристик и приобретенных через влияние семьи, школы и общества личностных особенностей.
Я советую читать книгу Николози всем консультантам, да и всем христианам. Особенно к нему должны прислушаться родители. Возможно, наработки автора станут актуальными для родителей в воспитании детей.
Герман Гартфельд, DRS, Theol., Ph.D.
«Говорить правду во времена, когда повсюду царит ложь — это революционный акт».
(Джордж Оруэлл)
На протяжении последних десятилетий проблемы гомосексуальности, создания и функционирования ЛГБТ-сообществ, а также воспитания детей однополыми партнерами наполнили общественное пространство, бросив серьезный вызов традиционным представлениям об отношениях и жизненных ценностях людей. Сначала гомосексуализм был исключен из нозологических классификаций, а впоследствии такой тип отношений между двумя партнерами вошел в понятие «нормы». Положительное отношение к этому явлению ассоциируется с понятием «толерантность».
Сторонники ЛГБТ-сообществ с одной стороны и традиционные религиозные общины с другой вступают в конфронтацию, которая, однако, не решает проблемы, а лишь обостряет ее. В своей книге Джозеф Николози, прежде всего, пытается понять природу полового влечения к своему полу, анализируя биологические и психологические причины такого поведения. Доктор Николози, глубоко исследуя психологические причины гомосексуальных стремлений, обращает наше внимание на тяжелый, непрожитый травматический детский опыт, который испытали люди, имеющие половое влечение к лицам своего пола и пути его переживания во взрослом возрасте, а также показывает, как чувство стыда и потери привязанности влияют на формирование гомосексуальности.
Используя собственный опыт многолетней работы с людьми, которые имеют повышенное половое влечение к лицам своего пола, Николози утверждает, что сами пациенты испытывают в связи с этим дискомфорт и признают более глубокую потребность иметь гетеросексуальные отношения. Доктор Николози очень эмпатично доказывает, что гендерные взаимодействия, управляемые самой природой, являются весомыми и определяющими для нашего функционирования. Автор опровергает тот факт, что наличие полового влечения к лицу своего пола непременно должно приводить к пожизненной гомосексуальности, и считает, что его можно трансформировать в теплые эмоциональные и доверительные отношения. Репаративная терапия в свете взглядов Николози является, скорее, способом исцеления, а не «принудительного лечения», как это годами навязывалось обществу во многих источниках.
В своей книге доктор Николози избегает оценок и скептического отношения, зато демонстрирует доверие, искренность и открытость в общении со своими пациентами, помогает понять истинные проблемы гомосексуальности, а не завуалированные общественными стереотипами. Он уверяет нас, что те из его пациентов, кто не побоялся пройти долгий путь к осознанию своих психологических проблем, вскоре находят в себе естественную гетеросексуальность и начинают испытывать от этого настоящее удовольствие.
Книга рекомендована для широкого круга читателей с различными взглядами на проблему гомосексуальности, прежде всего сексопатологам, психологам, психиатрам и психотерапевтам, студентам-медикам, правозащитникам. Книга является ценным и полезным источником для лиц, имеющих гомосексуальные отношения, находящихся в ЛГБТ-сообществах, а также для представителей общественных организаций, которые их поддерживают.
Ростислав Иванович Билобривка, заведующий кафедрой психиатрии, психологии и сексологии Львовского национального медицинского университета им. Даниила Галицкого, профессор
О книге
В данной книге автор предлагает всестороннее исследование нежелательного сексуального влечения к представителям собственного пола (same sex attraction), касается проблематики гендерного развития и дальнейшей трансформации гендерной идентичности. Автор, основываясь на опыте успешной многолетней психотерапии с мужчинами-гомосексуалами, показывает, что есть разные способы формирования гомосексуальности и различные варианты их терапии. Феномен гомосексуализма анализируется через призму не только биологических факторов, но и в контексте социокультурной среды, воспитания. В книге описано формирование нежелательной гомосексуальной ориентации, обращено внимание на роль дисфункции семьи в этом, а также предложен процесс оздоровления. Книга может быть интересной и полезной для широкого круга читателей, особенно для психологов, психотерапевтов, психиатров, священников, семейных консультантов, а также для родителей.
Посвящение
Дорогой Линде, любящей жене и неутомимому партнеру. Ее приверженность нашей работе преобразовала мои идеи в удобочитаемый язык. Она сделала все, чтобы мои книги появились.
Предисловие Х. Ньютона Мэлоуни
Я хотел бы воспользоваться возможностью, чтобы порекомендовать вам публикацию этой важной книги д-ра Джозефа Николози. Я много лет проработал в сфере образования и подготовки терапевтов, и высоко оцениваю его работу по следующим причинам. Во-первых, хотя репаративная терапия была оклеветана некоторыми представителями 12-го (клинического) отделения Американской психологической ассоциации, она не была отвергнута в качестве терапевтического метода для тех, кто стремится изменить свою сексуальную ориентацию, особенно для христиан или других религиозных или морально мотивированных лиц.
Во-вторых, несмотря на то, что в настоящее время большое внимание уделяется эмпирически обоснованным методам лечения, все подходы первоначально начинались с теории, которая стала применяться на практике задолго до того, как была подвергнута контролируемым клиническим исследованиям. Репаративная терапия, описанная в книге Николози, является одним из таких методов. Эмпирическая валидация станет следующим шагом в ее развитии, но ее нельзя сбрасывать со счетов только за то, что она находится на этом этапе своего развития.
В-третьих, репаративная терапия, подробно описанная Николози, не представлена здесь в качестве терапевтической панацеи или в качестве модели, объясняющей все случаи гомосексуальности. Репаративная терапия предлагается в качестве надежного средства, основанного на одном значимом для окружающей среды детерминанте, а именно на семейном взаимодействии. Она также предлагается в качестве варианта для религиозно мотивированных лиц, которые стремятся опровергнуть мнение о том, что они не могут измениться.
Таким образом, Николози освобождает место для гипотезы о «социальном/внешнем» влиянии. Его теории представляют собой значительно усовершенствованный вариант классической психоаналитической модели, которая хорошо согласуется с классическими иудео-христианскими учениями. Хотя в нашей нынешней атмосфере публикация этой книги может быть несколько рискованным делом, я приветствую смелый и ценный вклад Николози в психотерапию в надежде на то, что он повлияет на эту область и подход ее представителей к данному вопросу станет более сбалансированным.
Х. Ньютон Мэлоуни, Ph.D.
Старший профессор, Высшая школа психологии,
Фуллеровская духовная семинария
Предисловие Роберта Перлоффа
Защитник гомосексуальных мужчин и женщин, серьезно стремящихся преодолеть свою сексуальную ориентацию и достичь сексуального удовлетворения гетеросексуально, Николози — как голос вопиющего в пустыне — дерзко бросает вызов традиционной психологии, которая цепляется за веру в то, что переход от гомосексуальности к гетеросексуальности не только не возможен, но и не целесообразен.
Распространение его точки зрения желательно и необходимо для общества, а также для геев и лесбиянок. Но это не означает окончательного утверждения о том, что для многих гомосексуалов гетеросексуальность предпочтительнее гомосексуальности; это означает лишь то, что данный вариант должен быть свободно доступен для гомосексуального человека, если он или она действительно этого желают.
Трактат Николози о репаративной терапии — это бесстрашное лавирование среди подводных камней, опасных подводных течений и стремительных приливов и отливов, призванное обойти декларацию психологического сообщества о том, что гомосексуальность подходит для всех гомосексуальных мужчин и женщин. Хотя эта работа остается спорной, она расставляет акценты и становится более правдоподобной благодаря тому, что основывается на восприятии, чувствах и динамике семейных отношений клиентов.
Одним словом, Николози стремится выразить свое видение этого спорного и крайне политизированного вопроса и делает это глубоко и серьезно, абстрагировано и экспериментально, теоретически и практически обоснованно.
Политика и резолюции таких организаций, как Американская психологическая ассоциация и, возможно, Американская психиатрическая ассоциация, были бы лучше сформулированы и более достоверно обоснованы, если бы эти организации признавали и были бы открыты для суждений в поддержку репаративной терапии.
Книга Николози заслуживает широкой аудитории, как сторонников, так и противников, и не важно, что это работа еще продолжается; и независимо от того, окажется он, в конечном счете, прав или неправ или же ни то, и ни другое. Пути к высшей истине могут быть проложены только тогда, когда они полностью и окончательно пройдены, и, конечно, не тогда, когда этому противостоят конкурирующие идеологические ориентиры.
Автор внес огромный вклад в литературу о сексуальности, предложив на рассмотрение геев и лесбиянок, ученых, работающих в этом направлении, простых обывателей и практикующих психотерапевтов свои вполне обоснованные взгляды. Его интересные и убедительные комментарии необходимо прочитать от начала и до конца.
Роберт Перлофф,
Ph.D., бывший президент Американской психологической ассоциации,
заслуженный почетный профессор Университета Питтсбурга
Выражение благодарности
Хочу выразить особую благодарность Говарду и Роберте Амансон за их благородное продвижение нашей общей, страстной убежденности в том, что мужчины и женщины были предназначены для гетеросексуальности.
Также хотел бы выразить свою глубокую признательность за помощь доктору наук Алану Шору, доктору наук Джоанне Табин, и доктору медицинских наук Дональду Натансону.
Я благодарю Дона Шмиерера и Лелу Гилберт за помощь, а также моих коллег Тима Лонга, Синтию Винн, Дэвида Пикапа, Скотта Сазерленда и Роберта Ваццо за их полезные советы. Хочу также поблагодарить моих очень талантливых помощниц, Сару Тревино и Линду Овербек.
И, наконец, выражаю свою глубокую признательность всем мужчинам, которые рассказали мне о своем стыде и открыли мне столь многое о том, что значит быть настоящим мужчиной.
Введение
Моим первым актом свободной воли
станет решение поверить в свободу воли.
Уильям Джеймс
Эта книга предназначена для психотерапевтов, ищущих способы помочь систематически игнорируемой группе гомосексуалов – не геев — категории людей, существование которой большинство моих коллег предпочитает не замечать.
Гомосексуалы – не геи2 — это мужчины, которых влечет к представителям своего пола, чьи глубоко укоренившиеся ценности и самоощущение не позволяют им принять гей-идентичность. За последние двадцать лет я работал с более чем тысячей подобных клиентов, и все они стремились приуменьшить свою нежеланную гомосексуальность и развить свой гетеросексуальный потенциал. Сегодня такие мужчины составляют почти 95% клиентов нашей клиники.
В результате «политкорректного» обучения в аспирантуре и непрекращающегося продвижения в средствах массовой информации, подавляющее большинство моих коллег на сегодняшний день ошибочно полагает, что сексуальная судьба их клиентов биологически предопределена. Почти половине из наших клиентов ранее работавший с ними психотерапевт сообщал, что они не способны измениться, поскольку «рождены геями». Им в качестве единственно возможного решения рекомендовали «разобраться со своей внутренней гомофобией» и «принять эти чувства — потому что нравится вам это или нет, но именно таковыми вы и являетесь по своей сути».
Описывая свое предыдущее лечение, один подросток сказал: «Мой первый психотерапевт сказал мне, что у меня ДНК гея, и вообще мне следует устроить вечеринку для каминг-аута3!»
Но мы не принимаем фатализма концепции «рождены такими». Вместо этого мы предлагаем альтернативную модель — определение и разрешение подспудных конфликтов, которые, на наш взгляд, заложили основу для симптома однополого влечения4.
В принятой нашей клиникой подробной форме информированного добровольного согласия мы объясняем клиентам, что наша теоретическая позиция отличается от позиции Американской психологической ассоциации. Мы уточняем, что не предлагаем гей-аффирмативную терапию5, но уважительно относимся к мнению наших клиентов, которое порой кардинально меняется в ходе лечебной терапии. Одни клиенты решают сделать окончательный разворот и самоидентифицируются как геи, покидая репаративную терапию.6 Другие могут месяцами колебаться — во время наших сеансов они то возвращаются к образу жизни гея, то избегают его. Уважая эти изменения сердца и разума, я всегда говорю моим клиентам: «Не принимайте что-либо сказанное мною до тех пор, пока это не прозвучит правдиво именно для вас».
Рождены такими?
Нашу профессию смел в сторону град сообщений СМИ, которые продвигают теорию биологической обусловленности — «рождены такими». Однако нет доказательств того, что гомосексуальность является исключительно врожденной. С другой стороны, биологические факторы, вероятно, и вправду подталкивают некоторых людей в сторону гомосексуальности — здесь играют роль либо генетические (унаследованные) факторы, которые вызывают гендерные несоответствия, либо пренатально-гормональные воздействия, особенно у лиц мужского пола, которые могут привести к образованию низко-маскулинизированного мозга.
По всей вероятности, любой фактор, биологический или социально-экологический, который ведет мужчин к тому, чтобы чувствовать себя менее безопасно в рамках своей маскулинности, способен повлиять на их гендерную идентичность, а, следовательно, и на сексуальную ориентацию.
Но ни один из этих факторов не означает, что гомосексуальность является нормой и присуща личности. Кроме того, ни один из этих факторов не доказывает, что гомосексуальность неизбежна для какого-то конкретного человека, или что это нельзя изменить.
Данная работа посвящена тем мужчинам, которые стремятся жить по той сексуальной ориентации, которая отвечает их биологическому строению. Наша теория бросает радикальный вызов нарративу о гей-идентификации мужчины, при котором на самом глубинном уровне самоощущения гомосексуальность — это то, «кто он на самом деле».
Наши тела говорят нам о том, кто мы есть
Что касается философии, то я эссенциалист7, а не социальный конструктивист8: я считаю, что корни гендерной идентичности и сексуальной ориентации — в биологической реальности. Тело диктует нам, кто мы, и мы не способны «сконструировать» — собрать или разобрать — иную реальность, в которой гендерная или сексуальная идентичность не синхронны с биологией.
Вера в то, что человечество задумано гетеросексуальным, сформирована многовековыми религиозными и культурными силами, что стоит уважать как благоприятный аспект интеллектуального разнообразия. Эта точка зрения не является ни фобией, ни патологическим страхом.
Философия естественного права гласит, что такая точка зрения происходит от коллективного, интуитивного знания, присущего человечеству — своего рода естественного, инстинктивного сознания. Это могло бы объяснить, почему так много людей, даже нерелигиозных, чувствуют ложность конструкта гей-идентичности.
Даже сыгравший важную роль в исключении гомосексуальности из списка психических расстройств психиатр Роберт Спитцер, называвший себя атеистом, говорил, что в гомосексуальности «что-то не работает». Если бы его собственный сын испытывал влечение к представителям своего пола, добавлял Спитцер, он надеялся бы, что тот прибегнет к коррекционной терапии.
Выражая это интуитивное знание простым языком, один мой клиент спросил: «Неужели я был создан Творцом для анального секса?». Он высмеял предложенную Американской психологической ассоциацией идею о том, что гомосексуальность эквивалентна гетеросексуальности. «Анальный секс вредит телу», — сказал он. «Он унижает достоинство человека; он вреден для здоровья. Не может быть, чтобы я был создан для однополых отношений, сама суть которых делает невозможным биологическое родительство».
Он иронично улыбнулся. «Значит, я был создан таким? Ну, тогда меня создал бог абсурда».
Многие другие мужчины говорили нам: «Я попробовал гомосексуальность и выяснил, что она не работает».
Дело в том, что подавляющее большинство приходящих к нам клиентов, выяснили, что однополое влечение не подходит их жизни. Их глубокая убежденность в том, что под всем наносным на самом деле кроется их гетеросексуальная мужская сущность, побуждает их к переменам: они ищут терапевта, способного разглядеть их внутренний потенциал. Но, как говорил Джордж Оруэлл: «Во времена всеобщей лжи говорить правду — это революция».
Нелегкий путь
Как и всякое подлинное стремление к самосовершенствованию, попытка измениться дается непросто. Изменения не могут быть в первую очередь мотивированы чувством социальной или религиозной вины. Человек скорее должен извлечь свою силу из глубокого и неугасимого внутреннего устремления. Лечение может быть успешным только благодаря внутренней мотивации, выраженной сильными личными побуждениями или глубокой преданности какому-то мировоззрению или определенной религиозной традиции. Это отличается от внешней мотивации, например, от давления со стороны — «Моя жена хочет, чтобы я пришел на терапию», «Моя церковь сказала, что мне нужна помощь», «Мои родители сказали, что я должен измениться» и так далее.
Для таких мужчин путь начинается с внутренней убежденности в том, что гомосексуальность — это не просто ошибка, но что — в более широком смысле — это просто «не так». Большинство мужчин не в состоянии объяснить это как-то иначе, но по-своему они выражают убежденность в том, что гей-секс не «работает» — он не удовлетворяет их внутренние желания и не отражает того, кем они являются в гендерном плане.
Один клиент так описал свое разочарование, назвав жизнь гея игрой в «примани и подмени»9. «Я хочу не секса, но это всегда заканчивается так — только сексом. На самом деле я ищу близости с другим человеком, я хочу прижиматься к кому-то, хочу объятий, хочу любить и быть любимым, шептать и быть услышанным, хочу открыться для другого человека. Но, в итоге, гей-секс всегда опустошает. Он не кажется искренним. Не кажется настоящим».
А другой мужчина сказал: «В гей-сексе части тела не подходят друг другу. Большинство психологов считают, что гомосексуальность — это нормально, но я знаю, что это не так».
Уважаем самоопределение клиента
Единственное, что еще обсуждают в рамках психологической науки на момент написания этого текста, звучит так: «Стоит ли считать лечение нежеланной гомосексуальности допустимым?»10. Отвечая на него, ряд авторов приводит убедительные аргументы в пользу того, что такое лечение нельзя запрещать.
Стремление некоторых представителей моей профессии официально запретить лечение нежеланного однополого влечения (ОВ) — разительное противоречие стремлению к многообразию, которое декларирует современный либерализм. Только несколько представителей нашей профессии осмелились выступить за подлинное многообразие мировоззрений. Те мужчины, которых я собираюсь процитировать, являют собой именно эти поразительные исключения. Оба — выдающиеся защитники прав геев, либералы, бывшие президентами Американской психологической ассоциации, оба были основными докладчиками на ежегодных конференциях Национальной ассоциации исследования и терапии гомосексуальности (National Association of Research and Therapy of Homosexuality — NARTH), президентом которой я когда-то был.
На конференции NARTH 2004 года доктор Роберт Перлофф (Robert Perloff), бывший президент Американской психологической ассоциации, сказал:
«Человек имеет право выбирать — принимать гей-идентичность или нет. Это его выбор, а не выбор некоторой группы, движимой определенными идеологическими интересами.
Убеждать психотерапевта отказаться от работы с клиентом, желающим сменить ориентацию, значит, противоречить духу исследования, науки, что несовместимо с поиском истины».
Доктор Николас Каммингс (Nicholas Cummings), экс-президент Американской психологической ассоциации, лично помогавший клиентам-гомосексуалам вернуться к гетеросексуальности, на конференции NARTH в 2005 году отметил следующее:
«Я остаюсь горячим сторонником свободы выбора для всех людей, особенно в том, что касается их права выбирать цели для персональной психотерапии. Клиенты должны иметь право исследовать свой гетеросексуальный потенциал».
Доктор медицины Роберт Спитцер (Robert Spitzer), который возглавлял группу, исключившую гомосексуализм из диагностического пособия, сказал в 2001 году:
«Вопреки общепринятой точке зрения, некоторые люди с высокой мотивацией, используя всевозможные попытки измениться, способны внести существенные изменения в многочисленные показатели сексуальной ориентации и добиться хорошего функционирования в качестве гетеросексуалов».
А Зигмунд Фрейд в 1918 году написал:
«Мы самым решительным образом отказываемся… превращать клиента в нашу частную собственность, решать его судьбу за него, навязывать ему наши собственные идеалы… в угоду определенной философии. На мой взгляд, это… насилие [над клиентом]».
Преобладающие группы психического здоровья
В 2006 году участников ежегодной конференции Американской психологической ассоциации (АПА) встречали пятьдесят пикетчиков. Это были бывшие геи и лесбиянки, которые пришли с плакатами «АПА, пожалуйста, помоги нам!» «Не вам судить об этике моего выбора!» и «Мы часть разнообразия!» Большинство психологов, общавшихся с участниками пикета, были удивлены тем, что их коллеги по профессии хотели бы ограничить использование репаративной или реориентационной терапии. Если человека не удовлетворяет быть геем, почему он не должен получать помощь, которая уменьшит его нежеланную гомосексуальность и разовьет его гетеросексуальный потенциал?
Действительно, а почему бы и нет? Когда на открытом заседании той же конференции этот вопрос задали тогдашнему президенту АПА Джеральду Кучеру (Gerald Koocher), он согласился. Подчеркивая важность автономии и самоопределения клиентов, Кучер заявил аудитории: «У АПА нет конфликта с психологами, которые помогают людям с нежеланным гомосексуальным влечением». Если нет никакого принуждения и получено надлежащее информированное согласие, сказал он, реориентационная терапия и правда может быть этичной.
Но когда Кучер покидал совещание, его обступили разгневанные психологи — гей-активисты. Вскоре после этого он выпустил письменные разъяснения, в которых в том числе настаивал, что гомосексуальность ни в коем случае нельзя представлять клиентам как психическое заболевание.
В имейле психологу Дэвиду Блэйксли (David Blakeslee) от 15 августа 2006 года Кучер изложил свои доводы: «На самом деле данные показывают, что геи и лесбиянки не отличаются психическим здоровьем от гетеросексуалов. Под этим я подразумеваю, что у них бывает не больше психических расстройств, чем у гетеросексуалов».
Удивительная неосведомленность
В этой критически важной теме Кучер, на самом деле, проявил удивительную неосведомленность. Все полученные за последние годы данные сводятся к бесспорному выводу о том, что геи и лесбиянки имеют заметно более высокий уровень проблем с психическим здоровьем, чем гетеросексуалы.
«Архивы общей психиатрии» (Archives of General Psychiatry), респектабельное и признанное рецензируемое издание, предложило три таких исследования (Fergusson et al., 1999; Herrell et al., 1999; Sandfort et al., 2001; и комментарий Bailey, 1999). Дж. Майкл Бейли (J. Michael Bailey) привел заключительный комментарий к статье, в которой резюмировались все имеющиеся результаты исследований по этому вопросу. (Следует заметить, что Бейли проводил широко известные исследования геев-близнецов, которое использовалось защитниками прав геев для поддержки теории о том, что они «рождены такими».) Бейли сказал:
«Эти исследования содержат, пожалуй, лучшие опубликованные данные о связи между гомосексуальностью и психопатологией, все ведет к одному неутешительному выводу: гомосексуалы гораздо больше подвержены риску возникновения некоторых видов эмоциональных проблем, в том числе склонности к самоубийству, депрессии и тревожному расстройству, [а также] расстройствам поведения… Сильная сторона новых исследований — в их степени контроля» (курсив мой).
Но и спустя семь лет президент АПА, который, по-видимому, «пустил козла в огород», когда речь зашла о проблемах геев, и дальше полагает, что гомосексуалы не отличаются от гетеросексуалов в плане психического здоровья.
А если клиент не меняется?
Конечно, репаративная терапия — долгий и трудный процесс, не гарантирующий успех. Но мы точно знаем, что изменения возможны11. Но что если человек не меняется? Приобретет ли он что-то полезное для себя?
Репаративная терапия не только меняет сексуальное поведение. Она делает нечто гораздо большее. На самом деле, люди часто удивляются, узнав, что во время терапии о сексе говорят так мало. Хорошая терапия обращается к человеку в целом и стремится изменить его на многих уровнях.
Репаративная теория считает, что однополое влечение проистекает из неудовлетворенных потребностей в эмоциях и идентификации со своим полом. На самом первом сеансе я обычно говорю клиентам: «Правило номер один. Не принимайте что-либо сказанное мною до тех пор, пока это не прозвучит как правда именно для вас». Опыт клиента, каким бы он ни был, всегда должен перевешивать любые предварительные теории. Если данная теория не кажется ему истинной, он обычно оставляет терапию после одного-двух сеансов. Затем он может обратиться к гей-аффирмативному терапевту, который подтвердит, что его гомосексуальность — неотъемлемая часть его идентичности.
Но если он продолжит, терапевтическая среда даст возможность исследовать, прочувствовать заново и ассимилировать прошлые травмы. Здесь он начинает освобождаться от старых паттернов стыда и самобичевания. Он выходит за рамки эмоциональной изоляции и хронического одиночества, которые так долго ограничивали его, и возобновляет эмоциональную вовлеченность в подлинные отношения с другими — этот вариант его точен.
Прежде всего, через отношения с понимающим терапевтом клиент понимает, как это — эмоционально раскрываться перед другим человеком и обнажить перед ним давно похороненные чувства стыда, связанные с гендером. Он ощутит принятие себя, каким бы он в данный момент ни был, независимо от того, меняется он или нет. Такой опыт всегда оказывает терапевтическое воздействие.
Помимо того, что у клиента появляется способность устанавливать подлинные дружеские отношения с мужчинами, он откроет для себя и более здоровые отношения с женщинами. В них он учится запрещать [себе] нарушать границы в отношениях с женщинами, поскольку именно такие нарушения, возможно, и заставляли его ставить под угрозу свое маскулинное «Я».
Также он научится исследовать себя со здоровой критичностью. Один клиент выразил это так: «В прошлом я просто приписывал себе все самое плохое. Но сейчас я обрел ясность в отношении своих нужд и потребностей — и уверенность в голосе — и гораздо лучше выражаю их».
Основная задача терапевта — это не фокусирование на изменении сексуальной ориентации, а обучение клиента строить отношения на основе искренности, открытости и честности (authenticity, openness and honesty). Это то, что мы называем «ассертивностью» — соотношением внутренних чувств и внешних поступков, если перефразировать психолога Диану Фоша (Diana Fosha), которая определяет здорового индивидуума как человека, который активно «чувствует и действует».
Мы уверены, что «чувства и действия» (feeling and dealing) — это необходимый компонент исцеления от однополого влечения: обучение человека тому, как жить и любить исходя из своего подлинного «Я».
Когда он действительно так делает, нежелательное однополое влечение, на наш взгляд, значительным образом уменьшается, что позволяет ему развивать свой гетеросексуальный потенциал.
Как выразился один из клиентов, ведущий борьбу с самим собой: «Моя гомосексуальность сравнима со змеей, которая неотступно пытается обвиться вокруг моей идентичности». Лечение ведется путем фокусирования не на «змее», а на личности в целом, вокруг которой она обвилась.
Еще один молодой человек сказал мне: «Коварство гомосексуальности в том, что она заставляет меня фокусироваться на ней, а не на себе». Успех терапии требует не только устранения симптомов однополого влечения, а еще и взросления и достижения зрелости самим человеком.
А что же с клиентом, которому не удалось измениться; останется ли он в «интимной безвестности» — не гетеросексуал, но при этом не способный вступить в близость с мужчиной? Правда такова, что у него никогда и не было таких отношений с мужчинами. Именно поэтому он и пришел на терапию. Он пришел еще и потому, что считает, что истинная сексуальная близость с представителем своего пола на самом деле невозможна: однополый эротизм попросту не отвечает его биологической и эмоциональной натуре и не отражает его мужскую сущность.
Некоторые клиенты, конечно, меняют свое мировоззрение. Джейсон, например, оставил сеансы репаративной терапии ради гомосексуальных отношений. Он счел, что гомосексуальность на самом деле (вопреки его прошлым убеждениям) вполне совместима с его религией. Его мировоззрение изменилось настолько, что наше с ним понимание гомосексуальности стало в корне отличаться, и мы согласились прекратить наши рабочие отношения. Он сказал мне: «Я не сменил сексуальную ориентацию, но сейчас могу прямо сказать, что уже не боюсь гетеросексуалов — и научился быть самим собой».
Не так много мужчин приходят на сеансы репаративной терапии, изначально идентифицируя себя как геи и не желая меняться. С такими клиентами мы устанавливаем предварительные условия сотрудничества — не касаться вопросов изменения сексуальной идентичности, но работать над всеми остальными проблемами в жизни. Так мы рассматриваем вопросы типа способность к близости, проблемы с самооценкой, интернализованный стыд, детская травма и поиск идентичности.
Хороший терапевт всегда демонстрирует полное принятие клиента, даже если последний все равно делает выбор в пользу гей-идентичности. Как и Джейсон, некоторые наши клиенты решают сменить курс и принять гомосексуальность «как свою суть». У других остаются сомнения по поводу перемен, и они месяцами не могут определиться, то поддерживая гомосексуальные отношения, то отказываясь от них.
Мы принимаем их выбор, даже если не согласны с ними, потому что мы принимаем их как личность.
Эта книга в основном делает акцент на том, «что работает». Я попытался минимизировать теоретические обсуждения и вместо этого сконцентрировался на практических техниках репаративного терапевта.
И все же эта книга — не исчерпывающее руководство о том, «как нужно делать». Она скорее предлагает, «как это можно сделать». На первый взгляд некоторые из приводимых техник могут показаться упрощенными, жесткими и небрежными по отношению к сложности, нюансам и индивидуальности каждого клиента. Поскольку за каждым клиентом — уникальная история и личность, мы можем предложить здесь лишь руководящие принципы, а не абсолютные формулы и предписания.
В частности, представленные в этой книге схемы можно назвать примитивными, упрощенными и даже наивными. В некотором смысле, так оно и есть. Тем не менее, признавая это, я предлагаю практикующему психологу эти схемы как вспомогательный инструмент для описания клинического мастерства репаративной терапии.
Конечно, есть нечто искусственное в попытке свести, по сути, творческий процесс к схематизированному набору клинических действий. Но если психотерапия является в большей степени искусством, чем наукой, то — как и всякое искусство — она должна руководствоваться определенными процедурами и правилами, в рамках которых художник занимается творчеством. Это вмешательство следует осуществлять, не ставя под угрозу главенство опыта клиента. Есть опасность загнать клиента в заранее установленные рамки. Хорошему психотерапевту следует уважать уникальную историю каждого клиента, при этом с осторожностью применяя методы и техники, продиктованные ему осторожным эмпатическим подстраиванием.
Факт остается фактом: люди не меняются от использования техник. Они меняются через отношения — отношения с неравнодушными людьми, которые применяют эти эффективные техники.
Как остаться в политической «безопасности» на опасной территории
Однажды ко мне обратился один христианский психолог, чтобы обсудить проведение репаративной терапии для мужчин, испытывающих влечение к представителям своего пола. Надеясь найти политический компромисс с Американской психологической ассоциацией, он всячески старался избегать оценочных суждений, сохранить свой профессиональный статус и безопасно уклоняться от обсуждения сути гомосексуальности. На его взгляд, решение заключалось в том, чтобы разработать простую программу изменения поведения, которая помогала бы клиентам менять их нежелательное поведение, но не отдавала бы предпочтение гетеросексуальности перед гомосексуальностью.
Основываясь на своем двадцатипятилетнем опыте в этой области, я сказал ему, что считаю его подход наивным и, по сути, нерабочим. Клиенты приходят к нам не для того, чтобы изменить свое нежелательное поведение. Они приходят, чтобы изменить ощущение своего «Я»: чтобы быть более гетеросексуальными, а не просто «вести себя» гетеросексуально; чтобы чувствовать себя комфортно в отношениях с гетеросексуальными мужчинами, чтобы научиться сохранять свою мужскую автономность в отношениях с женщинами — короче говоря, чтобы реализовать свой гетеросексуальный потенциал. Программа изменения поведения может быть политически безопасной, но обязательно провалится из-за своей поверхностности.
«Почему я должен отказываться от выражения моей философской позиции», — сказал я ему, — «тогда как гей-аффирмативные терапевты активно продвигают собственные взгляды? Они говорят, что гомосексуальные чувства „священны”. Они подталкивают клиентов к тому, чтобы совершить революцию в общественных и церковных устоях. А убежденность клиента том, что гетеросексуальность — это норма, такие терапевты представляют как „психологическое заболевание — гомофобию”».
«Дело в том, что нейтральность в данном случае вредит клиническим терапевтам по обеим сторонам баррикад», — сказал я этому психологу. «Таким врачам, как мы с вами, верящим в то, что человечество было задумано гетеросексуальным, следует защищать свою точку зрения. Мужчинам с нежеланным влечением к своему полу, стремящимся утвердить свою мужскую идентичность, нужны помощники, союзники, защитники — те, кто верят в них, и твердо стоят на их стороне».
Необходима клиническая картина
А что произойдет, когда неопределившийся («нейтральный») терапевт услышит, как его клиент рассказывает ему о своем саморазрушительном поведении, которое, как доказано статистикой, связано с однополым влечением? Как он интерпретирует такое поведение? Чтобы остаться за пределами философской позиции клиента, от него потребуется «Роджеровский нейтралитет», которого не смог бы добиться даже сам Карл Роджерс. И после того, как об этих факторах стало известно — в том числе об их значении и возможном происхождении — как их можно игнорировать?
Мужчины, проходящие терапию у нас, на самом деле верят, что «с ними что-то произошло». Мы предлагаем им осмыслить те травмы, о которых они говорят, — получить объяснения, которые им действительно понятны. Кроме того, мы предлагаем им выход, пусть и непростой, который уже показал свою эффективность в работе с другими мужчинами.
Связь клиента и терапевта
На самом деле, наиболее мощный аспект союза между клиентом и терапевтом может проявиться только тогда, когда они оба одинаково рассматривают однополое влечение. Когда психотерапевт занимает нейтральную позицию («Для меня геи и гетеросексуалы одинаково нормальны»), это ослабляет взаимообмен и оставляет у клиента ощущение того, что его не до конца поняли и поддержали.
В непростые периоды лечения клиента поддерживает только непоколебимая убежденность психотерапевта в том, что первый действительно обладает латентной гетеросексуальной природой. Для таких мужчин знание того, что значимый человек видит их потенциал, пусть и скрытый, даже когда они сами не уверены в его существовании, становится мощным источником вдохновения.
Восстановление у мужчины гендерного «Я»
При обсуждении семейной истории клиенты часто рассказывают нам о том, что никогда не чувствовали, что их признают и любят за то, кем они являются на самом деле. Это не значит, что в их семьях их не любили — большинство родителей любили своих детей и желали им самого лучшего. Но отношения с этими сыновьями как-то не складывались… что-то не ладилось. Большинство моих клиентов говорит, что они никогда не чувствовали, что их родители по-настоящему «видят» их. И поэтому задача терапии заключается в том, чтобы избавить их от стыда, восстановить нарушенные привязанности и заново соединить мужчину с тем гендером, с которым он был задуман природой.
* * *
Постскриптум: В рассказах клиентов и расшифровках бесед, приведенных в этой книге, все имена и подробности были изменены в целях конфиденциальности. Рассказы клиентов и их прямая речь — это составные истории, поэтому любое сходство со знакомыми читателю людьми является совпадением.
Глава 1. Обзор достижений репаративной терапии12
Может, гомосексуальность — это не проблема для Американской
психологической ассоциации, но для меня это проблема.
Девятнадцатилетний студент
Я стремился к неправильным звездам.
Пятидесятилетний мужчина
За последние годы мы значительно продвинулись в понимании этиологии13 и в терапии14 гомосексуального влечения у мужчин15. В данной книге объединены новые представления, полученные мной с момента выхода моих ранних работ «Репаративная терапия для мужской гомосексуальности»; «Новый клинический подход» (Reparative Therapy of Male Homosexuality; A New Clinical Approach (1991), «Излечение гомосексуальности: наглядные примеры, репаративной терапии» (Healing Homosexuality: Case Stories of Reparative Therapy (1993) и «Предотвращение гомосексуальности: руководство для родителей» (A Parent’s Guide to Preventing Homosexuality (2002)).
Модели здорового гомосексуального развития не существует
Американская психологическая ассоциация перестала считать гомосексуальность патологией в 1973 году. С тех пор ни один теоретик не разработал ни одной убедительной теории нетравматического раннего развития индивида, которое вело бы к гомосексуальности. Лучшую попытку предложить непатологическую теорию развития гомосексуальности предпринял в свое время психолог Дэрил Бем (Daryl Bem, 1996)16. Я уже критиковал эту теорию в других своих работах.
Бем, сам будучи психологом и гей-активистом, в книге «Экзотическое становится эротическим» (Exotic Becomes Erotic) описывает модель, в которой то, что мальчику в детстве представляется экзотическим, — то есть, чем-то таинственным — позже, когда он взрослеет, становится для него эротическим. Я согласен с этой концепцией; человек эротизирует то, с чем он себя не идентифицирует. Однако стоит отметить, тот факт, что маскулинность должна быть для мальчика экзотичной, не кажется Бему проблемой. Он явно не верит, как в это верим мы, в то, что нормальность — это нечто, функционирующее согласно своему предначертанию.
Когда мужчина считает свою маскулинность чем-то таинственным и экзотичным, ищет ее вне себя, мы считаем, что он живет в ложном «Я», и, как недавно заметил выдающийся психиатр Роберт Спитцер, «что-то не работает».
Социально-родственные факторы остаются в центре внимания
Признавая провоцирующую роль темперамента, атипичного для пола, по крайней мере, для некоторых гомосексуалов, мы по-прежнему сосредотачиваем внимание на влиянии социальных факторов окружающей среды в развитии влечения к собственному полу. Мы делаем акцент на триадно-нарциссической семье17: а) характеристиках нарциссизма и б) дефиците гендерной идентичности, которые ассоциируются с влечением к собственному полу, а также на в) этиологической роли неправильной родительской настройки по отношению к ребенку. Влияние отца особенно важно, в случае, если мальчик родился с чувствительным (нежным) характером18.
С точки зрения наших принципов терапии, мы по-прежнему подчеркиваем силу исцеления, которую несут отношения с точно настроенным терапевтом того же пола, и постоянная (на самом деле, пожизненная) потребность в близкой мужской дружбе.
Важнейший принцип репаративной терапии, некогда просто заявленный одним нашим клиентом, остается неизменным: «Когда настоящий мужчина воспринимает меня настоящим мужчиной, я становлюсь настоящим мужчиной».
Признание гендерного дефицита и дефицита собственного «Я»
Недавно репаративная теория расширила понятие гомосексуального влечения, перестав считать его просто стремлением устранить гендерный дефицит19. Теперь мы рассматривает это понятие шире, как стремление исправить серьезный дефицит собственного «Я».
Мои продолжительные клинические наблюдения выявили существование одной повторяющейся тенденции родом из раннего детства, а именно, накопления ранних, глубоких эмоциональных обид, ведущих к нарушению привязанности. Я считаю, что гомосексуальность является не только защитой от гендерной неполноценности, но и защитой от травмы, нанесенной самой сути человека.
Помимо ранее признанных потребностей в собственной половой идентификации и ее утверждения, мы теперь лучше понимаем это состояние как попытку излечить травму, вызванную отверженностью и лишением отношений. Мы рассматриваем гомосексуальность в основном как попытку «восстановить» нарушенное стыдом стремление к гендерно-обусловленной индивидуации. В этом случае гомосексуальность может рассматриваться как патологическая форма горевания. Взяв на вооружение концепции утраты и горевания20 из соответствующей литературы, мы, таким образом, способны по-новому взглянуть на вклад теории привязанности и роль стыда.
Модель взаимодействия
В рамках наших этиологических параметров существует множество вероятных комбинаций причин гомосексуальности. Для каждого отдельного человека эти факторы группируются уникальным способом. Наша модель фокусируется на биологических влияниях (чувствительном темпераменте), но также, что гораздо важнее, на неспособности родителей поддержать формирующуюся идентичность мальчика. Свою роль играет и негативный опыт взаимодействий со сверстниками одного пола.
Все эти факторы приводят к появлению чувства отчужденности от мужчин, которое гей-активист Бем также описывал как ситуацию, при которой мальчик, испытывающий влечение к собственному полу, считает других мужчин загадочными, отличными от него, одним словом, экзотическими.
За годы работы с тысячами мужчин, борющихся с нежеланным влечением к лицам своего пола, я часто слышал похожие «детские» темы о болезненных обманах и самообманах в отношениях, предательстве, и о безутешном разочаровании. Клиенты неоднократно жалуются на ощущение собственной слабости, неполноценности, отсутствия контроля и демонстрируют настороженность по отношению к жизни в целом и отношениям с другими людьми21. Именно при обращении к этим серьезным обидам терапевт и клиент встречаются друг с другом на глубочайшем уровне. На этом уровне человеческого взаимодействия начинается исцеление.
Общая картина
«Спасибо, гомосексуальность! Причиненные тобой страдания заставили меня взглянуть на себя и увидеть все те вещи, которые я отталкивал от себя и которых избегал. Сейчас я более живой, потому что я взглянул в лицо своей гомосексуальности».
Существенный сдвиг в терапии происходит, когда внимание клиента с проблемы, осознаваемой сначала, а именно нежеланного влечения к представителям своего пола, переключается на лежащие глубже проблемы и вытекающие из них последствия, которые подталкивают его к гомосексуальным действиям. Понимая эти различия, один клиент так сформулировал то, о чем мне говорили и многие другие клиенты: «Гнетущая пустота в моей жизни — вот та проблема, которая настраивает меня на влечение к мужчинам».
Другой клиент охватил более широкий контекст своих гомосексуальных проблем. После шести месяцев терапии он заявил: «Хорошая новость: моя проблема не в моей гомосексуальности. Плохая новость — она касается всего остального!» Под словами «все остальное» он имел в виду нарушенный стиль взаимодействия с другими — испытываемые им серьезные трудности с взаимностью в отношениях с другими мужчинами и его потребность являть миру свое ложное «Я».
Еще один мужчина описал подобную убежденность в том, что он сталкивается с гораздо более фундаментальной проблемой, чем нежеланная гомосексуальность: «Это то, что мне обычно говорил мой учитель пения: „Проблема с твоим пением в том, как ты дышишь”».
Тезис о том, что эмоциональная неаутентичность ведет мужчину к гомосексуальным действиям, наиболее четко проявляется в анализе того, что мы называем «Сценарий, предшествующий гомосексуальным действиям». Это наша модель ежедневных событий, которая говорит нам о том, когда именно клиент вероятнее всего будет испытывать искушение поддаться нежеланной сексуальной деятельности. Внимательно следя за деталями жизни наших клиентов и изменениями их внутреннего состояния, мы видим, что именно конфликт между ассертивностью и чувством стыда чаще всего заставляет мужчину скатиться в депрессивное состояние, которое мы называем «серой зоной». И именно внутри этой серой зоны противостоять гомосексуальным желаниям оказывается труднее всего.
Понимание того, что гомосексуальность является проявлением более широкой проблемы самоидентификации, подтверждается почти повсеместными жалобами клиентов на то, что они чувствуют себя «небезопасно», «несовершенными», «маленьким мальчиком в мире взрослых», «без тормозов» и что им не хватает авторитетности в отношениях. В течение многих лет я слышу, как клиенты выражают это бессилие в межличностных отношениях: «Она расстраивает меня; они раздражают меня; он не принимает меня всерьез».
Стыд как неотъемлемая часть влечения к представителям своего пола
О борьбе с чувством стыда сообщают почти все терапевты, описывая мужчин с однополым влечением, с которыми они работают. На самом деле, практически все гей-аффирмативные терапевты — те, кто активно поощряет клиентов принять гей-идентичность — определяют чувство стыда как основную тему терапии. Однако они рассматривают стыд как «внутреннюю гомофобию» — социально индуцированный конфликт, который не дает мужчине принять свой нормальный и здоровый гомоэротизм. Хотя и очевидно, что реакция общества на гомосексуальное состояние вызывает стыд, я полагаю, что гомосексуальное состояние проистекает из этого чувства стыда — а именно из безуспешной борьбы человека за надежную привязанность и маскулинную идентичность.
Исходя из этого посыла, реализуемая в нашей клинике терапевтическая концепция выводит внимание клиента за пределы его нынешней жалобы и обращает к более существенному вопросу, касающемуся его роли или «позиции» в мире взаимоотношений. Мы пришли к выводу, что ощущаемое нарушение честности по отношению к себе вызывает чувство стыда, которое в свою очередь приводит к потребности в регулировании (восстановлении) самооценки, а это побуждает мужчину искать гомосексуальную эротическую привязанность. Таким образом, репаративная терапия уделяет особое внимание тому, чтобы помочь клиенту отказаться от чувства стыда, чтобы жить ассертивно.
В отличие от гей-аффирмативных терапевтов, которые рассматривают чувство стыда как последствие не одобряемой обществом гомосексуальности (гомофобию), мы считаем, что гомосексуальность — это нарциссическое решение проблемы стыда. Один мужчина, в отношении своей ежедневной борьбы с гомосексуальностью — которую он называет «Это» — написал в своем дневнике следующее:
ОБМАНЧИВЫЙ КОМФОРТ, ИСХОДЯЩИЙ ОТ «ЭТОГО»
Мое чувство стыда.
Оно дает «Этому» власть надо мной.
«Это» всегда восходит к моему чувству стыда.
Есть моменты, когда «Это» отсутствует,
Отсутствует в моей жизни, и я думаю,
«Ух ты, это замечательно, и спокойно. Но затем приходит мое ощущение
стыда — а с ним и «Это».
Когда чувство стыда захватывает мою жизнь, то «Это» выглядит как
БОЛЬШОЕ ОБЕЩАНИЕ КОМФОРТА!
Моя задача состоит в том, чтобы прожить свою жизнь без чувства стыда.
И тогда мне не нужно ложного комфорта, исходящего от «Этого».
Терапевтическая работа с телом
В новом подходе к репаративной терапии мы адаптировали целый ряд приемов из терапевтической школы, известной как аффект-ориентированная терапия (АОТ). Наиболее влиятельными авторами в этой области являются Davanloo (1980); Neborsky (2004); Alpert (2001); Coughlin Della Selva (1996) и Fosha (2000).
Интенсивные техники АОТ направлены главным образом на уменьшение основных внутриличностных конфликтов и травм. В жизни мужчины, испытывающего влечение к представителям своего пола, подобные конфликты происходят с почти предсказуемой закономерностью. Для их решения особо полезны принципы и методы АОТ.
Мы называем нашу собственную модель АОТ «работой с телом» (мы работаем без прикосновений). Мы модифицировали этот подход к терапии, который в иных вариациях может быть очень конфронтационным, сделав его мягче для наших мужчин. Наши клиенты уже ощущали себя жертвой манипуляций и контроля, поэтому наш механизм подчеркивает не столько конфронтацию, сколько рабочий альянс с сотрудничеством и поддержкой.
Работа с телом требует, чтобы клиент реагировал на свои подлинные чувства в настоящем, а не на текущие ситуации так, как будто они уже в прошлом. Она фокусируется на выражении и разрешении эмоционального конфликта и напоминает гештальт-терапию Фрица Перлза. Обращаясь к свойственной клиенту защитной структуре подавления аффекта и используя ускоренный метод, работа с телом обеспечивает быстрый доступ к эффективному эмоциональному прорыву и последующему пониманию себя. Эти методы хорошо разблокируют защиту и дают немедленный доступ к чувствам. Они особенно подходят для работы с клиентами, испытывающими влечение к своему полу, чья представленная симптоматика очень часто является следствием подавления аффекта — следствием травматического стыда.
Для клиента, проходящего курс репаративной терапии, цель заключается в том, чтобы больше не отыгрывать свои прошлые обиды в настоящем, но испытать эти подлинные чувства относительно прошлого в присутствии терапевта. Когда терапевт поддерживает и побуждает клиента открыться, тот вновь переживает эти чувства и их ассоциации в присутствии другого человека, настроенного на клиента. После этого клиент уже может «принять» новые идеи. Выявленный конфликт таким образом пересматривается и преобразуется, наполняясь новым и понятным смыслом.
Таким образом, работа с телом помогает клиенту понять его гомосексуальное влечение не только когнитивно, но и «изнутри». Через этот процесс клиенты почти неизменно осознают глубоко скрытое чувство собственной неполноценности.
Возвращаемся к привязанности
Привязанность — основа нашей самоидентификации. Именно через привязанность между матерью и ребенком мы развиваем ощущение собственного «Я» и узнаем, кто мы есть. Чувство стыда, испытываемое при формировании привязанности и индивидуации, подрывает развитие как личной, так и гендерной идентичности.
Поскольку наши клиенты считали, что их родители не «видели» их истинную сущность, они неизбежно полагали, что их не любят — по крайней мере, в самом глубоком и подлинном смысле слова. Серьезно воспринимается то, что родители, пусть даже и с благими намерениями, не сумели полностью увидеть, узнать и принять своего ребенка. Эта травма лежит в основе попытки ребенка индивидуализировать себя. Когда такие дети ощущают себя покинутыми из-за того, что их не узнали по-настоящему, они неадекватно реагируют ложным «Я». И хотя в детстве ложное «Я» приспосабливается для защиты Эго, в зрелом возрасте оно становится неадекватным. Такая самозащита от подлинного обмена чувствами отсекает все возможности для настоящей привязанности в будущем. Клиенту следует отказаться от защиты ложного «Я», чтобы получить подтверждение маскулинности, необходимого для разрешения его проблем с однополым влечением.
Мы постоянно видим остаточные последствия детской травмы от стыда, возникшего из-за того, что ребенка не «увидели» по-настоящему. Поэтому мы побуждаем мужчину, испытывающего влечение к представителям своего пола, снова пережить эту травму — особо связанные с ней гнев и печаль — и таким образом быть «увиденным и признанным» терапевтом в процессе проработки горевания от утраты привязанности (см. часть 3). При проработке скорби от утраты терапевт также указывает клиенту на негативные последствия сохранения иллюзий и неправильных представлений, которые защищали его от признания и повторного переживания этой утраты привязанности.
Трудности родителей в отношениях с гендерно-неконформным сыном
Среди мужчин, испытывающих влечение к представителям своего пола, мы часто видим чувствительный, эмоциональный, реляционный (relational) темперамент, более эстетически ориентированной, чем у гендерно-типичного мужчины. Большинство гомосексуальных мужчин на самом деле говорят, что чувствовали себя «непохожими на других мальчиков». Эта непохожесть способствует возникновению чувства дискомфорта, которое испытывают такие мальчики, находясь рядом с другими мужчинами (включая их отцов).
Отцы сталкиваются с конкретной проблемой, общаясь с чувствительным (ранимым) сыном. У таких сыновей наблюдаются особые трудности в прохождении фазы гендерной идентификации в детстве. Отцы частот вспоминают, что именно этот мальчик, в отличие от других его сыновей, будто бы отвергал их. Отцу будет жизненно важно «выйти и взять» этого мальчика и активно втянуть его в мужскую сферу, ведь в отличие от его более маскулинных братьев этот мальчик сочтет, что легче ускользнуть в комфортную область женственности.
Признание биологических факторов
В рамках моей профессии попытки представить гомосексуальность в виде исключительно «биологической предопределенности» потерпели неудачу, это признают даже сами исследователи (многие из которых геи). Любое поведение, безусловно, имеет какие-то биологические основы; и действительно, некоторые дети могут иметь биологическую предрасположенность к гомосексуальности. Но «предрасположенность» — не то же самое, что «предопределенность». Подверженность — не то же самое, что неизбежность. Ни одно исследование не доказало, что некоторым детям безальтернативно суждено стать гомосексуалами.
Является ли неполностью маскулинизированный мужской мозг «нормальным», даже если исследования позже подтвердят, что эта интригующая теория — фактор однополого влечения? Часто ошибочно предполагается, что если что-то является врожденным, это нормально. Тем не менее, многие из нас приходят в жизнь с такими врожденными состояниями, как вспыльчивость, склонность к ожирению и алкоголизму, близорукость и синдром дефицита внимания. Люди с этими состояниями так сказать, «рождены такими», но не «задуманы» такими; это аномалии и проблемы, которые нужно преодолеть. Понятия «рождены такими» и «задуманы такими» легко перепутать. В той мере, в какой не до конца маскулинизированный мозг можно считать биологическим состоянием, мы должны сказать, что он будет (как синдром дефицита внимания, например) ошибкой биологического развития.
Безвредный вариант?
Если мы честно взглянем на гомосексуальное состояние, то увидим, что это вовсе не безвредное выражение человеческого разнообразия. Даже без учета его многочисленных негативных последствий для общества, мы увидим, что оно также говорит о глубоком повсеместном чувстве отчаяния и характерной эмоциональной отчужденности.
Неудивительно, что наши собственные клиенты говорят об отношении к жизни с отчаянием и о недоверии к отношениям. Они предчувствуют, что все хорошее в конечном итоге закончится предательством. Это не удивляет; суть гомосексуальности неизбежно сводится к борьбе за принадлежность к гендерному миру.
Кроме того, мы не можем не признать нарциссическую озабоченность собой, так часто проявляющуюся у мужчин с однополым влечением, которая постоянно ослабляет нормальное человеческое стремление к эмоциональной связанности. Один 35-летний клиент так описал свою личную (но очень типичную) битву с нарциссическим эгоцентризмом: «Для меня это осмысленная попытка протянуть руку другому, найти связь. Это всегда упражнение, акт воли для вытаскивания себя из изоляции, чтобы пустить других». Этот характерный страх эмоционального вовлечения ведет к фрустрации, одиночеству, общему цинизму по отношению к жизни и, в конечном счете, к уходу в образ жизни с поверхностностью отношений.
Еще один мужчина, говоря о своей постоянной депрессии, объяснил, почему социальная гей-сцена давно влекла его: «Я спрашиваю себя: «Чем меня больше всего привлекает гей-жизнь?», и думаю, что легкомыслием — «О, давайте-ка поговорим о развлечениях». Но эти «развлечения» и довели меня до отчаяния».
В итоге клиенты обнаруживают, что тяжелая работа терапевта направлена не столько на устранение всех гомосексуальных искушений, сколько на то, чтобы научиться создавать личную и межличностную аутентичность. И на то, чтобы снова пройти по дорогам детства, которые вывели клиентов на несчастный путь.
На вопрос, что он сказал бы мужчинам, также проходящим репаративную терапию, один мой клиент ответил:
«Я бы сказал: „Не верьте гей пропаганде. Следуйте за тем, что говорят вам ваш разум и ваше сердце. Эта жизнь никогда не может быть подлинной. Если вы находитесь на пути к переменам, не останавливайтесь — не сдавайтесь. Это гораздо радостнее, чем что-либо, что я когда-либо делал в моей сумасшедшей, притворной жизни“».
Глава 2. Семейная динамика
Моя мать бросила одну половину меня — мужчину — и прильнула
к другой половине — хорошему маленькому мальчику.
Каждый раз, когда я встречаю какого-либо отца с маленьким сыном,
мне хочется стать им — этим мальчиком. Это острая тоска — как удар ножом.
Модель семьи, которая создает гомосексуального сына, на наш взгляд, обычно не способна утвердить мужскую индивидуацию мальчика на этапе формирования его гендерной идентификации. Маскулинность — это достижение, а не «данность», и она весьма уязвима к душевным травмам, возникающим в процессе развития и становления мужчины.
В рассказах мужчин с однополым влечением мы часто встречаем определенный шаблон семейной жизни. Он объединяет две модели, нарушающие гендерную индивидуацию — классическую триадную семью и нарциссическую семью. Вместе они образуют то, что я называю триадно-нарциссической семьей (Nicolosi, 2001).
Объединение этих двух моделей дает нам лучшее понимание некоторых часто наблюдаемых аспектов гомосексуального состояния — в частности, отношения между нарциссизмом и стыдом. Наша модель наиболее полно отражает все более возрастающее понимание представителями нашей профессии такого явления как сонастроенность/разлад22 в детско-родительских отношениях. Она также помогает объяснить противоречивые выводы о матерях мужчин с однополым влечением, которые чаще всего кажутся слишком опекающими, а иногда наоборот равнодушными/неадекватными в своем стиле воспитания. В обоих случаях результатом становится непрочная привязанность.
Классическая система триадной семьи
Система триадной семьи, описанная в фундаментальных психоаналитических трудах по гомосексуальности Бибером, Сокарайдесом, Кронмейером и другими — это система, включающая в себя слишком опекающую мать и критически-настроенного/отстраненного отца.
Рисунок 2.1. Классические триадные отношения
Этот же шаблон семьи позднее был обнаружен и другими авторами (Moberly, 1983; Fitzgibbons, 2005; van den Aardweg, 1997). Данная модель закладывает основу для формирования дефицита гендерной идентичности, особенно у мальчика с мягким и ранимым характером.
Классический триадный шаблон (см. Рис. 2.1) описывается в литературе следующим образом:
- Отец. Мальчик воспринимает отца как враждебно настроенного и/или эмоционально отстраненного человека или одновременно в этих двух ипостасях. Хотя отец может быть весьма компетентным в каких-то делах, мальчик считает его незаметным в семейной жизни — неспособным быть как «достаточно хорошим», так и «достаточно сильным». (Он может считаться «хорошим», но слабым, или может казаться «сильным», но критично-настроенным/недоброжелательным). Так или иначе, результат одинаков: мальчик воспринимает отца как небезопасный/недостойный объект идентификации.
- Мать. Сын обычно описывает мать как излишне опекающую, навязчивую, властную и контролирующую женщину. Между ними устанавливаются особо близкие отношения, которые исключают отца. Их связь описывается многими гомосексуалами как «особенная и интимная» — вдвоем они «единомышленники и конфиденты». Мать рассказывает сыну о собственных эмоциональных потребностях, а также о своем хроническом недовольстве отцом.
Мать и сын воспринимают отца как эмоционально ограниченного или недоступного. Они сообща жалуются друг другу на ограниченность мужа/отца. Критика, высказываемая матерью, приводит к тому, что у сына начинает развиваться негативное мнение о мужчинах и, соответственно, о маскулинности в целом. Маскулинность начинает казаться чем-то загадочным, «несвойственным мне», опасным и недоступным, или, как сказал гей-активист и психолог, Дэрил Бем, чем-то экзотичным.
- Сын. Мальчик чувствителен, робок, пассивен, интровертирован, креативен и обладает богатым воображением. Матери считают, что по сравнению с другими их сыновьями эти их сыновья обладают большей чуткостью и нежностью, сильнее выражены речевые навыки и склонность к перфекционизму. Хотя темперамент обычно биологически обусловлен, некоторые из этих черт (особенно робость и пассивность) могут быть приобретенными и свидетельствовать о наличии непрочной привязанности. Такой впечатлительный и чуткий характер сына побуждает маму привязываться именно к нему, что в свою очередь отклоняет его от нормального развития по пути мужской индивидуации.
Если мы внимательнее посмотрим на классические триадные отношения, то увидим следующий паттерн (Рис. 2.2):
- Отношения мужа и жены. По причине своей психологической ограниченности отец дистанцируется от матери, избегая ее, потому что считает, что она эмоционально опустошает его. Брак характеризуется недостатком эмоциональной совместимости и минимальной близостью. Муж не хочет общаться с женой, потому что рискует «расстроить» ее и таким образом спровоцировать появление новых обременительных эмоциональных требований с ее стороны. Чтобы сохранить собственное душевное равновесие, он замещает себя более чутким и готовым к взаимоотношениям сыном, который играет роль суррогатного супруга.
Мать вкладывает себя именно в этого сына (которого она может контролировать и формировать — к счастью, у него нет неприятных черт ее мужа), но своей собственнической любовью она поглощает его. Когда пара ссорится, сын выступает на стороне матери и идентифицирует себя с ее обидой и гневом.
В менее распространенных случаях мать бывает холодной и отстраненной. Такой вариант чаще всего встречается среди гомосексуалов, прошедших через фазу пост-гендерной идентификации, но результат таких семейных отношений все тот же — непрочная привязанность.
- Отношения матери и сына. Между матерью и сыном обычно устанавливаются особенно тесные отношения; описывая свои отношения с матерями, многие клиенты используют выражения «лучшие друзья» или «родственные души». Часто мать делится своими семейными проблемами с сыном, иногда используя его как суррогатного мужа, чтобы компенсировать отсутствие эмоциональной поддержки и понимания со стороны своего настоящего супруга.
- Отношения отца и сына. Наши клиенты часто говорят: «Я никогда не знал моего отца». «Что был он, что не был». «Он всегда держался в тени». «Он был неприступен, как памятник».
Минимально присутствующие или отсутствующие вовсе, отношения между ними характеризуется неудовлетворительным общением, отсутствием открытости и доверия. Мальчик считает отца отстраненным и критично настроенным. Отец и сын почти никогда не затрагивают каких-то важных тем и совсем избегают разговоров на личные темы. Всякий раз, когда между ними происходит общение, мать выступает в роли посредника.
Рис. 2.2. Детальная схема классических триадных отношений
- Старший брат. Фрейд говорил, что при наличии старшего брата у гомосексуала, последний будет его бояться, и их отношения будут враждебными. Мы убедились, что такая ситуация широко распространена. У такого старшего брата, возможно, есть проблемы с поведенческой адаптацией. Он может казаться предгомосексуальному сыну задирой и мучителем; быть «семейным плохишом», в отличие от будущего гомосексуала, который слывет в семье «пай-мальчиком». Или он может быть победителем по жизни, которому «все легко дается», особенно в спорте. Но в любом случае клиент чувствует себя запуганным старшим братом и получает мало поддержки и поощрения с его стороны.
Я знаю лишь один случай, когда у клиента были адекватные отношения со старшим братом, но он, как и отец, не смог защитить его от крайне беспокойной матери. (В этом смысле, этот клиент относится к типу гомосексуалов фазы пост-гендерной идентичности, которая будет обсуждаться позднее).
- Отношения отца и старшего брата. Старший брат и отец обычно ладят лучше, у них общие интересы и больше сходства. Иногда роль компаньона отца играет младший (более маскулинный) брат.
Альтернативный сценарий включает в себя больше враждебности — даже насилия — между отцом и старшим братом. Но в обоих случаях, отметим, старший (гетеросексуальный) брат достаточно идентифицирует себя с отцом и его властью, чтобы иметь возможность взаимодействовать с ним и противостоять ему напрямую. Предгомосексуальный сын в этом смысле отличается; его бунт не явен, ребенок сохраняет эмоциональную отстраненность. Испытывающий влечение к мужчинам сын вспоминает свою семью так: «Мой брат всегда был папиным сыном; а я был маминым сыночком».
Отец неизбежно возмущается этими особыми отношениями матери и сына. Видя, что мальчик так хорошо ладит с матерью, он вынужден отстраняться еще больше. Сын, чувствуя еще большую отвержение, мстит отворачивающемуся от него отцу, и узурпирует супружескую роль отца, используя привилегированную роль доверенного лица и лучшего друга матери.
Обуза «особенности»
«Особое место» в отношениях с матерью, так часто занимаемое предгомосексуальным сыном, беспрепятственно достается ему без разрешения конфликтов с отцом и достижения олицетворяемой последним маскулинности. Это становится поводом для часто выказываемого геями презрения — коренящегося в зависти — к «скучным, обычным» гетеросексуальным мужчинам.
«От матери шел посыл, что мое очарование, коммуникабельность, вербальные и социальные навыки, а также эмоциональная чувствительность делают меня лучше обычных мужчин», — сказал один клиент. Такая приписываемая ему, уникальность подразумевает, что у мальчика нет необходимости достигать маскулинности, чтобы завоевать свое место в мире. Сценарий: «Мы с мамой вместе против этих сильных, агрессивных и вредных мужчин» делает невозможным обособление мальчика — его индивидуацию, не давая ему интернализировать необходимую для него энергию маскулинности.
Постепенно и неизбежно у мальчика возникает увлеченность к той неотъемлемой части его идентичности, которую он не смог утвердить. Он начинает искать ее «где-то там», в образе другого мужчины, чувствуя интенсивное романтическое влечение. В период полового созревания это влечение к собственной мужской силе приобретает эротический оттенок.
Нарциссическая семья
Для отца я был никем. Для матери я был чем-то условным.
Я знаю, что на определенном уровне моя мама любит меня. Но она не позволяет мне быть собой.
В предыдущем разделе я описал основные черты классической триадной семьи. Здесь мы уточним основные характеристики нарциссической семьи.
В нарциссической семье отделение-индивидуация сына (а не только его гендерная индивидуация) представляет собой угрозу семейно-родительскому вкладу в формирование образа сына как «хорошего маленького мальчика». Эта семья — также называемая «родитель-центрическая модель» — ставит ребенка в положение, в котором он вынужден удовлетворять (и взваливать на себя, как если бы они были его собственные) эмоциональные потребности родителей, особенно в том, что касается сохранения статуса-кво между отстраненным отцом и чрезмерно опекающей матерью. Отец и мать на каком-то уровне могут быть заботливыми, внимательными, любящими и сознательно желающими добра, тем не менее, воспринимают ребенка не столько как отдельного индивидуума, сколько как проекцию своих личных ощущений, которые он у них вызывает. В конечном итоге, потребности нарциссической родительской системы получают приоритет над потребностями ребенка (Donaldson-Pressman & Pressman, 1994).
Об этой модели часто сообщают наши гомосексуально ориентированные клиенты. Один из наших клиентов описал случай, который иллюстрирует такую динамику:
«Когда мне было шесть лет, меня втянули в какую-то сексуальную игру с одним старшим мальчиком в нашем доме. Отчасти я понимал, что это неправильно, поэтому рассказал обо всем маме. Первое, что она сказала: „О, нет! У нас в доме?“ Даже в том возрасте я чувствовал, что в ее реакции было что-то неправильное.
Сегодня, оглядываясь назад, понимаю, что это чувство возникло у меня потому, что она посчитала, что этот случай затрагивает ее, а не меня. Вместо того чтобы отреагировать на мое детское затруднение, она думала главным образом о собственном стыде».
Нарциссические родители живут чрезмерно драматизированной жизнью; для них важнее все то, что происходит именно сейчас и с ними. Они переходят от одной драмы к другой, тогда как их дети остаются пассивными наблюдателями или манипулируемыми участниками.
Выросший в такой семье человек часто испытывает болезненное сочувствие к своим родителям, вплоть до острой печали с надрывом. На раннем этапе его приучили быть эмоционально вовлеченным в их бесконечную жизненную драму, игнорируя собственную жизнь. Когда он огорчает их своими проблемами, родители реагируют неодобрением. Таким образом, такая структура семьи создает обратный аффект; ребенок переживает не за себя, а за мать и отца.
Нарциссические черты у гомосексуальных мужчин
Модель триадно-нарциссической семьи помогает объяснить источник нарциссических черт, так часто встречающихся у гомосексуально-ориентированных мужчин (Freud, 1914; Fenichel, 1945; van den Aardweg, 1985, 1986; Hatterer, 1970). Нарциссические родители не видят своих детей такими, какие они есть на самом деле, но признают их ложно-позитивное «Я», поскольку оно их удовлетворяет. Поэтому и у детей обычно развиваются нарциссический характер или его черты. Нарциссизм заставляет человека стирать границы между собой и другими и путать его собственные потребности с потребностями других людей. У таких людей может быть низкая самооценка, трудности при достижении долгосрочных целей и проблемы с отсроченным вознаграждением. Они могут активно взяться за новый проект, но со временем теряют способность поддерживать к нему интерес. Поскольку их родители не были заинтересованы в том, чтобы помочь им выявить и выразить свои истинные эмоциональные потребности и реалистично оценить свои сильные и слабые стороны, они не знают самих себя.
Другие нарциссические черты, которые мы часто видели у гомосексуально-ориентированных мужчин, включают поглощенность собой, эмоциональное дистанцирование, озабоченность своим внешним видом, ограниченное понимание себя, склонность предпочитать видимость содержанию, склонность к ранимости и обидчивости. У них существует чрезмерная потребность в одобрении, им постоянно нужно ощущать себя «особыми». У них часто несбыточные ожидания от других — они настраивают других так, чтобы в тех отражалась их «особенность». Здесь и значительное самомнение, и поглощенность собой; уверены, что им все должны, однако ощущаемое собственное величие чередуется с самобичеванием.
Отстраненные или чрезмерно опекающие?
В нарциссической семье родители обычно дозируют свое позитивное отношение к ребенку (проявляемое сердечностью, заботой и любовью), чтобы формировать поведение ребенка. Так и любовь может даваться или отбираться в зависимости от настроения, капризов, порывов или чувств самого родителя. Вместо того чтобы обеспечить среду понимания, принятия и эмоциональной поддержки для развивающегося индивидуального «Я» сына, такие родители регулярно и систематически «не замечают» в мальчике отдельную личность со своими правами и потребностями. Они видят то, что избирательно определяется его влиянием на них.
В нарциссической, родитель-центрической семье есть два разделяющих детей и родителей «лагеря». Один клиент выразил это так: «У нас всегда было две семьи. Папа и мама были одной семьей, а мы, дети, другой — имущие и неимущие. Когда мне было 11, они уехали в отпуск, оставив меня с младшими братом и сестрой. Они хотели, чтобы я был за старшего, пока их нет. Но с этой ношей ответственности я остался один на один.
Они ничему нас не научили». А другой клиент объяснил это так: «Наши родители просто «наблюдали» за тем, как мы сами себя воспитываем».
Мальчик, позже становящийся гомосексуалом, часто является членом такой семьи, где его негласная задача — «удерживать семью вместе» и «не расстраивать маму». В его задачу входит утешать, успокаивать маму, и отвечать за ее чувства. Чувства мамы особенно непредсказуемы, когда у нее в браке сложные отношения и когда она испытывает хроническое беспокойство, опустошенность и неудовлетворенность собой и жизнью.
Нарушение границ
Нарушения границ типичны для нарциссической семьи. Так, мы видим несправедливое посягательство на частную жизнь, время, эмоциональность, тело и собственность ребенка. Все это делается в угоду родителям. Ребенка учат, что от его поведения зависит, довольна ли мама, хотя реакцию матери на него определяет не столько само по себе его поведение, сколько непосредственные чувства матери в данный момент. Следовательно, похвала достается ребенку время от времени, как повезет.
Неудивительно, что неспособность мальчика постоянно ублажать свою мать правильным поведением (то есть, его способность быть «хорошим», «послушным», «внимательным», «милым», и т. д.) заставляет его чувствовать себя хронически недовольным собой. Его достижения вознаграждаются не всякий раз и, похоже, их никогда не бывает достаточно. Именно здесь засеваются семена межличностной неадекватности. Мальчик подавляет свои задетые чувства — особенно свой гнев. Он не может понять, почему так происходит. Он находится в полнейшем замешательстве относительно своих подлинных потребностей и подлинной идентичности.
Поэтому у такого мальчика развивается ложное «Я», характеризуемое внешней уступчивостью и пассивностью. Внешне он выглядит «хорошим мальчиком», но начинает нуждаться в отвлечении — и, в конечном итоге, приступает к маниакальным поискам «чего-то» из-за изводящей его и кажущейся неразрешимой внутренней неудовлетворенности и беспомощности.
Для ребенка из нарциссической семьи все это превращается в выученную беспомощность, возникающую в результате неоднократных событий в детстве, которые привели его к такому ощущению как — «что бы я ни делал и не говорил, это не имеет никакого значения».
Значение имиджа
Основная потребность нарциссической семьи — всегда поддерживать соответствующий имидж. Приемлемый внешний вид очень важен, поскольку он притягивает. Стороннему наблюдателю кажется, что у этой семьи «нет проблем», она часто религиозна и консервативна, регулярно посещает церковные службы. Мальчик может вспоминать о том, что все это было «очень типичным, до безукоризненности, для среднего класса». Но в действительности семья похожа «на блестящее красное яблоко, но червивое: оно выглядит прекрасно до тех пор, пока вы его не надкусите и не обнаружите там червя. Остальная часть яблока может быть хорошей, но вы уже потеряли аппетит» (Donaldson-Pressman & Pressman, 1994, р. 18).
Как видно, нарциссические семейные отношения подрывают индивидуацию мальчика. В триадной семье зарождающаяся маскулинная индивидуация мальчика также не поощряется. Если мы объединим эти две модели семьи — нарциссическую и триадную — выражение мальчиком его индивидуального и гендерного «Я» окажется полностью подорванным сложившейся семейной динамикой.
Дети из таких семей потом рассказывают, что им никогда не разрешали признавать неправильность их семьи: вместо этого их родители являли миру идеализированный образ семьи. Предполагалось, что семья должна не только проецировать этот образ во внешний мир, но и верить в него. Эта атмосфера «семьи понарошку» негласно поощряет погружение в мир фантазий как способ ухода от каких-либо неприятных реалий. Такое отношение к реальности закладывает основу не только для присущей клиенту идентичности пай-мальчика (хорошего маленького мальчика), но и для последующего отрицания им разделения мужского и женского («Я могу быть и мужчиной, и женщиной». «Для таких мужчин, как я, нормально чувствовать дискомфорт рядом с другими парнями». «У меня тело мужчины, но внутри я чувствую себя девушкой — вот это я, я — «вот такой»).
Ощущая себя, таким образом, эмоционально покинутым, мальчик становится сам для себя объектом — объектом, который нужно постоянно совершенствовать. Он опасается, что любое спонтанное поведение будет пристыжено, поэтому его идентичность постоянно пересматривается. Все на- дежды на реальную личность отвергаются ради созданного образа.
Один клиент так сказал об этом: «Я определяю самого себя через то, как другие относятся ко мне».
Другой объяснил:
«Все, что связано со мной, — продвижение моего имиджа: квартира, одежда, все, имеющее ко мне отношение. Я невероятно поглощен собой: Что они думают обо мне? Что лучше сказать? Как я выгляжу? Каково мое положение? Я постоянно осознаю, что наблюдаю за собой через этот своего рода «третий глаз».
Жизнь Монтгомери Клифта
Биография актера Монтгомери Клифта — яркий пример многих характеристик нарциссической семьи: классический материнский и отцовский стиль воспитания; «хороший мальчик», который не бунтовал и стал перфекционистом, добился многого, но, похоже, никогда не понимал собственных чувств и не доверял им; братья и сестры, которые скрывают некий «семейный секрет» о том, что имидж семьи таит в себе нечто неправильное, хотя им и неизвестно, что именно; и сын, испытывающий влечение к представителям собственного пола, чья неугомонная целеустремленность постепенно приводит его к саморазрушению23.
Семейный секрет
Триадно-нарциссические семьи объединяет существование некого невысказанного секрета, скрываемого от посторонних глаз и даже от самих членов семьи. За нормальным, даже «идеальным» имиджем семьи таится что-то неправильное, что-то слишком странное для обсуждений даже братьями и сестрами. Возможно, это секрет, заключающийся в том, что родители на самом деле не любили друг друга, или что-то другое (как подозревали братья и сестры Монтгомери Клифта, см. примечания), возможно, это тот факт, что их родители не были теми счастливыми людьми, которых из себя изображали.
Взрослые, проходящие терапию, часто обращаются к братьям и сестрам, чтобы подтвердить собственное восприятие определенного искажения: «Правда ли», — спрашивают они своих братьев и сестер, — «что так оно все и происходило?» Когда они делятся своими предположениями, то часто удивляются, выяснив, что у их братьев и сестер имеются точно такие же «странные» впечатления. Внутрисемейные противоречивые посылы были слишком запутанными, поэтому было проще вернуться к вере в то, что «все в порядке».
Как сказал брат Монтгомери Клифта, Брукс:
«Психологически, мы не могли принять воспоминания…, поэтому мы забывали их. Но в то же время мы были одержимы нашим детством. Мы вспоминали его между собой, только между собой. Часть каждого из нас отчаянно хотела вспомнить наше прошлое, когда у нас не получалось, мы были разочарованы. Это заставляло нас плакать, когда мы уже достаточно напивались». (Bosworth, 1978, р. 49)
Клиент из нарциссической семьи редко признает патологию своего воспитания. В начале терапии он может рассказать о вполне нормальной семейной жизни, несмотря на неспособность ощущать и выражать гнев, низкую самооценку, ощущение неполноценности отношений, депрессию, циничное и пессимистичное настроение, трудности в принятии решений. В этом случае часто нет очевидного пренебрежения со стороны родителей, разлад сложно выявить. Все в семье «выглядело нормальным», но, при этом, как выразился один клиент, «почему-то все равно казалось странным»:
«Мои родители не вели себя со мной грубо, ни словесно, ни физически. У меня всегда было много еды, одежды, я получал образование и отдыхал. Обо мне всегда хорошо заботились. Родители всегда были „добры» ко мне, поэтому мне действительно трудно обвинить их в том, что они не оказывали мне эмоциональной поддержки».
Обаяние театра и актерской игры
Ребенку из триадно-нарциссической семьи для того, чтобы выжить, необходимо разработать механизм решения проблем. И он делает это, создавая ложное «Я», которое мы видим через его роль «хорошего мальчика». Это позволяет ему похоронить свое «плохое Я» и адаптироваться к требованиям окружающих. Но, поступая так, он непременно должен разорвать связь с собственной эмоциональной жизнью.
В качестве компенсации у него часто развивается увлечение фантазиями, театром и актерской игрой, перениманием чужой эмоциональной жизни. Если он родился креативным и чувствительным, он будет с легкостью погружаться в мир фантазии.
Как сказал брат Монтгомери Клифта, когда Монти играл кого-то, он наконец освобождался от старой роли хорошего сына, ему больше не нужно было соответствовать образу, придуманному ему матерью. Без угрызений совести он мог вырваться из образа «хорошего мальчика» и стать кем-то еще.
Еще одна сфера, в которой геи часто ищут смысл и духовное утешение — это архетипы нью-эйдж философии, отрицающие реальность и размывающие гендер.
Неспособность к эмоциональному общению приводит к появлению чувства экзистенциальной бессмысленности
Ребенок из нарциссической семьи не знает себя попросту потому, что его родители путают свои потребности с его. Ему никогда не удается в полной мере удовлетворить считываемые им потребности родителей, поэтому он чувствует себя неудачником. Он чувствует себя неадекватным, незрелым, неподготовленным для взрослой ответственности и не готовым взять на себя контроль над своей жизнью. Он продолжает ориентироваться на ожидания других людей. Он вырос, не зная «кто определяет то, как следует», потому что он никогда не получал правильного зеркального отображения.
Поскольку этот мальчик не способен поддерживать подлинную эмоциональную связь с собой или другими, он страдает от глубокого чувства бессмысленности жизни. Один мужчина объяснил это так: «Жизнь — она просто… [подыскивает слово] ничтожна!»
Другой клиент объяснил такое же чувство оторванности и несчастности следующим образом:
«Я скрываю какие-то части себя от других. Разные друзья видят меня с разных сторон. Но никто не видит полностью. И даже я сам не знаю себя целиком. Я знаю лишь разные части себя в разное время, в зависимости от того, с кем я рядом. Когда я наедине с собой, мне некомфортно, потому что я не знаю, с кем я нахожусь».
«Любимый ребенок матери» вызывает ее любовь, чувство вины и обиды
В следующей автобиографии, написанной геем, мы увидим еще характеристики, присущие триадно-нарциссической семье. Мы слышим сомнения в словах сына о том, кто он есть на самом деле; его боль и отчужденность от отца, негативной, теневой фигуры; его неспособность отделить собственные чувства от чувств матери. Наконец (в рамках такого типичного сценария), одинокому и уязвимому молодому мужчине предлагается сексуальное внимание со стороны другого мужчины:
«В моей семье ни для кого не было секретом то, что у меня нет отца… Я был сыном человека, с которым у моей матери, тогда замужней, был роман, к вечному позору ее семьи католиков-мексиканцев… Все, что я знал о моем родном отце, было лишь имя, и я видел его только раз, когда мне было пять лет, и он заявился пьяным в наш дом. Мой отчим с бранью выгнал его. После этого я никогда не спрашивал о нем. Мне было стыдно, когда мама упоминала его в разговорах со мной.
Помимо этого, инцидента, мой отчим выказывал мало отцовского интереса ко мне. Когда он ссорился с моей матерью, то часто попрекал ее тем, что она изменила ему с первым мужем. Однажды во время пьяной ссоры я услышал, как он назвал ее шлюхой. Я почувствовал унижение — как за себя, так и за нее.
По сути, я был маминым ребенком, ее любимчиком, как она мне иногда говорила, и она и ее мать меня баловали. Но даже тогда, в пять-шесть лет, я знал, что забота моей матери объясняется не столько любовью, сколько жалостью, не говоря уже о ее собственном сложном чувстве стыда.
То, что я чувствовал к моей матери, в свою очередь, было запутанным сочетанием любви, чувства вины и обиды. В этом раннем возрасте, глубоко внутри я ощущал себя ничейным. Когда стал старше, чувство отчужденности от семьи усугубилось. Когда в одиннадцать лет я подвергся сексуальному домогательству со стороны взрослого члена нашей семьи, почувствовал себя и вовсе выброшенным.
Они [моя мать и бабушка] не имели ни малейшего представления о том, что делать со мной, капризным мальчиком, то открытым, то замкнутым, который иногда принимал их заботу, а иногда и гневно отвергал ее. Это было выше моих сил — поскольку находилось за пределами моего понимания — сказать им о том, как мне больно». (Michael Nava, quoted in Preston, 1992, pp. 15-18)
Обесценивание гендерного созревания ребенка
У мальчика, который растет в триадно-нарциссической семье, обычно появляются проблемы с проявлением доверия, которые концентрируются вокруг гендерного «Я». То есть, он начинает бояться, что мужчины будут «умалять его значение» и «унижать» его, в то время как женщины будут манипулировать им и контролировать его, истощая его мужскую силу.
Один мужчина объяснил это так: «Моя мать бросила одну половину меня — мужчину — и держалась за другую — хорошего мальчика. Но мужское она попросту отбросила». Многие из наших клиентов сообщают о периодических кошмарах и страхах, которые появляются у них снова и снова и касаются угроз их маскулинности и ассертивности. Вот как клиент описывает свой страх, касающийся его мужской самооценки, наряду с чувством стыда, которое он испытывал из-за того, что его отец не помог ему:
«Моя мать была врачом. Я ощущал ее заботу всегда, когда заболевал: она очень трогательно и по-доброму заботилась обо мне. Но когда сердилась, то говорила мне самые бестактные, обидные и унизительные вещи. Когда я делал что-то неправильно, она называла меня «Идиот Том». Когда я расстраивался из-за чего-то, она спрашивала, не «месячные ли у меня». Она, определенно, обесценивала мою маскулинность.
И хотя мой отец в основном был добродушным, в эмоциональном смысле он бросил меня. Когда мама оскорбляла меня, он никогда не вмешивался, будто я был недостоин того, чтобы за меня заступаться.
Я не помню, чтобы он когда-либо вызывался чем-либо заняться со мной. Если бы я решил все свое время провести в своей комнате, он бы не сдвинулся ни на сантиметр, чтобы поискать меня».
Роль родителей в появлении маскулинности
В своем классическом исследовании под названием «Синдром изнеженного мальчика» (Sissy Boy Syndrome) психиатр Ричард Грин утверждал, что родители мальчиков с нарушенной гендерностью не обязательно поощряли девчачье поведение своих сыновей. Но своей неспособностью отвратить от него, косвенно оправдывали.
Здоровый мальчик знает и радуется тому, что «не только я — это ,,я“», но и что «я — мальчик»24. В одних случаях родители активно наказывают за мужское поведение потому, что они считают его опасным или неудобным. В других случаях, когда мальчик родился с чувствительным темпераментом, родители не стараются добиться появления мужской идентификации, для которой именно этому мальчику нужна особая поддержка. «Маскулинность», как указывает Столлер (Stoller), «является достижением», а не данностью, она весьма уязвима к душевным травмам, возникающим в процессе развития и становления мужчины.
Мальчик, «лишенный восторга»
Исследуя особенности связи отец-сын, которая имеет основополагающее значение для развития маскулинной идентичности мальчика, я обнаружил то, что назвал «совместным восторгом». Я убежден в том, что здоровое развитие маскулинной идентификации зависит от этого феномена. Этот особый эмоциональный обмен должен происходить между мальчиком и его отцом, хотя фигура, заменяющая отца, или дедушка могут выполнять эту же роль, когда отца нет. Это должно быть не разовое событие, но то, что характерно для этих отношений.
Этот особый стиль эмоциональной настройки особенно важен в критический период гендерной идентификации. Гомосексуальные мужчины редко, если вообще, вспоминают совместные с отцом занятия, приятные обоим. В ходе этого жизненно важного общения отец и сын радуются вместе («восторгаются») успехам мальчика.
Психотерапевт Роберт Рапп (Robert Rupp) отмечает, что гомосексуал «обделен восторгом» своего отца. То есть, он не может вспомнить, чтобы отец когда-либо радовался бы каким-то поступкам, достижениям и успехам сына. С другой стороны, большинство не-гомосексусалов действительно вспоминают совместные с отцом занятия, в которых был риск неудачи, травмы, страха и опасности.
Гомосексуальным мужчинам трудно вспомнить свое проведенное с отцом время в детстве, которое было бы веселым, увлекательным или радостным, где у сына что-то успешно получалось. У них редко бывают положительные воспоминания о том, что отец чему-то их обучал, советовал что-то или побуждал к новым достижениям, подразумевающим физическую активность или использование силы. Многие клиенты и правда особо сожалеют, что они были лишены этого.
Пример «совместного восторга» можно найти в автобиографии писателя и публициста Малкольма Маггериджа (Malcolm Muggeridge). Отец Малькольма был для него героем, подростком Малькольм приезжал к нему в лондонский офис. Когда молодой человек приезжал, то замечал явную перемену в своем отце:
«Когда он видел меня, его лицо всегда озарялось, довольно внезапно, полностью изменяя его внешний вид; превращая его из осунувшегося, усохшего мужчины в энергичного мальчишку. Он ловко соскакивал со стула, весело махал на прощание своему коллеге … и мы отчаливали вместе. В этих прогулках с ним был всегда элемент чего-то запретного, что серьезно увеличивало удовольствие. Это были самые приятные эпизоды моего детства. (Wolfe, 2003, р. 26)»
В отличие от совместного восторга, который лежит в основе истинной связи отец-сын, многие гомосексуалы вспоминают стыд. Один из моих клиентов так пояснял это:
«Когда вспоминаю моего отца, то чувствую большую, темную, захлестывающую меня волну, подавляющую силой. Мой отец смотрел на меня не как на человека, ребенка, своего сына, а как на „вещь“. В его взгляде на меня читалось: «Я совершил ошибку» — буквально, я совершил ошибку, вот эту вот ошибку — „и я не хочу иметь с этим дело“. Именно эта подавляющая волна сносила меня».
Один двадцатидвухлетний клиент сетовал на отсутствие этого совместного восторга: «Я хотел бы, чтобы его радовали мои поступки и достижения. Хочу, чтобы он гордился мной. Хочу, чтобы он заставлял меня гордиться собой. Хочу, чтобы он работал со мной, подталкивал меня, бросал мне вызов, подбадривал меня».
Еще один клиент вспоминал:
«Не думаю, что отец был счастлив со мной. Почему-то он казался несчастным, и я не мог не думать, что это из-за меня. Когда мой отец приходил домой и садился за стол, он выглядел несчастным. Я сидел там, и он был несчастен. Как-то я понял, что это „мне не удается сделать его счастливым». Я терялся и не мог понять, отчего у папы плохое настроение — само по себе или из-за меня».
Совместный восторг обычно возникает в контексте совместной физической деятельности, где возможен успех или провал. Риск, опасность и дух приключений поначалу пугают мальчика — но после, при поощрении и обучении со стороны папы, он добивается успеха и доволен собой. Без сомнения, его волнение усиливается благодаря риску неудачи. В ходе этой деятельности отец с сыном совместно восторгаются достижениям последнего.
Это взаимодействие — пример того, насколько по-разному матери и отцы заботятся о своих сыновьях. В то время как матери ухаживают за ребенком, защищая его от неприятностей, отцы вовлекают сыновей в игру. Часто она включает в себя безрассудную, и даже с виду опасную деятельность.
Мы все видели, как молодые отцы подбрасывают и ловят своих сыновей. Все, кто наблюдал этот универсальный ритуал, видели, что папа смеется, в то время как сын совершенно испуган. Вскоре и мальчик начинает смеяться, потому что смеется папа. Мальчик только что получил важный урок, который взрослые мужчины преподают молодым: «Опасность может быть веселой». Важнее то, что мальчик получает еще один урок; он может доверять своему отцу — «папа поймает меня». И, начиная с этих ранних отношений, он начинает учиться доверять другим мужчинам.
Давайте противопоставим этот связующий ритуал с совершенно другим ранним воспоминанием одного мужчины с чувствительным характером, который совершенно иначе чувствовал добрые намерения своего отца, но при этом и его грубую игру:
«Мне было, наверное, три или четыре года, папа подбрасывал меня и ловил. Я думаю, что мне это какое-то время нравилось, но вскоре его руки и пальцы начали больно тыкать в мои подмышки. Я стал плакать и жаловаться. Не помню, говорил ли мне что-то отец, но он перестал меня подбрасывать. Мне стало стыдно, как будто я испортил ему веселье. Себя я почувствовал отстраненным, из-за чего стало грустно. Боялся, что разочаровал папу, и он не будет больше со мной играть».
В этом случае мальчик ощущал отцовское разочарование. С годами эмоциональная пропасть между отцом и сыном постепенно ширилась — и отец никогда не пытался понять или уменьшить ее.
Позитивное физическое взаимодействие между отцом и сыном представляется важным — оно необходимо для того, чтобы в глазах мальчика отец выглядел знакомо, не загадочно, доступно и «просто таким, как я».
По большей части то, что кроется за однополым влечением у взрослых, — это глубокое, устойчивое, неудовлетворенное желание физической близости с мужчиной. Если мальчик в детстве здоровым образом перенял маскулинность отца, потребности в сексуализации другого мужчины у него не возникает.
Когда родители «привлекают, потом бросают»
В здоровой семье дети знают, что их чувства и потребности важны. Детям из нарциссической семьи, которых родители используют как свое продолжение, это не столько очевидно. Здоровые семьи признают и поддерживают своих детей как отдельных индивидов с собственными потребностями. В нарциссической семье родители могут быть чрезмерно опекающими и заботливыми, но когда ребенок выдвигает какие-то требования к родительской системе, расходящиеся с их потребностями, они резко отстраняются. Эмоциональные потребности ребенка воспринимаются как эгоистичные, разрушительные или расстраивающие. Чувствуя, что им эмоционально манипулируют, ребенок ощущает себя бессильным и беспомощным. У него — тревога от того, что время от времени его привлекают, соблазняют, а после бросают.
У детей из нарциссических семей нет разумного ощущения собственных прав. Им не дают права на личные чувства, собственность, время для себя и даже — в случае раннего сексуального надругательства — собственного тела. В зрелом возрасте им очень трудно устанавливать четкие личные границы.
Когда ребенок из такой семьи становится более независимым, он все чаще замечает, что его считают «эгоистичным и невежливым». Оказавшись в безнадежном положении с задачей сделать маму счастливой и неудачей в завоевании внимания и любви отца, он растет полным беспомощности и пессимизма касательно жизни и отношений с людьми. Будучи взрослым, он не доверяет своим чувствам или внутренним суждениям, потому что его так и не научили прислушиваться ко внутренним подсказкам.
Черное или белое
Дети из подобных семей склонны «разделять», то есть, воспринимать других людей либо как «полностью хороших», либо как «полностью плохих». Серьезные отношения рассматриваются ими через призму абсолютного — другой человек для них либо «прекрасный», либо «ужасный», и он либо «любит меня», либо «ненавидит меня». Ребенок из такой семьи, который также может обладать нарциссическими чертами, не способен видеть двойственность реальности, присущей всем отношениям, какие-то нюансы и серые области. Это разделение делается, чтобы избежать сильного, часто подавляющего беспокойства — ведь контроль можно вернуть только через четкую границу между добром и злом.
Но даже это черно-белое восприятие иногда меняется: другой человек может внезапно стать плохим, а не хорошим, в зависимости от того, какую самооценку он вызывает у ребенка из нарциссической семьи. Это объясняется тем, что родители такого ребенка считали его «полностью хорошим» (то есть, выказывали ему свою любовь и внимание), когда его поведение заставляло их чувствовать себя довольными собой, но при этом считали его «полностью плохим» (и вели себя с ним холодно и отстраненно), когда его поведение вызывало у них противоположные чувства.
Семья таким образом лишает ребенка ощущения объективного постоянства и понимания того, что все отношения неизбежно будут нести в себе и глубокое удовлетворение, и глубокое разочарование.
Семейное примирение
Когда клиент признает дисфункциональность своей семьи, это не всегда разрушает семейные отношения и грустно заканчивается. На самом деле, это может в конечном итоге привести к прощению. Вот как это объяснил один мужчина:
«Сначала я чувствовал гнев, негодование и смятение из-за того, почему мои родители сделали то, что сделали. Но сегодня я понял, что они были травмированы эмоционально и не могли дать мне того, чего не было у них самих. Осознание этого привело меня к гораздо более искренним отношениям с ними. Теперь я могу чувствовать к ним больше сочувствия и двигаться дальше к прощению и пониманию».
Глава 3. Гомосексуальность как признак, вызванный стыдом
Океан забвения накатывает на ребенка, когда ему стыдно.
Роберт Блай
Тема развития, которую я описал в предыдущей главе, вписывается в рассказы большинства мужчин с однополым влечением, приходящих к нам в клинику, чтобы измениться.
Такие клиенты проходят через то, что мы называем фазой догендерной идентичности. Она не распространяется примерно на 20 процентов наших клиентов, у которых, по-нашему мнению, наблюдается, «постгендерная фаза идентичности» гомосексуальности.
Модель триадно-нарциссической семьи, описанная в главе 2, запускается в два последовательных этапа. Сначала мальчик страдает от непрочной привязанности к матери вследствие ее нарциссического стиля воспитания, при котором потребности и идентичность ребенка ошибочно принимаются за ее собственные. Затем, когда мальчик сталкивается со второй проблемой развития — установлением связи с враждебным/критически настроенным или отдалившимся/отстраненным отцом, ему не хватает прочной материнской привязанности, которая нужна, чтобы успешно преодолеть фазу гендерной индивидуализации. Поэтому мы утверждаем, что некоторым — возможно, многим — гомосексуальным мужчинам не удалось не только идентифицировать себя с отцом, но и до этого установить фундаментальную привязанность к матери.
Видеть и быть увиденным
Мы постоянно сталкиваемся с тем, что наши клиенты говорят об ощущении глубокой эмоциональной отверженности. На основе этих повторяющихся историй у нас возникают предположения, что перед их проблемой с мужской гендерной идентификацией было и раннее лишение материнской привязанности.
Фаза развития личности под названием гендерная идентификация/отделение — индивидуация возникает в пору повышения самосознания. Во время этой фазы также увеличивается нарциссическая чувствительность. Примерно в два года ребенок впервые понимает, что его могут «увидеть». Это поразительное открытие — осознание себя — рождается через понимание того, что другие действительно видят его. То, как другие отражают его личность, определяет его развивающееся восприятие себя.
В первой фазе нашей модели непрочная привязанность мать-сын провоцирует реакцию стыда, когда мальчик высказывает свое стремление к автономии. Это приводит к повышенной чувствительности к стыду, в результате чего мальчик бывает плохо подготовлен ко второй фазе: достижению прочной привязанности отец-сын.
Биология может заложить фундамент
Сегодня у нас есть доказательства того, что у некоторых людей, особенно мальчиков, может существовать биологическая предрасположенность к гендерному дефициту и последующей гомосексуальности. Но биология — лишь один из нескольких факторов, которые формируют гендерную идентичность и сексуальную ориентацию.
Параллельно мы видим новые эмпирические доказательства силы родительского влияния, в частности, касательно гомосексуалов, новые доказательства влияния семейной истории — например, отсутствия отца или распавшегося брака родителей. (Этот вывод подробно рассматривается здесь: <www.narth.com/docs/influencing.html>) Кроме того, последние достижения исследователей теории привязанности и нейробиологического подхода к гендерному развитию заставляют нас уделять дополнительное внимание проблемам привязанности, которые возникают в начале формирования связи младенец-мать.
Интерактивная модель: биология и социальная среда
Вот хороший способ понять, как взаимодействуют биология и социальная среда. Во-первых, есть некоторая «данность»: гены и дородовые гормональные влияния. Эти биологические факторы сообща создают предрасположенность к определенному темпераменту либо к гендерному соответствию и гетеросексуальности, либо к гендерному несоответствию и гомосексуальному развитию. Над этой биологической «данностью» — находится социальная среда: родители, сверстники и жизненный опыт. Наконец, есть еще фактор свободы воли и выбора.
Биологические и социальные факторы вместе формируют гендерную идентичность и потенциальную сексуальную ориентацию. Элемент выбора работает с точки зрения ценностей, которые мы выбираем для идентификации себя, с точки зрения социальной группы, которую мы предпочитаем, и поведения, к которому мы стремимся — все это усиливает или меняет наш ранее сформировавшийся опыт.
Большинство мальчиков, которые становятся гомосексуалами, имеют чувствительный характер, что делает их особенно уязвимыми для эмоциональной травмы. Эта чувствительность в каком-то смысле — великий дар: с ней часто связаны художественные таланты. Но когда такого ребенка загоняют в одиночество из-за непрочной привязанности к родителям, эта же одаренность позволяет легко уйти от реальности.
Загнанный в изоляцию травмированный мальчик испытывает соблазн сбежать в тайный мир выдумки, где все понарошку. Вынужденный уйти в изоляцию, обиженный мальчик испытывает соблазн убежать в тайный мир притворства и фантазий. Один клиент описывает такой типичный сценарий: он провел детство «в окружении замечательных историй не обо мне, утешительных фантазий не от мира сего». Эта манера справляться с реальностью контрастирует с играми и интересами мальчика догетеросексуалъного периода, который чаще всего стремится освоить окружающий мир, а не бежать от него.
Увы, мальчик прегомосексуального (догомосексуального) периода зачастую с малых лет учится быть отстраненным зрителем. Он наблюдает за действиями других с безопасной точки. Он живет опосредованно, не взаимодействуя напрямую. Его связь с миром проходит через воображение — представление взаимодействий и сценариев, которые никогда не происходили, и людей, которые никогда не существовали. Так он может наблюдать, рассказывать и создавать без риска реального эмоционального взаимодействия. Обычно игнорируемый (отцом) и эмоционально манипулируемый (матерью), безопасность он находит только с самим собой в художественном, воображаемом мире, который он хорошо знает. Там он может строить отношения с людьми в придуманных ситуациях, которые он способен контролировать.
Установлено, что гендерное несоответствие в отрочестве — надежный предсказатель гомосексуальности во взрослой жизни. Сагир и Робинс (Saghir and Robins, 1973) пишут, что «около двух третей гомосексуалов [67 процентов в их выборке] называют свое поведение в детстве девчачьим» (р. 18). Исследование мальчиков с диагностированным расстройством гендерной идентичности (РГИ), проведенное Грином (Green, 1985), показало, что примерно две трети позднее идентифицировали себя как гомосексуалы или бисексуалы. Цукер и Грин (Zucker and Green, 1992) также обнаружили, что 66-75 процентов мальчиков с РГИ затем становятся гомосексуалами.
Ненастоящая привязанность к женщине: объяснение расстройства гендерной идентичности (РГИ)
Мальчики с РГИ чрезмерно идентифицируют себя со своими матерями. Они гораздо чаще хотят быть похожими на мать и гораздо реже — на отца, чем мальчики, которые демонстрируют типичное для их гендера поведение.
РГИ у мальчиков может быть попыткой удержаться за мать, которая доступна только периодически. Сильный стресс, вызываемый непрочной привязанностью к матери, заставляет мальчика примерять женский интроект25 чтобы компенсировать утрату этой привязанности. Так он восстанавливает утраченный объект любви, посредством разыгрывания «воображаемого слияния», используя женский интроект как защиту против ужаса материнского отказа. Исследовательница Сьюзен Коутс (Coates & Wolfe, 1995) отмечает, что когда привязанность нарушена,
«возникающее у детей серьезное беспокойство компенсируется повторяющимися фантазиями слияния себя с матерью. Ребенок, по сути, подменяет отношения идентификацией, путает „быть мамой“ и „быть с мамой». И все это происходит тогда, когда ему не хватает стабильного внутреннего представления о себе и других и когда его когнитивное понимание постоянной гендерной классификации еще неразвито» (р. 9).
Так мальчик развивает свое «воображаемое слияние» с матерью: «Идентифицируя себя с женщинами, мальчик отделяется от собственной ярости и защищает внутреннюю связь» (р. 650).
Но женственность мальчика не является истинно женской. Это скорее карикатура. Некоторые матери говорят, что их сыновья с РГИ женственнее сестер. На самом деле, мальчики с РГИ «не ведут себя так, как девочки их возраста; скорее, они ведут себя согласно своему весьма стереотипному представлению о том, что такое быть девочкой» (Coates & Wolfe, 1995, р. 10).
Коутс (Coates & Zucker, 1988) проанализировала ответы на тест Роршаха у мальчиков с РГИ и — подтверждая мнение о том, что РГИ является признаком путаницы Я-объекта — обнаружила доказательства нарушения субъектной и объектной репрезентации, а также нарушение границ между фантазией и реальностью.
О том же пишет и Сьюзен Брэдли (Susan Bradley, 2003):
«Я объясняю проявления РГИ как решение ребенком проблемы невыносимых аффектов. Это подтверждается тем, что РГИ обычно проявляется в жизни ребенка тогда, когда семья переживает особенно сильный стресс, и родители либо больше сердятся, либо менее доступны, либо и то, и другое. Проявления РГИ, особенно принятие роли и поведения противоположного пола, призваны прекратить беспокойство ребенка и дать ему почувствовать себя более ценным, сильным или защищенным», (р. 202)
Мальчики с РГИ и актерская игра
Представление о том, что РГИ — это имитация защиты, подкрепляется тем, что мальчики с РГИ проявляют особый интерес к театру и актерской игре. Коутс (Coates & Wolfe, 1995) упоминает «выдающиеся актерские способности и талант к подражанию, который описан многими, кто наблюдал мальчиков с РГИ» (р. 31). Фенихель (Fenichel, 1945) отметил, что гомосексуалы, похоже, непропорционально представлены в актерской профессии. Грин и Мани (Green and Money, 1966) также обнаружили связь между женственностью в раннем подростковом возрасте, принятием на себя какой-то роли и игрой на сцене. Способность мальчика выступать в женственном образе, как они считают, связана с развитием таланта «хамелеона», который может быть связан с «основным механизмом диссоциации, присущим личности» (р. 536).
РГИ и общая психопатология
Является ли расстройство гендерной идентичности биологической поведенческой чертой и «нормальным» для ребенка (как это пропагандируется защитниками прав геев), или оно предполагает наличие глубокой дезадаптации личности? О том, что это состояние — не просто изолированное расстройство, но свидетельство более широко распространенной базовой психопатологии, говорят следующие авторы: Bates, Bentler и Thompson (1973, 1979); Bates, Skilbeck, Smith и Bentler (1974); Tuber и Coates (1989); Coates и Person (1985); Bates и соавторы. (1973, 1974, 1979); и Bradley (1980).
В общем корпусе исследований по психопатологии данные указывают на то, что РГИ может быть проявлением страха разлуки (Bradley et al., 1980; Coates & Person, 1985; Lowry & Zucker, 1991).
Это подтверждается высоким уровнем тревожных расстройств, вызванных разлукой, обнаруженным в исследованиях детей с РГИ (55-60%), а также высоким уровнем симптомов депрессии.
Вклад Алана Шора: материнская привязанность
С интеграцией теории привязанности и нейробиологии в модель репаративной терапии мы видим, как стыд чувствительного мальчика на отсутствие родительской настройки негативно влияет на области растущего мозга, которые связаны с формированием гендерной идентичности.
Глядя на период раннего развития с матерью, мы получаем интригующее возможное объяснение того, почему мужчины, испытывающие влечение к представителям своего пола, испытывают такие трудности в установлении прочной идентификации с отцом и его маскулинностью.
В этом разделе я обобщаю литературные источники, особенно новаторский вклад Шора (Schore, 1994, 2003) в разработку унифицированной модели нейрофизиологии, теории взаимодействий и психологии самости (self-psychology) в развитии гомосексуальности. Эта многомерная модель развития демонстрирует, как межличностные события запускают нейрофизиологические изменения в мозге, которые, в свою очередь, способны привести к восприятию гендерной неполноценности.
Эта модель непрочной привязанности к матери также объясняет некоторые из часто встречающихся оборонительных тактик наших клиентов с однополым влечением, например, склонность к диссоциации, проективной идентификации и зависимости, особенно сексуальной.
Гендер лучше всего актуализируется после безопасной индивидуации
В первые годы жизни мальчик сталкивается с двумя важными проблемами развития: фазой отделения-индивидуации, в ходе которой развивается его автономное «Я», и фазой гендерной идентичности маскулинной идентификации.
Как было не раз показано (Greenson, 1968; Horner, 1991; Coates, 1990; Fast, 1984; Tabin, 1985), эти две фазы возникают в один и тот же период, когда ребенку примерно полтора-три года.
Ощущение ребенком своего гендера — важнейший аспект формирования личности. Именно через гендер он начинает понимать, кто он по отношению к другим. Поняв свое место в рамках естественной дихотомии мужского и женского, он сможет создать упорядоченное представление о себе в этом мире (Tabin, 1985; Tabin & Tabin, 1988).
В структурном отношении мы могли бы сказать, что для автономного «Я» мальчика маскулинность — это то же самое, что стальная балка для здания. Будучи чем-то большим, чем просто «культурным или социальным конструктом», пол биологически обусловлен, и легче всего актуализируется в надежно индивидуализированном «Я». Гендерная идентичность поддерживает идентичность личности; в свою очередь идентичность личности является основой, на которой строится пол. Поскольку каждая задача поддерживает другие, неудача в одной области угрожает успеху в другой.
Особенно в случае с мальчиками пробужденная маскулинность служит недавно появившемуся у них автономному «Я». Стремление к маскулинной идентификации поддерживает их текущую и жизненно важную задачу отделения от матери. Айрин Фаст (Irene Fast, 1984) обобщает этот процесс так: «Для мальчиков вопросы отделения-индивидуации и гендерной дифференциации определенным образом сочетаются друг с другом: регрессивный соблазн слияния с матерью угрожает гендерной идентичности» (р. 106).
Мать как регулятор аффекта
В течение первого года жизни ребенок демонстрирует реакцию на страх (боязнь) разлуки только в том, что касается отсутствия матери. Она является основным интерактивным регулятором, особенно когда он находится в подавленном состоянии. Если, в течение первого года жизни ребенка, мать испытывает реактивную депрессию, ребенок не научится через нее тому, как регулировать свою привязанность, поэтому он может впоследствии обратиться к отцу. Но в большинстве случаев развитие происходит последовательно, когда мать становится первым объектом привязанности и регулятором аффекта, а отец подключается позже.
Роль отца совершенно иная; его стиль взаимодействий — в том, чтобы играть и перевозбуждать26, в то время как роль матери — регулирование негативных состояний, таких как голод и физические недомогания.
На втором году жизни ребенка эта вторая система привязанности (к отцу) уже прочна, поэтому к середине второго года мы видим, что отсутствие отца вызывает тоже настоящий страх разлуки у малыша.
Влияние материнской привязанности на гендерную идентичность
«Неспособность принять свой пол, коренится в динамике привязанности между матерью и ребенком». (Allan Schore, личное сообщение, 30 сентября 2005 года).
Именно через первоначальные отношения с матерью у ребенка развивается способность доверять другим людям. Когда мы видим у ребенка трудности, касающиеся установления доверия и эмоциональных связей, мы определяем их как проблемы регулирования аффектов, появившихся в первоначальных отношениях с матерью. Мать выступает в качестве социального ориентира для всех других людей — в частности, для ребенка, когда он начинает познавать отца. Первый опыт восприятия отца у мальчика проходит через мать, и ряд исследований показывает, что плохие отношения между матерью и отцом — фактор, влияющий на мальчика на этом этапе его развития. Мать может передать мальчику то, что отец безопасен или наоборот. Или же она может обесценить отца, блокировать доступ сына к нему и передавать неодобрительные сообщения не только о муже, но и о самом мальчике как о мужчине.
Дисгармония в отношениях мать-сын изначально может быть следствием либо чрезмерной материнской опеки, либо же напротив, ее отсутствия. Гиперопека приводит к сильному перевозбуждению, тогда как ее дефицит — к недостаточному возбуждению. Иногда мы видим переходы между этими двумя полярными состояниями гипер- и гиповозбуждением, в зависимости от потребностей матери в конкретный момент. Мать склонная к повышенному уровню возбудимости и депрессивному реагированию, например, провоцирует высокий уровень возбуждения у ребенка, затем, уходя, оставляет его в депрессивном состоянии. Результат таких материнских стилей общения — крайний стресс, заставляющий мальчика адаптироваться, прибегая к защите через диссоциацию и проективную идентификацию.
Чрезмерно навязчивая мать
Нарциссически ориентированная на взаимодействие мать для ребенка часто выступает в качестве навязчивого, чрезмерно стимулирующего воспитателя. Здесь мать использует его для аффективного саморегулирования. Если она настойчиво продолжает осуществлять свой стиль взаимодействия с чрезмерными навязчивостью и стимуляцией, ребенок в итоге вынужден замкнуться. Клинические наблюдения даже четырехмесячных детей показывают, как новорожденные, находящиеся в состоянии чрез мерного возбуждения, пытаются защитить себя, давая подсказки матери и отводя от нее глаза, и когда мать игнорирует это, они выгибаются назад, чтобы уклониться от нее, если она продолжает навязываться и смотреть им в лицо.
В этой ситуации все активные копинг-стратегии27 ребенка преодолеваются настойчивостью матери. Ее навязчивость заставляет младенца либо чрезмерно возбуждаться, либо протестовать. Если возбуждение становится слишком сильным, ребенок уходит в себя (диссоциация).
Если мать ведет себя точно так же с мужем, последний (особенно если он — пассивно-замкнутый тип) будет дистанцироваться от своей жены, уходя на периферию семейной жизни.
Утрата привязанности в случае нереагирующей матери
В противоположной, но не менее проблематичной ситуации мать не реагирует на живость мальчика и проявление его гордости, из-за чего тот замыкается в себе. Такая мать чрезвычайно отстраненная, что провоцирует серьезную эмоциональную отстраненность у ребенка, приводя к аффективным нарушениям и последующей диссоциации.
Оба этих стиля материнского воспитания приводят к тому, что мальчик приспосабливается через диссоциацию: к тому моменту, когда он достигает второй фазы развития (общения с отцом), он уже привыкает к этой инфантильной защите.
Переход от матери к отцу
Теперь мальчик переходит ко второй фазе развития, во время которой он должен развить привязанность к отцу. Но когда мальчик ранее приобрел навыки защиты в виде эмоциональной отстраненности (диссоциации) в первоначальных отношениях с матерью и теперь видит отца, который является эмоционально недоступным, существует вероятность вторичного провала при установлении привязанности между отцом и сыном.
После этого общего обзора двухфазной модели возвращаемся к более подробному описанию роли каждого родителя в этой модели.
Тренировочная субфаза: отделение от матери
Фаза установления привязанности мать-сын начинается с тренировочного этапа, после которого следует фаза сближения (возвращение к матери).
В начале тренировочной фазы мальчик начинает проявлять спонтанные жесты для актуализации своего индивидуального «Я». Здесь он обнаруживает свою силу и автономию. Он наслаждается своим недавно обнаруженным «воплощенным Я», то есть «Я», способным к телесности и отделению от матери. Эта новая идентификация со своим телом устанавливает основу для появляющейся позднее маскулинной идентичности.
В своем классическом исследовании детства «Волшебные годы» Сельма Фрайберг (The Magic Years, Selma Fraiberg, 1959) красиво передает первое эйфорическое обнаружение мальчиком собственного тела:
«Стоять без поддержки, сделать тот самый первый шаг — смелый и самостоятельный поступок; таким образом, самостоятельное стояние и ходьба на самом деле олицетворяют отделение от материнского тела. В такие моменты появляется глубокое осознание себя, ощущение совершенного одиночества в пустом мире, что восхищает и пугает… Этот момент, должно быть, приносит первое острое чувство уникальности и обособленности тела и личности, открытие отдельного “Я”. И он всецело “влюблен в себя” за то, что он такой смышленый. От рассвета до заката он вышагивает в экстазе, шатающейся походкой, останавливаясь только тогда, когда уже совсем валится от усталости. Он больше не может находиться в четырех стенах своего дома, и в огороженном пространстве — это для него как тюрьма. Получая практически неограниченное пространство, он радостно, с распростертыми объятиями шагает к самому горизонту».
В ходе практической фазы матери следует настраивать на гипервозбужденное состояние мальчика и поддерживать его. Ее не должна пугать (то есть, расстраивать) его живость, и она не должна транслировать боязнь того, что он получит физическую травму. Напротив, через выражения тела и лица, она должна быть «рада» за него, показывая энтузиазм по поводу его индивидуации от нее.
Эта фаза — эмоционального дисбаланса и нерегулируемого перевозбуждения — делает ребенка особенно уязвимым в тех ситуациях, когда мать перестает сопереживать ему. В этот период самопроявления, восторженности и перевозбуждения, когда мальчик ощущает повышенную чувствительность к стыду, он становится крайне зависимым от материнской реакции. Его растущая восторженность собой и нарциссический вклад в собственную растущую обособленность требуют наличия такой матери, которая явно показывает ребенку свою поддержку и одобрение.
Во время этой фазы, матери не следует излишне переживать по поводу субдепрессивного состояния ребенка или чрезмерно возбуждать его; все, что нужно сделать, — это продемонстрировать поддержку и настроенность. Если ребенок расстроится из-за излишней напористости или, напротив, излишней отстраненности матери, он может обособиться и закрыться в себе.
Эта система аффективного общения мать-сын очень важна для интеграции ребенком собственных реакций и понимания им того, как сохранять (или восстанавливать) эмоциональный контакт с другими, а также с самим собой.
Когда материнская реакция не настраивается на мальчика, особенно для чувствительного по характеру, и не отражает его уровень возбуждения, мы видим самый первый опыт «пристыженности».
«Основные моменты», требующие настройки. После возвращения мальчика из этих исследований и поисков, где он уже ощутил вкус мира, пишет Шор (Schore, 2003), его ранние симбиотические отношения с матерью подвергаются испытаниям. Когда мальчик возвращается к ней после взаимодействия с новой социальной и физической реальностью, всякий раз, когда он «видит на лице матери аффективно неправильную настройку», это вызывает у него «дефляцию (уменьшение) позитивного аффекта, вызванного внезапным шоком», который приводит его в состояние стыда/депрессии.
Такие «особенные мгновения» встречи, как их называет Шор, длятся лишь от 30 секунд до трех минут, тем не менее, они могут быть критически важны. Обучение тому, как регулировать аффект, имеет важное значение для успешного завершения фазы отделения (обособления) — индивидуации. Успешное завершение этой фазы устанавливает основу для следующей задачи по установлению связи — на сей раз с отцом — и процесса, посредством которого достигается маскулинная идентификация мальчика.
Шор описывает тот ущерб, который может быть причинен через «прототипическую транзакцию стыда», которая включает «ожидание увидеть блеск в глазах матери при встрече и последующую внезапную фрустрацию, а также ощущение автономной стрессовой реакции в теле».
В это время «гиперстимулированное, приподнятое, грандиозное, нарциссически заряженное состояние повышенного возбуждения» у ребенка означает, что возвращение к матери будет включать большие надежды. Именно в этот критический момент возвращения мальчик наиболее уязвим для стыда. Когда он возвращается из своих эйфорических исследований и неожиданно видит на лице матери негативные эмоции, то из-за ее немой реакции и «странного лица» (Basch, 1976, р. 765) у него наблюдается резкая дизрегуляция возбуждения. За этим следует «мгновение стыда» и нарушение привязанности, сопровождаемое фактическими внутренними, физиологическими изменениями — резким биологическим скачком от симпатического к парасимпатическому режиму функционирования. После этого ребенок входит в состояние расфокусированного внимания и пониженного аффекта. Он становится безразличным и пассивным, проявляет меньше интереса к окружению (Schore, 2003, рр. 154-55).
Данное исследование нейрофизиологии взаимодействия мать-ребенок предлагает возможное биологическое объяснение часто наблюдаемой у наших клиентов готовности перейти от ассертивного состояния к стыду. Шор описывает этот скачок как «переход быстрого состояния» от гипервозбуждения к гиповозбуждению. Такой же скачок мы наблюдаем снова и снова у наших взрослых клиентов с однополым влечением.
Шор (Schore, 1994) указывает на то, что критические сроки закрепления гендерной роли и регуляции социализации через стыд наступают одновременно в период орбитально-фронтального развития. «Эти транзакции стыда», — объясняет он, «сильно влияют на процессы гендерной идентификации, которые возникают к середине второго года жизни».
Изучение навыков восстановления настройки. Настроенная на ребенка мать спасает его от аффективного коллапса, и он получает возможность восстановить свое потерянное энергетическое состояние через ее реакцию. Ее точная настройка способна модулировать состояние стыда младенца через повторное эмоциональное взаимодействие. Это помогает мальчику развить собственную способность регулировать смену настроения. Таким образом мать учит его «саморегулированию аффектов» и помогает ему развить способность сохранять внутреннее равновесие в периоды сильного стресса.
Отсутствие координации и восстановления, даже с настроенной матерью, — характерная черта взаимодействия матери и ребенка. На самом деле, исследования взаимодействия мать-ребенок с глазу на глаз показывают, что это происходит каждые несколько секунд в виде циклов взаимодействия координации, потери координации и возвращения к взаимопониманию. Именно так младенец учится межличностной компетенции и способности оставаться в ассертивном состоянии. Терпимость к разладу (отсутствию настройки) в отношениях во время отсутствия координации облегчает развитие у ребенка ощущения личной автономии (Winnicott, 1965).
Всякий раз, когда после отстраненности матери следует восстановление привязанности (успешное восстановление общения), способность младенца справляться со стрессом улучшается. Спасая ребенка от стыда, настроенная мать поддерживает его самоидентификацию и целостность восприятия себя. Участвуя в восстановлении настройки, ребенок развивает у себя внутренние ресурсы для последующего саморегулирования так, чтобы уже не было необходимости оставаться опустошенным (то есть, застревать в «серой зоне»).
Этот циклический процесс отстраненности и восстановления привязанности также помогает ребенку узнать разницу между собственным поведением и потребностями — и поведением и потребностями его матери.
Обучение навыку «потеря координации и восстановление» учит ребенка межличностной компетенции. Он обнаруживает, что обладает способностью влиять на других, — в частности, что имеет право возобновить общение с другим человеком после перерыва. Без умения эмоционально возобновлять общение с другими в рамках отношений ребенок будет более склонен к тому, чтобы в дальнейшем усвоить нездоровые, безличные формы регулирования аффекта через зависимость от чего-либо, особенно от секса и наркотиков.
Но когда на попытки ребенка устранить отсутствие координации мать не отвечает взаимностью, у него появляется чувство бессилия. Это закладывает основу межличностной уступчивости и пассивности, беспомощности и безнадежности, как и склонности развивать отношения, обусловленные враждебностью.
Мы можем предполагать, что многие из матерей гомосексуальных мужчин были ограничены в способности надлежащим образом возобновлять общение, восстанавливать привязанность к сыновьям, и поддерживать их обособление и индивидуацию.
Отчуждение от жизненной силы маскулинной гендерности. Мальчик в прегомосексуальной фазе вырастает «бестелесным» — то есть, отчужденным от своего тела, особенно гениталий, что отключает его от биологической жизненной силы его гендера. Неудивительно, что впоследствии он начинает завидовать мужским телам других мальчиков в компенсаторной (восстановительной) попытке приобрести другие мужские тела, вступив с ними в эротическую связь.
Частично это отчуждение может корениться в сценарии, основанном на стыде из детства, который предполагает изучение мальчиком собственного мужского тела. «Родительский аффективный ответ на эксгибиционистскую сексуальную демонстрацию малышом собственного тела, если оно вызывает стыд», — утверждает Шор (Schore, 2003), «может критически повлиять на формирование гендерной идентичности в это время» (р. 994).
Мужские половые органы — это воплощенный символ ключевого отличия мальчика от матери. Негативная реакция родителей на исследование ребенком своих гениталий или на игру с ними (особенно у очень чувствительного ребенка) может спровоцировать мальчика на полное стыда отрицание своей маскулинности.
Многие из наших взрослых клиентов чувствуют глубокую отчужденность — и стыд — по отношению к своему телу; другие мужчины в качестве компенсации оказываются в плену нарциссического очарования своим телом и половыми органами, как если бы они не были их собственными. У геев мы видим почти повальную очарованность, и, по сути, одержимость пенисом.
Лечение, особенно через механизм работы с телом, позднее будет направлено на повторное соединение клиента с его телом.
Вторая фаза гомосексуального развития: ненадежная привязанность отца и сына
Вторая фаза нашей двухфазной модели включает привязанность мальчика к отцу, которое возникает во время тренировочной фазы. В стремлении реализовать свои природные мужские устремления мальчик тянется к отцу в поисках его внимания, любви и одобрения. Именно через реализацию этих аффективных потребностей мальчик приобретает маскулинную идентичность.
Во время этой фазы привязанности к отцу мальчику предстоит выйти из-под безопасного крыла матери и привязаться к отцу, чтобы получить маскулинную гендерную идентичность. Мы предполагаем, что мальчик не готов для решения такой задачи из-за предыдущей непрочной привязанности к матери, после которой он уже готов отделяться.
Мать и отец вместе. Мать и отец могут работать в тандеме, предоставляя альтернативную и компенсационную настройку, и тогда ребенок сможет настраиваться на одного из родителей в разные периоды своего развития. Проблемы настройки, возникающие в отношениях с матерью, например, уменьшатся, если именно в это время мальчик ощутит понимание и поддержку со стороны отца.
Но в нарциссической семье проблемы каждого родителя не дают развиться компенсаторным привязанностям. Погруженность в собственную дисфункциональную систему не дает родителям «выйти за рамки» и предложить ребенку альтернативную привязанность. Следовательно, ни один из родителей не спасет ребенка, когда отношения с другим родителем нарушатся.
Как сказал один клиент: «Мой отец был заодно с матерью, когда она нападала на меня, или ничего не говорил, чтобы помочь мне. Он выступал на ее стороне даже тогда, когда знал, что она не права. Ему хотелось снискать ее расположения».
Личность отца: характерная «неспособность общаться». Мой клинический опыт постоянно показывает, что отцы гомосексуальных мужчин не в состоянии или не желают воссоединиться с их сыновьями после того, как те эмоционально от них отсоединились. В целом, этим отцам, похоже, не хватает значимости, которая необходима, чтобы возобновить диалог с замкнутым сыном, склонным к обособлению от них. Отцы обычно говорят: «Мой сын отвергает меня», однако не инициируют устойчивой, долгосрочной эмоциональной связи, необходимой для преодоления эмоциональной отстраненности их сына. Ограничения личности отцов мы рассматриваем в других местах. (Nicolosi & Nicolosi, 2002). Однако, несмотря на свои неудачи с этим конкретным сыном, такие отцы могут «достаточно хорошо» ладить с другим, менее подверженным чувству стыда.
Так мальчик, находящийся на прегомосексуальном этапе развития, подходит ко второй фазе с двумя недостатками: склонностью к диссоциации, и незаметным отцом, неспособным разрушить эту диссоциацию. Когда мальчик с ненастроенной под него матерью вынужден устанавливать связь с равнодушным отцом, отстраненным или критично настроенным, неспособным «выйти и взять» сына, он сохраняет свою диссоциативную защиту: замыкается и аффективно проваливается в состояние стыда.
Пристыживание со стороны отца может быть активным, в виде явного физического или эмоционального насилия, оскорбления и демонстрации презрения, или пассивным — в виде игнорирования и пренебрежения, которое подразумевает, что мальчик не важен для отца. В последнем случае поведение отца оказывает негативное воздействие через «неделание»; то есть, безразличие и отсутствие реакции на потребность мальчика в утверждении со стороны отца. Неполная, непредсказуемая или лишенная энтузиазма отцовская реакция на мальчика не смогла настроиться на нарциссический вклад мальчика в маскулинную привязанность.
Столкнувшись с пассивной либо активной формой отцовского негатива, мальчик чувствует, что внутренне «тонет» или «падает» — и это ассоциируется с желанием утверждения. Его воплощенная (парасимпатическая) реакция стыда за это желание маскулинной привязанности в конечном счете отпечатывается в нем уроком на всю жизнь.
Описывая боль и стыд в период отношений «на ножах» с отцом и братьями, один клиент так пояснил этот глубокий, разрушающий душу эффект, возникавший тогда, когда его отец лишал его этого «восторга»: «Когда это происходит со мной, я теряю мою душу — теряю невинность».
Однако, мы можем увидеть и благоприятный сценарий, когда отец замечает реакцию мальчика и спасает его от опустошения. Но если отец неоднократно не замечает потребности сына в установление связи, мальчик отказывается от стремления привязаться к отцу, усваивает сообщение о своей никчемности и возвращается к имитации привязанности к матери.
«Став», таким образом, женоподобным, мальчик не только символически привязывается к матери, но и демонстрирует враждебное неприятие отца. Неоднократные неудачи отца ответить на эту защитную отстраненность запускают пожизненное противостояние между отцом и сыном, которое мы неоднократно видим, как характерное проявление гомосексуальности.
Резюмируя, скажем, что непрочная привязанность мальчика к матери, последующее оскорбление или равнодушие со стороны отца создают у него глубокое чувство эмоциональной депривации и потери. Когда ни один из родителей не выводит мальчика из его диссоциативной защиты, закладывается основа для пожизненного стиля общения, основанного на стыде, и для всепоглощающего ощущения того, что он везде чужой и его не любят по-настоящему28.
Состояние пристыженного «Я» интернализируется. Таким образом, первая нарциссическая травма ребенка закладывает основу для всех ощущений стыда в будущем. Он вечно будет слышать интернализированный родительский голос: «Мои родители правы, есть что-то __________ [плохое, слабое, недостойное, и т. д.] в том, что я мальчик. То, что внутри меня хочет быть, как папа __________ [плохое, слабое, недостойное, и т. д.]».
Рисунок 3.1. Неудача при установлении связи с отцом
Дети из нарциссической семьи часто смутно помнят свое детство, вспоминая лишь расплывчатые образы обиды и отчуждения, предательства и болезненного непонимания. Они чувствуют глубокое, но невнятное ощущение несправедливости. Есть и подавляющее ощущение того, что «это не справедливо», но никто, похоже, не замечает этого. Кажется, будто родители этих мальчиков втайне сговорились оставить их беспомощными по неизвестной причине.
Можно было бы ожидать, что реакцией мальчика станет гнев по отношению к тем, кто пристыдил его, и грусть за себя. Но для ребенка в такой семье все происходит ровно наоборот — он берет на себя ответственность за действия тех, кто его пристыдил. Он зол на себя за то, что «расстроил» своих родителей, за которых «ему грустно». Эта перемена мест печали и гнева «сохраняет любимого человека» (Freud, 1917) в его, казалось бы, «правильной» позиции чести и власти, но, в то же время, она разрушает способность ребенка воспринимать и горевать о родительской неудаче.
Наши взрослые клиенты особенно восприимчивы к стыду, при попытках самоутверждения, и эта блокирующая реакция самоиндуцирована. Воспоминания об ассертивном состоянии хранят старую, телесную ассоциация с опустошением Эго. Таким образом мужчина научился связывать ассертивность с мыслью: готовься — тебя разочаруют.
В ходе терапии клиенты предлагают конкретные слова, представляющие их «личную ничтожность», чтобы быть ассертивным. Снова и снова они описывают себя «слабыми», «неполноценными», «дефектными», «плохими» и «недостойными любви». Эти критические ярлыки — интернализованный негатив от родителей. Из этих негативных самоопределений неизбежно развивается внутренняя обреченность на провал, саморазрушительное и неадекватное поведение в зрелом возрасте.
Один мужчина объяснил широту воздействия этого стыда в своей жизни так:
«Когда я пристыжен, то теряю чувство своей мужественности. Когда я теряю его, другие чувствуют это и видят, что я уязвим. На работе меня хотят нагрузить большим количеством задач, потому что я не в состоянии постоять за себя. Когда я нахожусь в тренажерном зале, мужчины видят это во мне, некоторые могут захотеть предпринять какие-то сексуальные действия. Даже моя мать замечает это состояние стыда. И когда она видит его, она использует его, чтобы получить то, что она хочет. Она говорит: “Почему бы тебе не проводить больше времени дома со мной?”»
Ребенок из нарциссической семьи сталкивается с подавляющей угрозой уничтожения из-за своей заброшенности [fear of abandonment annihilation – страх быть оставленным-уничтоженным]. Единственное решение — или точнее, приспосабливание, через которое он должен пройти для своего эмоционального выживания — принять и интернализировать сообщение, что я слабак, и я не мужественен. Путем дезавуирования своей гендерной и автономной личности он будет вознагражден подобием родительской любви и одобрения. Как неприятно не было бы считать себя неполноценным, это предпочтительнее, чем ощущать травму от утраты родительской привязанности. Действительно, для ребенка отказ от биологической основы своей личности, то есть, гендерной идентичности, требует воздействия мощной, негативной травмы, которая на определенном уровне и правда угрожает его существованию.
Среди наших клиентов снова и снова мы слышим об этом ощущении слабости, немужественности и непривлекательности и о том, что никогда за всю жизнь они не чувствовали себя действительно «увиденными». Пытаясь осмыслить амбивалентное признание со стороны родителей, многие клиенты говорят: «Да, думаю, на определенном уровне меня любили, но знаю, что меня не понимали». Один мужчина объяснил это так: «Знаю, что мои родители любят меня, но в действительности я никогда не чувствовал, что они «со мной». Они говорят, что любят меня, но на самом деле я не чувствую, что меня любят».
Двойственные отношения с матерью во взрослой жизни. На протяжении всей жизни гомосексуальные мужчины часто поддерживают чрезмерную привязанность к своей матери, и при этом имеют с ней довольно двойственные отношения. Эти отношения характеризуются враждебной зависимостью.
Мы часто слышим рассказы о матерях, которые были на одном уровне слишком заботливыми, а на другом, более глубоком, не оказывали необходимой поддержки. Например, парадоксально хваля своих матерей за поддержку и поощрения, многие клиенты выражают страх по поводу того, что любовь матери на самом деле имеет условия. Один мужчина сказал о своей отвергающе-подавляющей матери так: «Она лучшая мама в мире, она столько себя вложила. Я получил от нее много материального и много внимания, но она так и не заполнила пустоту в моем сердце».
А вот слова другого клиента о его нарциссически-участливой матери: «Моя мама очень интересуется моей жизнью; она любит меня, но когда я совершаю ошибку, она просто взрывается. Я как будто бы внезапно становлюсь плохим парнем. Просто становлюсь для нее совершенно никчемным». Еще один 19-летний, хваля свою мать за постоянную поддержку, тем не менее, сказал: «Я всегда помню ее критику. Она может внезапно накинуться на меня, и это будет ужасно». Описывая отстраненный тип матери, один 16-летний сказал: «Моя мама, как плюшевая игрушка — от нее нечего ждать взамен».
Предрасположенность темперамента или непрочная привязанность? Многие мужчины, проходящие репаративную терапию, говорят о том, что они всегда были робкими, застенчивыми и интровертированными, предпочитали какие-то художественные занятия, например, искусство, музыку и театр. Почти все они избегали агрессивных игр. Они слишком беспокоились по поводу физических повреждений и избегали опасных видов деятельности.
Но то, что обычно было обусловлено с рождения темпераментом, может также в некоторых случаях быть следствием непрочной привязанности. Боулби (Bowlby, 1977) считает, что надежное ощущение собственного «Я» требует постоянного контакта с родителем, который воспринимается «сильнее и/или мудрее» (р. 203). Психолог Дайана Фоша резюмирует это соотношение так: «Свобода исследовать мир вытекает из ощущения безопасности» (Diana Fosha, 2000, р. 35). Однако, непрочная привязанность заставляет ребенка нервничать тревожиться и чувствовать себя уязвимым, лишает его эмоционального резерва, необходимого для развития доверия, любопытства и смелости, которые нужны, чтобы исследовать мир за пределами материнской сферы. Боулби (Bowlby, 1988) указывает на то, что ребенок, который действительно имеет прочную привязанность к родителям, скорее всего не будет испытывать проблемы с освоением окружающего мира. На самом деле, он говорит: «Исследование окружающей среды, включая игры и разнообразную активность со сверстниками… прямо противоположно (непрочной) привязанности» (р. 121, выделено автором). Подобно Боулби, Джером Каган (Jerome Kagan, 1994) обнаружил, что отношение родителей к детям может влиять на степень их застенчивости.
Многие гомосексуалы вспоминают о том, что их матери были слабыми, нестабильными и непоследовательными в эмоциональных реакциях. Эмоционально ненадежные матери взаимодействуют со своими детьми через собственные уникальные потребности, вызывая у детей тревожность и чувство неопределенность. Как следствие, сыновья чувствуют себя ответственными за эмоциональную стабильность своей матери.
Гомосексуально ориентированный клиент обычно сообщает о том, что ощущал повсеместную уязвимость. Непрочная привязанность часто проявляется в виде иррациональных страхов (см. Nicolosi, 1991, р. 100). Один клиент объяснил, что «В детстве мне просто было одиноко и страшно, хотя все находились рядом. Я боялся темноты; всегда думал, что кто-то был в моем шкафу или под моей кроватью». А еще один мужчина рассказал о том, что «Мои родители никогда не вызывали во мне внутренней уверенности. Моя мама не верила в меня, не подбадривала меня. Возможно, мой отец пытался это сделать, но ему это не удавалось».
Поддержка со стороны родителей зачастую отсутствовала, была непостоянной или (как в заявлении следующего клиента) ей не хватало убедительности.
«Даже, будучи маленьким мальчиком, насколько я помню, я избегал каких-то спортивных соревнований и состязаний. Я не ходил туда и не делал ничего. Я оставался дома. Я был одиноким, изолированным и застенчивым. Мои братья занимались, участвовали в соревнованиях, но я стеснялся и просто не участвовал ни в чем. Я был грустным домоседом-интровертом.
Мама всегда говорила мне, что я молодец, что я могу все, что захочу. Но я никогда не верил ей. Не думаю, что она тоже верила в это».
Когда отцы также воспринимаются слабыми или враждебными, мы видим, что родителям не удается предложить последовательную эмоциональную поддержку, необходимую для твердого, активного и открытого отношения к жизни со стороны ребенка. Минимально вовлеченный эмоционально отстраненный отец в сочетании с нарциссически-участливой матерью не предлагают мальчику надежной эмоциональной базы. Это не дает ему смело исследовать мир, а также ставит под угрозу его силу, независимость и самодостаточность.
Когда ребенок надежно привязан к родителям, он может вынести поражения или неприятие сверстниками, в том числе теми, кто дразнит его за плохие результаты в спорте или за то, что он не особо мужественный. Безопасность, которая исходит от такой привязанности, дает ему поддержку на всю жизнь, даже тогда, когда другие люди в его жизни подводят его.
Поэтому я предполагаю, что робость, обычно приписываемая биологическим причинам, для некоторых гомосексуальных мужчин может на самом деле являться результатом непрочной привязанности.
Защита от негативного интроэкта: Нарциссизм и ложное «Я»
Поэтому я предположил, что у многих — вероятно, у большинства — гомосексуально ориентированных мужчин в детстве было травмировано гендерное «Я». Эта травма, на мой взгляд, коренится в чувстве стыда. Это похоже на то, что Уолт Уитмен описал в «Ручном зеркале» так: «Снаружи нарядный костюм, внутри мерзость и прах»29.
Не в состоянии терпеть чувство собственной неполноценности, которое порождает это пристыженное «Я», мальчик развивает у себя два вида защиты: ложное «Я» и нарциссизм. Сочетаясь, эти виды защиты компенсируют ощущаемый дефицит, вызванный пристыженным «Я». Ложное «Я» и нарциссическое «Я» служат в качестве не только тактики выживания для управления текущими взаимодействиями, но и защиты против любых утрат привязанности в будущем. Эти средства защиты дополняют друг друга настолько, что некоторые авторы считают их синонимами (Johnson, 1987).
Хотя можно сказать, что нарциссизм и ложное «Я» на самом деле — аспекты одного явления, для целей диагностики и более эффективного лечения, а также для понимания клиентом себя, мы рассматриваем их как самостоятельные и различные явления.
Ложное «Я» в сравнении с нарциссическим «Я»
Чтобы сохранить свое ощущение принятия и принадлежности внутри семьи, которая не видит в нем отдельную личность со своими собственными потребностями, ребенок развивает у себя компромиссную идентичность. Как объяснил один клиент: «Я бы предпочел быть «лже-кем-то», чем никем». Чтобы не прослыть никем, он подстраивается под систему семьи, предоставляя своим родителям ложное «Я», которое кажется необходимым для признания. Платой за все это, конечно, является ограничение подлинного самовыражения и привязанности в отношениях.
Квинтэссенцией ложного «Я» прегомосексуальности является «хороший маленький мальчик» — адаптированная версия для выживания «милого», безобидного, бесполого ребенка. Но эта маска возникает дорогой ценой: она не дает мальчику выражать его естественные мужские устремления и удовлетворять его потребности в однополой привязанности. Эта личина вызывает глубокий аффективный вакуум и, в конечном счете, приводит к тому, что у человека появляется хроническая, неудовлетворенная тоска по глубокой связи с другим человеком.
В зрелом возрасте остаточный признак хорошего мальчика проявляется как «хороший парень». Такого человека часто описывают как «угодливого», «пассивного» и «подобострастного». Он демонстрирует однобокую, зависимую от других, угодническую личность, обычно пребывающую в поисках одобрения со стороны других людей.
Хороший парень отображается в ограниченной позе тела, выражающей интроективный стыд. Этот щит (как может кому-то не нравится «хороший парень»?) защищает от травмы, нанесенной ядру пораженного стыдом «Я». Хороший парень обычно избегает конфликтов и склонен быть неуверенным, замкнутым, уходящим в защиту и слишком контролирующим себя, с жесткой, ограничительной одномерностью. Человек одет в эмоциональную смирительную рубашку, в которой он не может полностью познавать и ощущать собственные эмоции или открыто встречать эмоции других людей. Он нерешителен и зажат, и особенно боится, что ему причинят боль.
Ненасытная жажда быть «увиденным»
Другим распространенным типом защиты гомосексуально ориентированным мужчин является нарциссизм. В отличие от ложного «Я» хорошего парня, нарциссизм — это помпезный стиль с непомерным самомнением. Мужчина кажется активным и живым по сравнению со статичным, замкнутым и деревянным образом хорошего парня. Оба типа — конструкции против ожидаемого стыда, но нарциссизм может рассматриваться как активный/наступательный, в то время как «хороший парень» как пассивный/оборонительный.
Нарциссический стиль более многогранный, сложный и интересный по сравнению со стилем «хороший парень», но обычно он более жесткий и сложный. Всегда мотивированный на эффектность нарциссический мужчина манипулирует другими ради особого внимания, а не для того, чтобы искренне взаимодействовать с ними. Такой мужчина обеспокоен прежде всего продвижением своего идеализированного имиджа, и его попытки получить особое внимание должны обязательно включать манипуляции. Под всем этим скрывается претенциозная иллюзия о том, что он способен изменить мир, в том числе, в случае мужчины с гей-идентичностью, трансформировать неизбежные гендерные реалии природы в новую реальность, которая лучше отвечает его желаниям.
Правда также является субъектом его манипуляций: движимый мощной потребностью улучшить свою жизнь, он тратит годы на преследование различных иллюзий. Он идеализирует людей, которые реализуют образ того, каким ему самому хотелось бы быть. Идеализация, на самом деле, является основой его гомоэротического влечения. Она служит его нарциссизму, чтобы компенсировать скрытый гендерный стыд и эмоциональный голод, появляющийся из-за изоляции.
С неуемной потребностью быть увиденным нарциссу никогда не бывает достаточно подтверждений. Люди в его жизни постоянно отстраняются им из-за постоянного ощущения, что ему все вокруг должны. Он всегда готов к борьбе против любой ущемленности, обиды, недооцененности или игнорирования. Поглощенный собой, он будет ограничен в способности проявить подлинное сочувствие к кому-либо. С легкостью чувствуя себя жертвой, он часто остается один на один с негодованием и желанием возмездия. Нарцисса описывают как человека, «которому никогда не бывает достаточно». Платой за то, чтобы «все было по его», будет одиночество, с которым он, в конечном итоге, столкнется.
Серая зона и желание однополого эротизма
Очутившись в ловушке эмоционального изоляционизма и неспособный относиться к другим аутентично, мужчина с однополым влечением часто чувствуют себя пораженным, обиженным и обманутым, что впоследствии приводит его во внутреннее состояние, которое мы называем серой зоной.
Серая зона ощущается как уныние, бессилие, разочарование, одиночество и слабость. Эти чувства возникают чаще всего тогда, когда значимое в мире человека лицо не оправдывает ожиданий, которые, из-за его ограниченного представления о людях, обычно движимы нереалистичными, основанными на нарциссизме потребностями. Когда эти ожидания от других людей не оправдываются, он чувствует разочарование, унижение и даже бесполезность. Именно в такие моменты, скорее всего, проявляются его гомосексуальные влечения.
Однополый эротизм предлагает многообещающую иллюзию мужской инфузии. И на самом деле вызывает мгновенный аффективный сдвиг с большим волнением и ощущением мятежного освобождения, что контрастирует с плоским, депрессивным аффектом опустошенного нарциссизма серой зоны. Символический контакт с идеализированным мужским образом (т. е. проецируемым идеализированным «Я») через однополые сексуальные действия временно восстанавливает его заниженную самооценку. Идеализированный образ служит в качестве самостоятельного объекта, а гомоэротичный контакт временно «успокаивает» опустошенную нарциссическую личность.
Защита через диссоциацию. Среди наших клиентов мы отметили частое использование защиты через отстраненность или диссоциативной защиты. Возможно, это то, что Элизабет Моберли (Elizabeth Moberly, 1983) первоначально определила, как «защитное отчуждение».
Люди, которые используют защиту через диссоциацию, вероятно, испытали раннюю травму привязанности к матери (Schore, 2003). Будучи взрослыми, они реагируют на связанные с изначальной травмой определенные триггеры, отключаясь от внешнего мира и переходя в состояние истощения жизненных сил.
Человек с травмированной привязанностью становится очень чувствительным к неявным сигналам осуждения и неприятия, например, к тону голоса, выражению лица или едва заметным жестам, особенно когда эти сигналы поступают от значимых других или людей, важных для него в прошлом.
Данные сигналы часто воспринимаются несознательно, вызывая диссоциативный ответ. Эта инфантильная защита неуместна во взрослой жизни и приводит к разного рода вторичным проявлениям. Для наших клиентов наиболее выраженная неуместная реакция — это неспособность установить эмоциональную связь с другими мужчинами, что приводит к закреплению гомоэротических фантазий и желаний.
В терапевтической среде мы видим, что диссоциация возникает, когда клиент сталкивается с вызывающим крайний стресс явлением. Терапевт замечает, что взгляд клиента неожиданно становится потухшим и расфокусированным, а лицо бессмысленным. Он только что вошел в субъективную зону, и на какое-то время стал недоступен. В такие моменты терапевт отмечает, что клиент отключился, не сосредоточен, и его аффект сильно уменьшился. Клиент может ровным голосом, как попугай, повторять интерпретации, которые ему только что озвучили, но эмоционально он закрыт.
Как психотерапевту помочь клиенту выйти из этого состояния? Он может обратить его внимание на то, что заметил его отрешенность, и в спокойной манере в качестве доказательства этого привести его выражение лица, предложив клиенту «вернуться к сеансу». Терапевтическая цель — дать клиенту осознать то, как определенные сигналы, включая невербальные, подавляют его аффективные состояния — особенно как эти сигналы выбрасывают его из здоровой ассертивности в ограничивающее состояние стыда.
Клиент поймет, что он может комфортно чувствовать себя в рамках общения клиент-терапевт, и совместными усилиями регулировать не только такие позитивные воздействия типа радости и любви, но и негативные аффективные состояния, такие как стыд, ужас и ярость.
Проекция. В дополнение к диссоциации вторая защита против подавляющего стресса, которую мы видим у наших клиентов, это проекция. Она была видна раньше, когда мальчик проецировал на отца тот же опыт дисрегуляции аффекта, который был с матерью.
Проекция — это инфантильный защитный механизм, разработанный еще в первый год жизни. Используя его, ребенок создает внутреннее представление определенного травматического события и проецирует эти представления на других. Эти невербальные, досимволические представления служат для того, чтобы предвидеть и поэтому защитить ребенка от подобных травм в будущем. Внутренние конструкции, которые он создает, затем становятся основой для феномена навязчивого повторения. Как механизм выживания и приспособления навязчивое повторение активируется в ответ на конкретные социальные сигналы.
В терапевтической ситуации несознательные сигналы, вызывающие воспоминания о других людях, которые пристыдили клиента, приводят к появлению такой негативной проекции. В худшем случае активируется реакция контрпереноса, которая вынуждает терапевта реагировать на ожидание проекции клиента, разрушая рабочий альянс. Негативная проекция на терапевта часто лежит в основе сложного терапевтического тупика, под названием «двойное послание», из которого мы выходим через терапевтическую процедуру «двойная петля» (см. часть 2).
Зависимость. Двум предыдущим видам защиты — диссоциации и проекции — учатся в раннем младенчестве. По этой причине их называют примитивной защитой. Есть еще один вид защиты — зависимость — и он проявляется позже.
Отсутствие настройки в детстве у многих наших мужчин, ощущаемое ими как предательство, создает трудности с регулированием аффекта. Когда регулированием аффекта нельзя управлять межличностным образом, многие мужчины с однополым влечением прибегают к наркотикам, алкоголю или компульсивным сексуальным контактам. Неспособные модулировать внутренний стресс, они выбирают варианты поведения, меняющие настроение, в качестве приятной, быстрой альтернативы задаче внутреннего самоуправления.
У многих мужчин есть бессознательная надежда на то, что однополые эротические контакты воссоздадут симбиотическое блаженство прочной родительской привязанности. Один 19-летний мужчина так емко объяснил свою «главную фантазию»: «Я хочу сидеть на коленях у большого мужчины и никогда не просыпаться».
Наркотики, алкоголь и секс дают немедленное облегчение от внутреннего стресса, вызванного стыдом. Злоупотребление различными веществами и беспорядочный секс дают временное облегчение от эмоциональной пустоты, личной неадекватности и хронической депрессии. Все это служит для отвлечения человека от фундаментальной неспособности устанавливать подлинную эмоциональную привязанность.
Тенденция использовать секс как отвлечение от боли, вызываемой глубоким отчуждением, отражена в рассказе бывшего любовника великого артиста балета Рудольфа Нуриева: «В нем было какое-то внутреннее одиночество, какое-то ощущение отверженности, с которым нельзя справиться, и поэтому он вызывал этот бешеный эротизм, чтобы хоть на некоторое время скрыться в нем» (Segal, 2007).
Злоупотребление психоактивными веществами и сексуальная зависимость, особенно в отношении анонимных партнеров, также удовлетворяют стремление к грандиозности и всемогуществу. Это проявления инфантильного неповиновения против ограничений реальности. Они усиливают иллюзии (ложно-позитивное восприятие), которые укрепляют хрупкое ощущение своего «Я».
Аддиктивное поведение, сексуальное или иное, обычно вызывается разочарованием по поводу каких-то неудовлетворенных ожиданий. Оно появляется, в частности, когда клиенту кажется, что другой мужчина как-то оскорбил его достоинство, или, когда он думает, что сам расстроил свою мать или человека, обладающего авторитетом матери. Столкнувшись с внезапным опустошением, которое вызывает гнев по отношению к себе, мужчина ищет своего рода способ саморегуляции, ритуальное отыгрывание.
Но, как и в случае со всеми другими нарциссическими действиями, зависимость — разновидность фантазии. Секс, еда, компульсивная гиперактивность, стремление «отвлечься» и «развлечься» не подавляют надолго стресс, возникающий от эмоциональной неуравновешенности. После завершения этих действий неуравновешенность возвращается.
У наших клиентов мы часто видим использование сексуального возбуждения для выведения себя из депрессивного состояния. Гомосексуально ориентированный клиент использует отстраненную сексуальность (анонимные встречи для секса) для регулирования своей хронической депрессии. Но сексуальное поведение не решает проблемы депрессии.
Основная терапевтическая цель состоит в том, чтобы уменьшить стремления клиента использовать анонимный секс в качестве средства саморегуляции и подменять подлинные, ориентированные на отношения формы регулирования аффекта.
Четыре фазы гей-идентичности
Во второй главе подробно объясняются две фазы, которые приводят к дефициту гендерной идентичности. Мы можем расширить их дополнительными фазами эротизации маскулинности и, затем, социальной роли гей-идентичности.
Во время первой фазы — фазы непрочной привязанности — «значимым другим» является мать. Непрочная связь приводит к появлению диссоциативной и проективной защит. Во время второй фазы — гендерной идентичности (с полутора до трех лет) — неспособность установить связь с отцом приводит к дефициту гендерной идентичности. Во время третьей фазы, эротической (примерно с 5 до 11 лет), значимыми другими являются сверстники, и братья и сестры, которые часто проявляют враждебность и отвергают мальчика, тем самым нанося ему душевную травму. В результате возникает защита через эротизацию, которая выражается в гомосексуальности. Четвертая фаза, социальная, наступает тогда, когда значимые социальные и культурные силы вводят понятие гей-идентичности. Это происходит обычно, когда мужчина вступил в подростковую пору или находится в ее середине.
Рисунок 3.2. Четыре фазы гей-идентичности
В результате он начинает называть себя «геем» в попытке объединить прошлый опыт в единую историю.
Другая модель: постгендерная гомосексуальность
До этого момента наша модель гомосексуальности объясняла это состояние как неспособность реализовать фазу гендерной идентичности в период с полутора до трех лет. В этом случае у мальчика проявляется разрыв идентификации с матерью, и надежная идентификация с отцом. Эта модель звучит правильно для большинства гомосексуальных клиентов, которых мы видели в нашей клинике в течение последних двадцати лет.
Однако приблизительно 20 процентов мужчин, которых мы видели во время терапии, представляют собой совершенно другую клиническую картину.
Различие между «догендерным типом» и «постгендерным типом» однополого влечения, которое мы проводим, в какой-то степени аналогично психоаналитическому различию между до-Эдиповыми и пост-Эдиповыми моделями. В рамках пост-Эдиповой/пост-гендерной модели мы теоретически оцениваем, что травма развития произошла позднее под воздействием более широкого спектра факторов — особенно повреждения Эго в латентный период (в возрасте от пяти до двенадцати лет).
Мы предполагаем, что клиент постгендерного типа успешно завершил фазу (этап) гендерной идентичности, но позднее испытал еще одну форму травмы, для которой гомоэротичное желание стало регулятором аффекта. (Сам по себе этот «постгендерный» сценарий не обязательно подразумевает гендерную идентичность). Обладая мужскими атрибутами и неженственными манерами, эти клиенты кажутся «натуралами», но при этом ощущают внутри себя тревожащую их потребность в мужской любви. Такие клиенты зачастую бывают явно привлекательны для женщин, но их мало или вообще не интересует женская дружба. Им интересно быть только «рядом с парнями», и в этом смысле они ведут себя как мальчики в латентный период. Они демонстрируют способность установить достаточно хорошие отношения с гетеросексуалами-мужчинами, но не чувствуют, что способны открыто рассказать им о борьбе со своими гомосексуальными влечениями.
Постгендерную травму обычно наносят старший брат, отец, жестокие сверстники и травля в школе. Она может также возникнуть в результате сексуального надругательства или из-за дезорганизованной «взбалмошной» матери, которая вызывала сильный страх и гнев, который клиент теперь распространяет на всех женщин и который мешает ему устанавливать с ними серьезные отношения. Эти мужчины кажутся «обычными парнями», но явно неуверены в своей маскулинности. Однополым влечением таких клиентов движет не желание мужских качеств другого мужчины, а стремление снять нервозность через мужскую поддержку и утешение, которые уменьшат их тревожность.
У мужчин постгендерного типа нет настоящей глубокой обиды на отца — тем не менее, клиент обычно считает отца слабым и неэффективным за нехватку значимости, и неумения защитить его от старшего брата-обидчика; жестоких сверстников-забияк в школе; расстраивающей, выводящей из себя (дестабилизирующей) матери. Отец был «достаточно хорош» для привязанности, но не мог спасти сына от травм, периодически возникающих во время латентного периода.
Иногда эти оскорбительные отношения и насилие из прошлого будут «повторяться» в его гомосексуальных фантазиях и в том типе отношений, к которым он стремится со своим партнером. Но у него с меньшей вероятностью разовьется пристрастие к гей-порнографии, так как одно только изображение мужчины имеет для него меньшую сексуальную привлекательность. Скорее он ищет подтверждения от мужчин, иногда с молодым, нежным, мальчишеским, пассивным (и более женственным) типом мужчины. Здесь в партнере ищется не образ идеализированного мужского типа (который является наиболее желаемым для клиента, находящегося в «фазе догендерной идентичности»), а мужчина, который олицетворяет собственное потерянное, невинное, молодое «Я».
Таблица 3.1 описывает основные различия между этими двумя типами гомосексуалов.
Таблица 3.1. Базовые различия между гомосексуалами, находящимися в догендерной и постгендерной фазах
ДОГЕНДЕРНЫЙ ТИП Примерно 80% клиентов* |
ПОСТГЕНДЕРНЫЙ ТИП Примерно 20% клиентов* |
* (мы предполагаем, что этот процент характерен для гомосексуалов в целом) |
|
Общее впечатление |
|
Изнеженность или не мужская хрупкость. |
Маскулинный обычный мужчина; в целом, доволен своим телом. Во время сеансов групповой психотерапии другие участники особенно тянутся к нему. У него более высокий статус в группе. |
Жесткий, привередливый, застенчивый; озабочен тем, что другие думают о нем |
Суровый, расслабленный, относится к своему телу спокойно. |
Отношение к плану лечения |
|
Реактивное, эмоциональное, капризное, переменчивое. |
Использует рациональную, интеллектуальную защиту, предпочитает когнитивный подход. Ценит цели, задачи и отчеты о ходе работы. Гибкий; может понять свои страхи и отвечать на новые вызовы. |
Нарциссизм |
|
Эмоционально легкоранимый обиженный, подавленный, ущемленный оскорбленный. |
Более гибкий, его сложнее обидеть, может выслушивать критику. |
Неудовлетворенные потребности |
|
Маскулинная идентификация и потребность в эмоциональной близости [affectional needs]* * 3A: Affection, Attention, Approval (Николози, предотвращение… 58) |
Потребность в эмоциональной близости с мужчинами. |
Основной источник травмы развития |
|
Отец (чаще всего слабый, незначимый; реже враждебный/деспотичный). |
Враждебный, деспотичный отец или старший брат или крайне неорганизованная («взбалмошная») мать. |
Отношения с отцом |
|
Травматическая обида, полученная от отца. Нарциссическая обида; сын чувствует глубокую обиду, недовольство, презрение. |
Отец был доступен (минимально) для идентификации/привязанности, но не смог защитить сына от источника травмы. |
Отношения с отцом (продолжение) |
|
Восстановление отношений с отцом происходит очень редко |
Может с готовностью восстановить отношения с отцом |
Отношения с матерью |
|
Смешение с личностью матери [enmeshment], интенсивные амбивалентные отношения, легко расстраивается из-за нее |
Меньшая связь с матерью, меньшая эмоциональная зависимость; обычно реже расстраивается из-за нее. |
Отношения с женщинами |
|
Отсутствие влечения или минимальное влечение к женщинам |
Определенное (пусть и слабое) влечение к женщинам, но глубокий страх половой неполноценности. |
Легко устанавливает и поддерживает дружбу с женщинами |
Нет общности взглядов и интересов, чтобы поддерживать дружбу с женщинами. |
Отношения с другими мужчинами |
|
Больше проблем с мужским авторитетом; подозрительный, ожидает несправедливости; отсутствие тесной мужской дружбы. |
Меньше проблем с мужским авторитетом; есть примеры довольно хорошей мужской дружбы, которая может принять сексуальный оттенок. |
Истинное «Я» — Ложное «Я» |
|
Глубокое проникновение ложного «Я»; трудности в поиске и пребывании в истинном «Я». |
Отсутствие ложного «Я»; способность с большей готовностью общаться с мужчинами через своё истинное «Я». |
Прогноз |
|
Более сложная терапия, медленные изменения; больше проблем с доверием; будет оставаться намного дольше на «плато бывшего гея» [ex-gay plateau] |
Более быстрая терапия, более благоприятный прогноз. |
Глава 4. Гомосексуальность как навязчивое повторение
Поиск другого парня всегда казался ответом на мою боль, но он никогда не приносил результата.
Гомосексуальность лишила меня жизни и оставила во мне пустоту. Как раз то, что я использую для успокоения, отвлечения и облегчения боли, в действительности не дает ей уйти.
Психоаналитическая теория определяет навязчивое повторение как постоянное воссоздание какого-то травматического инцидента, произошедшего в прошлом. Через символическую реконструкцию травматической ситуации человек бессознательно стремится добиться окончательной победы и устранить свою основную травму. Поэтому он воссоздает «в настоящем времени изначальную ситуацию травматического сбоя, в надежде, что возможно на этот раз, результат будет лучше» (Stark, 1994а, р. 23).
Навязчивое повторение содержит три аспекта:
- Попытка самоконтроля
- Форма самонаказания
- Избегание базового конфликта
Мы взглянем на эти три аспекта навязчивого повторения и посмотрим, как, они проявляются в гомосексуальных действиях.
Символическая попытка самоконтроля
То, что психоаналитическая литература называет попыткой самоконтроля, мы называем «репаративным стремлением». Эта репаративная попытка контроля производится через стремление завоевать и получить любовь, объекта, вызывающего страх, недоступного мужчины (обычно это отец), и таким образом устранить ощущаемый дефицит мужского подтверждения через проявление мужских качеств, силы и уверенности.
Навязчивое повторение проявляется в неустанных попытках клиента добиться власти над недоступным мужчиной, даже несмотря на провал его усилий. Как и все формы навязчивого повторения, эта фантазия — бесполезная повторяющаяся попытка эмоционального разрешения.
Для таких мужчин стремление к самореализации и эмоциональной близости через однополое поведение провоцируется боязливым ожиданием того, что их собственное мужское самоутверждение неизбежно потерпит неудачу и закончится унижением – они не верят в себя и потому прибегают к однополым отношениям как к средству самореализации. Вместо того чтобы посмотреть в лицо собственной боли в прошлом, они прибегают к ритуализированной постановке в надежде на то, что, в отличие от предыдущих прочих случаев, «на сей раз я наконец получу то, что хочу; с этим мужчиной я получу мужскую силу, и на сей раз окончательно уйдет мучительное ощущение пустоты внутри».
На каком-то уровне навязчивое повторение представляется здоровым, репаративным стремлением проявлять инициативу — попыткой одержать победу над предыдущим унизительным опытом. Но в той мере, в какой функция нарциссических иллюзий, навязчивое повторение обречено на поражение, так как любые попытки восполнения ранней утраты привязанности через эротические действия не сработают.
Один клиент объясняет разочарование от утраты своей привязанности следующим образом:
«Я не могу приблизиться достаточно близко к мужскому телу. Как бы близко я бы не был, этого недостаточно. Я воображаю невозможные вещи, когда я приближаюсь к мужчине ближе, чем это возможно в действительности. Я хочу быть носком на его ноге; я хочу быть рубашкой на его спине… но это все равно недостаточно близко. Хочу быть татуировкой на его коже, я хочу быть в его пенисе, я хочу быть его пенисом. Все равно не достаточно близко! Это не работает. Я пытаюсь получить от другого мужчины то, что, как мне кажется, не хватает во мне самом.
Я компенсирую свою боль через сексуальную разрядку. Но в конечном итоге понимаю следующее: я никогда не буду достаточно близко! Даже в фантазии; даже с мастурбацией. Я не могу приблизиться достаточно близко, чтобы успокоить мою боль, возникающую из-за моей инаковости, из-за того что я в меньшей степени мужчина, чем они…
Почему мне не удается приблизиться достаточно близко? Стыд. Стыдно за то, что хочу быть так близко. Именно это интенсивное желание изолирует меня от других мужчин. Стыд мой — враг мой. Мой враг — не гомосексуальность; мой враг — стыд».
Форма самонаказания
В основе стремления к однополым контактам лежит стыд, базирующийся на гендере. Стыд несет с собой ощущение, будто человек недостоин уважения и любви. Неизбежно возникает гнев по отношению к тому, кто вызывает этот стыд. Но потом человек обращает этот гнев против самого себя, и у него возникает отчаянное подозрение, что жизнь никогда не станет лучше. Один клиент выразил это так:
«Когда я занимаюсь сексом с парнем, мне плевать на то, что происходит; я знаю, что потом буду себя ненавидеть, но мне плевать. Я нахожусь в саморазрушительном режиме; я посылаю всех подальше, в том числе и себя».
Аспект разрушения и наказания себя в навязчивом повторении — результат искажения, вызванного стыдом: ложно-негативное убеждение в том, что он почему-то действительно заслужил стыд.
Во многих случаях навязчивое повторение становится коварной игрой, которая постепенно истощает эмоциональные ресурсы клиента. Последний застревает в этом повторении, потому что не преодолел обиду на тех, кто подвел его. На самом деле он «поддерживает существование того, кто вызвал у него стыд», подвергая себя оскорблениям со стороны еще одного такого обидчика. Конечно, он делает это, находясь во власти иллюзии, что на этот раз его на самом деле полюбят и наделят силой, и таким образом он добьется подтверждения. Тем не менее, сделав еще одного мужчину своим нарциссическим объектом ради получения подтверждения, клиент дает еще одному человеку право отвергнуть его, пристыдить и заставить почувствовать себя бесполезным. Но он действительно считает, что это касается «только» этого нового мужчины и только в данный момент.
Когда вызывающий стыд сценарий разыгрывается снова и снова, это только усиливает его убежденность в том, что он действительно безнадежная жертва и, в конечном итоге, недостоин любви.
То, что гомосексуальные действия клиента на самом деле являются навязчивым повторением, а не свободно данной формой любви, раскрывается в «адреналиновом всплеске», который содержит элемент животного страха (и усугубляется им). Мужчины-геи очень часто говорят, что их влечет к мужчинам, которых они боятся, и таким образом они вновь переживают отношения с недоступным отцом. Есть даже целая субкультура гей-секса в общественных местах — она основана на кайфе от секса в таких местах, где есть риск быть увиденным и униженным: парках, общественных туалетах и стоянках.
Сам акт содомии, по сути, мазохистский. Анальный секс как нарушение телесного строения — нездоровый и анатомически разрушительный, он повреждает прямую кишку и распространяет болезни, потому что ректальные ткани хрупкие и пористые. Кроме того, такой акт унижает и дискредитирует мужское достоинство и мужественность.
Недопущение основного конфликта: защита от скорби
Два противоположных аспекта навязчивого повторения — воссоздание искаженного представления о том, что человек заслуживает стыда, и воссоздание иллюзии о том, что в этот раз он справится с этим стыдом, — служат для защиты клиента от скорби, связанной с тем, что родители эмоционально оставили его.
Детям, чьи родители были совершенно не настроены под их глубочайшие потребности, требуется некоторая защита от фактического признания и действительного ощущения «ужасной реальности того, насколько все плохо» (Stark, 1994а, р. 136).
Это непреодолимое воссоздание внутренней драмы не дает клиенту горевать об утрате того, что ранее отрицалось. Таким образом, навязчивое повторение, является, по сути, — отказ горевать.
Блох (Bloch, 1984) отмечает глубину этой травмы оставления-аннигиляции — страха быть «ничем». Он описывает фантазию гомосексуала о том, что он «просто воплощает свою подлинную природу» или что он «родился таким», и эта фантазия «служит… его убежденности в том, что его жизнь зависит от сохранения вымышленной идентичности» (р. 53).
Компульсивное сексуальное действие, с высоким драматизмом и обещанием якобы инфантильного вознаграждения, хорошо подходит в качестве защиты от воспоминания о покинутости в детстве. Мысль о том, что если бы только я смог добиться того, чтобы этот мужчина заставил меня почувствовать себя лучше по отношению к себе, уводит внимание от реальной трагедии детства, характеризуемой мучительной пустотой внутри.
Терапевтическая задача состоит в том, чтобы раскрыть навязчивое повторение для клиента. Он должен признать внутренние, глубинные иллюзии и искажения. Когда эти иллюзии и искажения будут приняты и поняты, клиент сможет противостоять ограниченности со стороны родителей и ранней утрате привязанности.
Основываясь на нашем клиническом опыте, можем сказать, что клиент наиболее восприимчив к отказу от навязчивого повторения и принятию горевания тогда, когда он переживает потерю объекта нарциссической любви. Когда его пораженческое поведение приводит к конфронтации с бескомпромиссной реальностью, он наиболее готов к тому, чтобы посмотреть в лицо потерям прошлого. Тогда то, что он обнаруживает внутри себя, часто — глубокое чувство пустоты и печали. Это открытие знаменует начало продуктивной проработки горевания.
Проработка горевания часто включает в себя воспоминания об отце:
«Почему я горюю? Я горюю по отсутствию связи с мужчинами. Что вызывает такое разделение между мной и другими мужчинами? Думаю, что папа. Папа — хороший человек, но у него не получается установить эмоциональную связь. Он не говорит о чувствах. Мне хотелось бы иметь возможность излить ему душу, чтобы он услышал меня и признал, что он услышал и понял меня. Папа закрывается; он засыпает, когда поднимает эта тема.
Моя сестра также признает это; она думает, что подобное происходит потому, что он не интересуется ей. Она неправа: это ограничения папы. И все мы горюем по поводу этих ограничений. Я, особенно, грущу из-за этого — из-за этой нехватки внимания.
Но когда я пытаюсь избежать этого горевания, оно по недоразумению проявляется во всех моих поступках. Когда я отказываюсь чувствовать это, когда мне стыдно, когда я фантазирую и мастурбирую, то лишь готовлю себя для еще большего стыда. Стыд приводит к депрессии, а депрессии к сексуальным действиям, а это приводит к ощущению еще большей отделенности от других мужчин.
И таким образом этот цикл продолжается бесконечно».
Избегание конфликтов через нарциссический гонор
45-летний хирург, доктор М., пришел на сеанс, имея за плечами историю, в которой отец никогда не признавал его. Поэтому на глубинном уровне он чувствовал себя немужественным и нелюбимым. Он подружился с 25-летним студентом-медиком Коннором и предоставил ему незаслуженные карьерные возможности в своей университетской клинике, для которых молодой человек не был подготовлен, а также много дорогих «подарков» — даже с риском потерять свою работу.
Д-р М. сознательно ожидал взамен лишь «некоторую благодарность и признательность». По правде говоря, он хотел — используя термин Илаи Зигеля (Eli Siegel, 1971) — быть «обожаемым».
КЛИЕНТ: (С раздражением и досадой) Коннор в последнее время не обращает на меня никакого внимания. Никакого. Он не проявляет ни малейшего интереса по отношению ко мне. Я все время возвращаюсь к нему, тянусь к нему — даже унижаясь перед ним — но не получаю ничего взамен.
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете, когда говорите это?
КЛИЕНТ: Отсутствие благодарности и предательство.
ТЕРАПЕВТ: Да, но что вы чувствуете внутри?
КЛИЕНТ: Это больно.
ТЕРАПЕВТ: Понятно. Продолжайте.
КЛИЕНТ: (Глубокий вздох, длинная пауза) Глубокую печаль.
«Глубокая печаль» доктора М. в конечном счете касалась не столько неспособности Коннора выразить благодарность, сколько его неспособности соответствовать нарциссическим ожиданиям доктора М. и, таким образом, позволить ему чувствовать себя хорошим. Глубокая печаль доктора М. — следствие истощения его защиты от ощущения гораздо более глубокой потери, лежащей в основе его воссоздаваемой драмы.
В данный момент сессии терапевт мог бы начать осторожно интерпретировать нарциссический характер отношений. Например, доктора М. можно спросить о том, не напоминает ли ему Коннор кого-то из прошлого. На этом вопросе доктор М. может почувствовать угрозу себе и возобновить свою защиту от интерпретации, и, возможно, счесть, что терапевт предал его. Но при более благоприятном сценарии он может отказаться от своих иллюзий по поводу способности Коннора позволить ему чувствовать себя хорошим и начать двигаться в сторону решения проблемы.
Действительно, гомосексуальные действия весьма притягательны: они предлагают радикальную смену истощенного аффективного состояния, выводя человека из депрессии на пиковый момент интенсивного, висцерального возбуждения. С их свойством управлять внутренним равновесием они отвлекают от более важных основных вопросов — особенно от задачи здорового развития, обучения тому, как отстаивать свое истинное гендерное «Я».
Устранение навязчивого повторения
Когда клиенты продолжают терапию, они часто приходят к пониманию того, что ритуальное воссоздание эмоциональных конфликтов мотивируется мощной необходимостью сохранять все таким, как есть, даже если «все как есть», по сути, обречено на провал.
Существует и более здоровая альтернатива таким неудовлетворительным действиям. Вместо того чтобы воссоздавать травматические неудачи, они могут развивать исцеляющие отношения, которые предлагают возможность сделать во взрослом периоде то, что не смогли сделать в детстве, а именно признать и действительно прожить горечь своей потери.
Когда клиент сталкивается с тем фактом, что его нежелательное поведение в действительности является навязчивым повторением, он видит, что реальность состоит в том, что счастье и самореализацию нельзя «импортировать» от другого человека. Признание этого факта часто открывает пациента для необходимой проработки горевания.
Приняв травматическую реальность того, что его родители никогда не «видели» его, один 18-летний клиент, застрявший в повторяющемся цикле сексуальных действий, признал (относительно болезненной эмоциональной работы во время терапии), что это было лучше, чем застревать в бесконечном цикле фантазий о других парнях. «Я скорее буду плакать», — сказал он, «чем мастурбировать дальше».
Многие клиенты через терапевтическую работу с телом приходят к пониманию, что пытаются получить связь с мужчиной саморазрушительным способом, который защищает их от чувства глубокой горечи. Через однополые эротические контакты они ищут реализации мощной и вполне нормальной человеческой потребности — быть признанным и любимым другим человеком. В основе их гомосексуального поведения лежит здоровое стремление получить аутентичную привязанность.
Для них задача заключается в том, чтобы отказаться от мечты найти другого мужчину, который даст им недостающую мужественность. Вместо этого они должны реалистично принять мужское подтверждение реалистичным образом — через взаимность, а не идеализацию.
Глава 5. Гомосексуальность как репаративное влечение
Я обесцениваю мужчину, который не возбуждает меня.
Когда я делаю из мужчины объект нарциссизма, я словно «поглощаю» его. Это разрушает людей, в том числе и меня.
За более чем 20 лет клинической работы с мужчинами, ориентированными на эгодистоническую гомосексуальность, я пришел к пониманию гомосексуального поведения как формы репарации (компенсации/восполнения нехватки). Общая концепция репаративного влечения хорошо известна в психоаналитической литературе. Это бессознательная попытка восполнить нехватку. Можно сказать, что это символическая попытка «взять реванш». В нашем случае, через гомосексуальное поведение мужчина пытается восполнить неудовлетворенную аффективную потребность во внимании, привязанности, одобрении со стороны людей сходного с ним пола, а также устранить дефицит половой идентичности (Nicolosi, 1991, р. 93).
Гомосексуальное поведение временно устраняет стрессовые состояния, наблюдаемые у наших клиентов, особенно состояние внутреннего стыда, за которым часто следует депрессивное настроение «серой зоны». Внешнее проявление гомосексуальности для этих мужчин является попыткой восстановления психического равновесия с целью сохранить целостность структуры их личности. Через секс с другим мужчиной они бессознательно стремятся достичь состояния внутренней подлинности, ассертивности, автономии и соотнесенности со своим полом. Однако, в итоге, обнаруживают, что не обрели ничего из вышеуказанного, кроме терзающего ощущения, что все это ненастоящее, и еще более усугубившегося чувства неудовлетворенности от того, что желаемое не достигнуто.
В следующем разделе мы рассмотрим гомосексуальное поведение как репарацию для трех внутренних состояний: ингибированной ассертивности, чувства стыда и серой зоны. Кроме того, мы также обсудим то, каким образом гомосексуальные действия служат репарацией (компенсацией) ложного «Я» «хорошего парня».
Гомосексуальное поведение как репарация подавляемой ассертивности
Начав жить более естественной, подлинной жизнью, наши клиенты обнаруживают, что их ассертивность (уверенность в себе и настойчивость в достижении цели) возрастает. Жизнь в подлинном, аутентичном для себя состоянии приносит свободу, самообладание, и здоровые социальные отношения. Поначалу наши клиенты могут, путать ассертивность с детским отыгрыванием. Сексуальное отыгрывание [acting out]— это проблемное поведение, которое является старым неадаптивным способом существования. Но здоровая ассертивность — это нечто совершенно иное: она закладывает основу для установления подлинных отношений и открытого общения. Это позитивный и адаптивный способ освоения новых навыков общения, включающий осознанность и ответственность. Ассертивное поведение помогает клиенту удовлетворить потребность в мужской идентификации и побуждает его к разрешению (урегулированию) межличностных конфликтов, особенно тех, которые часто возникают в его взаимоотношениях с другими мужчинами.
Развитие ассертивности позволит клиенту начать экспериментировать с новым поведением — иногда даже гомосексуальным поведением. Некоторые мужчины оставляют терапию в этот ключевой момент, решая принять гей идентичность, поскольку «мы вот такие» в самом глубоком и важном смысле бытия30.
Но когда ассертивность выбирают те мужчины, которые глубоко убеждены в том, что однополое влечение не отражает их истинную природу, это, в конечном итоге, приводит к противоположному поведению — осознанному самоограничению, и сознательной решимости воздерживаться от сексуальных контактов с другими мужчинами.
Ассертивность VS отыгрывание. Наши клиенты, как правило, интуитивно чувствуют, что приятное возбуждение от нарушения дозволенного и от ложного жизненного поведения, испытываемого ими во время секса с другими мужчинами, не приносит гармонию в их жизнь. Их отыгрыванию свойственно навязчивое состояние, непреодолимое влечение, стереотипность и однообразная повторяемость; это непродуктивная попытка решения интрапсихических конфликтов — чаще всего противостояния чувств любви и страха, связанных с воспоминаниями о личности отца. Их однополое влечение представляет собой попытку соединиться с их собственным свободным, экспрессивным, спонтанным, гендерным «Я».
Цель такого побуждения «репаративная», то есть это попытка таким способом подтвердить половую идентичность; мужчина стремится быть привлекательным в глазах других мужчин. Но такое поведение неспособно разрешить первоначальный конфликт и приводит к нарастанию стресса.
И ассертивность, и гомосексуальное поведение наполнены энергией, жизненной силой, «живостью». Жизненная сила ассертивности — отражается на личности, связанная с отношениями, долговечная и эмоционально преобразующая. Энергия гомосексуального поведения тоже характеризуется активной интенсивностью, но она поверхностна и недолговечна.
Гомосексуальное поведение: реакция на ложное «Я» («ролевая репарация»). Ни один мужчина не способен постоянно носить маску ложного «Я», изображая «хорошего парня», поскольку в этой роли он являет себя миру скованным, неестественным, зажатым. Пытаясь освободиться от этой роли, эти мужчины часто начинают вести вторую жизнь, демонстрируя бунтарское или шокирующее поведение, донжуанскую шаловливость или грубость «сексуального преступника». У них наблюдается подавляемое стремление к свободе и бунтарству, которое они воспринимают как возможность выйти за рамки приличий, стать возмутителем спокойствия, «свободным».
Ощущение опасности увеличивает возбуждение. Иногда это означает, что мужчина допускает (или даже активно ищет) возможность подвергнуться риску заражения СПИДом. В среде гомосексуалов существует целая субкультура, посвященная поиску небезопасных контактов с ВИЧ-инфицированными. Это также поиск секса в общественных местах, например, в туалете или парке, где есть риск быть замеченным и, возможно, арестованным. Один клиент (консервативно выглядящий корпоративный юрист) так описывает возбуждение, возникающее при мысли о том, что его могут застать за чем-то «непристойным», рискованным и незаконным:
«В этот момент у меня происходит выброс адреналина. Да пошли все…! Это дает мне энергию, смысл… Я чувствую себя живым. Это придает силы, это мощно. Пошли все на!.. Я сам отвечаю за свою жизнь. Да, это на самом деле истерика».
Один 21-летний студент, рассказывая о том, что его пугают гетеросексуальные ребята из колледжа, так объяснил свои анонимные сексуальные контакты:
«Мои сексуальные подвиги — это что-то вроде: „знаете, что, парни, я могу быть таким же плохим, как и вы! И у меня шрамы от драк! Я все это прошел, и мне есть что рассказать». — Я как будто бахвалюсь перед моими друзьями. — Я делал то, то и то. Со мной есть, о чем поговорить, вот я какой!»
А вот как мотивы своего поведения объяснял спокойный бизнесмен, вернувшийся из Амстердама, в котором он отыскал места встреч геев и имел гомосексуальные контакты:
«Я хотел почувствовать, что могу пойти куда угодно, и делать, что угодно. Я хотел почувствовать себя независимым. Я могу принимать собственные решения и быть открытым для всего. Я могу попробовать все и решать за себя… могу пробовать, чувствуя собственную силу. В конце концов, моя воля сказать „нет“ должна быть основана на моей свободе сказать ,,да“».
Насколько гомосексуальное поведение этого клиента является реальной попыткой «почувствовать собственную силу» через самоутверждение? Или в данном случае это было всего лишь рациональное обоснование регресса в терапевтическом процессе? Эти вопросы еще предстоит исследовать в рамках терапии.
Гомосексуальное поведение как репарация самооценки (реакция на стыд). Стыд — это обоюдоострый меч: он отсекает человека от его «Я» и от других людей. Пристыженное «Я» считает себя ущербным, ничтожным и никудышным. Как форма репарации, гомосексуальный секс, похоже, предлагает освобождение от негативной самооценки, предлагая мужское внимание, восхищение и утешение. Он обещает:
- репарацию истощенной маскулинности
- интимный контакт, чтобы застраховаться от отчужденности, свойственной ощущению стыда
- особое внимание — нарциссическое отражение идентичности, которое уменьшает тайное ощущение ущербности и незначительности
- подтверждение того, что человек действительно обладает достойным мужским телом
Но эти надежды никогда не оправдываются. 21-летний клиент так описал свою одержимость мужским телом через увлечение гей порнографией:
«Я всегда спрашивал себя, почему все эти развлечения не приносят удовлетворения. Эти фантазии овладевают мной, потому что я чувствую себя недостаточно хорошим. Все, что я ищу, все, что я делаю, — это для того, чтобы уберечься от чувства неполноценности, от ощущения собственной ничтожности.
Пустое удовольствие от порнографии похоже на любую другую анестезию — оно притупляет жизненную боль. Это какое-то темное удовольствие. Оно «отключает» от жизни, отсекает от человеческих отношений. Моим желанием делать это движет внутренняя пустота. Пустота, которая возникает из-за самоосуждения. Удовольствие от порно временно устраняет это осуждение».
Гомосексуальное поведение как реакция на «серую зону». Ощущение себя живым, возбужденным, соединенным с другими, — вот что обещает гомосексуальность. Этот внутренний заряд, запал примитивного возбуждения спасает человека от бессилия, закрытости и депрессии, которые ощущаются в «серой зоне»:
«Я настолько привык прикрывать мою печаль сексуальным возбуждением, что когда мне грустно, я знаю: возбуждение где-то рядом. Я мастурбировал с детства. Трижды в день — чтобы не чувствовать себя неудачником, слабым и грустным».
В эмоциональном плане, серая зона похожа на «мертвую» зону, но в ее основе лежит глубинное отчаяние, и в этом смысле серая зона — это состояние псевдо-горевания. Ожидание глубоко ощущаемого отчаяния вызывает маниакальную защиту, включая гомосексуальное поведение, которому наши клиенты хотят противостоять больше всего.
Один мужчина объяснил это так: «Если я предамся моей грусти и пущу ее в свое сердце, мне кажется, она поглотит, проглотит меня». И поэтому он избавляется от нее с помощью сексуального поведения.
Стыд и отречение от половой идентичности
Стыд и отречение от половой идентичности — это то, что один из пациентов описывает как «осязаемый страх, который препятствует моему общению с другими людьми. Я неподвижен, я онемел. Мой ум пуст, я готов терпеть оскорбления».
Момент стыда. Момент стыда — это момент конфликта между двумя противоположными импульсами — гендерным самоутверждением и стыдом за недостижение его. Это столкновение между витальным и ингибиторным31 аффектом. Это ощущение, выражаемое словами: «Я и сам не могу объяснить, и никто меня не поймет. Я никогда не смогу победить». Человек чувствует себя застывшим, парализованным и неспособным защитить себя от невыносимой, непонятной несправедливости. Поэтому его ассертивность отключается.
Двойное послание и возникновение стыда. Стыд не является «эмоцией», поскольку слово «эмоция» в переводе означает «перемещать» или «переживать». Это, скорее, контр-эмоция и ингибитор аффекта. Для мужчин с однополым влечением — это барьер, отделяющий гендерную идентичность от личности. В результате такого отделения возникает ложное «Я», не до конца сформированное в плане маскулинности.
Дети, растущие в триадно-нарциссической семье, часто попадают в такую коммуникационную структуру двойного послания как «заведомый проигрыш». Если мальчик берет на себя ответственность за то, что он не чувствует к себе безусловной любви, его вознаграждают подобием родительской любви и внимания. Такова природа стыда — взять на себя ответственность за то, что тебя не любят— то есть, примириться с мыслью о том, что ты недостоин любви. Однако если ребенок сохраняет свою ассертивность, придерживаясь целостности собственного восприятия и внутреннего состояния, он наказывается родительским невниманием и отстраненностью.
Чтобы осознать абсолютную серьезность этого выбора, мы должны понять, что мы подразумеваем под зачастую благонамеренной, но негармоничной родительской любовью. Когда ребенок еще очень мал, дисгармония в отношениях с родителями воспринимается им как изгнание: отстраненность с их стороны, которая кажется чуть ли не безнадежным отказом от него. Сохранение ребенком собственного восприятия означает для него необходимость противостоять первобытному страху быть оставленным-уничтоженным.
Оставление-уничтожение. По существу, стыд — это когда тебя не замечают, ты становишься несуществующим, невидимым. Как сказал один мужчина: «В такой момент мне хочется скрыться, провалится сквозь землю». Слово «стыд» на южно-итальянском диалекте звучит как scomparire, и означает буквально «исчезновение». Стыд в действительности — это «аффективная смерть» «Я».
Один двадцативосьмилетний мужчина признался: «В детстве я чувствовал, что не являюсь частью моей семьи. Я помню ухмылки, презрительные, пренебрежительные взгляды. Я пытался понять это. Я думал: „Что я сделал? Это из-за моего поведения? Из-за моей внешности?»»
Полевые наблюдения за волками показывают функцию этого состояния стыда. Принятие волка стаей жизненно важно для его выживания, потому что изгнание из группы почти неизбежно приводит к смерти. Изгнанный волк идет крадущейся походкой, припадая к земле, стремясь вернуться в стаю, и такое поведение удивительным образом напоминает поведение наших клиентов в этот момент стыда: опущенные плечи, осевшее тело.
Самообвинение. Многие клиенты говорят, что получили сообщение о том, что «тебе не место среди нас, потому что ты ущербный/дефективный/слабый/испорченный» и тому подобное. Возвращение в семью может означать требование принять сообщение «Ты не можешь претендовать на то, чтобы быть мужчиной». Такое восприятие приводит к долговременному эмоциональному опустошению, а пристыженный человек берет на себя ответственность за то, что заслуживает этот стыд. Таким образом, грусть и гнев меняются местами, и ребенок берет на себя ответственность за то, что родители эмоционально бросили его. Таким образом, он сердится на себя и грустит о своих родителях.
Парадоксальным образом принятие на себя ответственности за ощущение себя нелюбимым дает чувство силы и контроля, потому что теперь пристыженный человек принимает на себя ответственность за грозящее ему изгнание. Будучи «пристыженным», мальчик занимает свое особое место. Вместо того чтобы принять альтернативу, а именно ощутить аннигиляцию, он принимает свою «законную роль» бесполого «хорошего мальчика». Пока он подавляет свое горе и берет на себя ответственность за свою непривлекательность, он избегает психической смерти в результате травмы, вызванной оставленностью-уничтожением.
Таким образом, стыд сохраняет отношения мальчика с родителями, отводя его гнев от них, а его печаль от себя. Его неявно признанное «пристыженное Я» остается в рамках патологической семейной системы.
У стыда есть еще одна важная функция: он сохраняет отношения с родителем и поддерживает у ребенка ложную надежду на то, что, если стараться, то родитель когда-нибудь «заметит» его, настроится на него и полюбит его за его самобытность. Стыд сохраняет надежду на то, что, если мальчик удовлетворит нарциссические ожидания своей семьи, оставаясь на своем месте «пристыженного», семья когда-нибудь даст ему то, что ему действительно нужно.
Стыд — это защита от горевания, вызванного отказом родителей от ребенка, ощущаемая как внутренняя пустота. Один из клиентов сказал об этом так: «Внутри меня пустота, которую я привык заполнять стыдом». Часто встречающаяся фраза «я полон стыда» намекает на настоящую функцию стыда: он заполняет пустоту, возникающую в результате отказа родителей от ребенка. И только когда клиент отказывается от защиты стыда, он в полной мере способен ощутить влияние утраты, внутреннюю «пустоту».
Отсутствие родительской реакции на стремление к гендерной идентичности. В ответ на свое стремление к гендерной идентичности клиенты, на самом деле, зачастую не могут припомнить какую-то явно негативную ответную реакцию своих родителей. Но многие могут вспомнить их полную безучастность (или полное отсутствие реакции), что тонко свидетельствует о непоощрении или неодобрении их мужской индивидуальности.
Большинство людей с трудом понимают, как человек может чувствовать стыд, если другие люди ничего ему не сделали, но всего лишь оставили его без внимания. На это я отвечаю: «Вы когда-нибудь рассказывали анекдот, над которым никто не смеялся?»
Мальчику приходится либо придерживаться своего биологически обоснованного стремления стать подлинной, автономной, гендерно-дифференцированной личностью, либо смириться с отсутствием родительской реакции на это его стремление. И мальчик, ставший гомосексуалом, выбирает второе. Угроза изгнания из стаи побудила его принять сообщение о том, что он неполноценен.
Отсутствие реакции со стороны некоторых родителей выражается в виде отказа защищать своего чувствительного сына от третирующего его старшего брата или дразнящих его сверстников. Мальчиком это ощущается как эмоциональное отдаление.
Пример ожидаемого стыда за стремление к маскулинности. Планируя поездку домой, 23-летний клиент, выразил желание провести время со старшим братом. Перед поездкой я предложил ему продумать, как этого достичь. Он был полон надежд, представляя, как хорошо они могли бы провести время вместе, взяв велосипеды и отправившись в горы на целый день.
Продолжая фантазировать, он представил себе, как будет недовольна его мать, которая всегда считала его своим «особенным» сыном.
«Она скажет (тут он подражает ее наставительному тону): «Ну что, мальчики, вы хорошо провели время?» Она будет улыбаться, но я знаю, что она будет недовольна, будто я что-то натворил, будто я что-то нарушил между нами… Вот когда мне хочется уйти в мое вызывающее, ни от кого не зависящее гомосексуальное Я».
Стыд начинает доминировать, когда человек исходит из необоснованного предположения о том, что «меня всегда можно пристыдить». Он берет на себя ответственность за эту ситуацию, тем самым, по сути, обвиняя себя в том, что он недостоин быть полноправным членом семьи. Как признался один сорокапятилетний мужчина: «Меня отвергают, потому что меня можно отвергнуть. Я нелюбим, потому что меня можно не любить». Человек аффективно закрывается от своего желания аутентичного самоутверждения.
Многих клиентов очень смущает их желание получать мужское внимание, привязанность и одобрение, и они признаются терапевту, что, на самом деле, они чувствуют себя слабыми, ущербными, глупыми, бестолковыми или просто плохими из-за этого желания. Как сказал один мужчина: «Я понимаю свою потребность в мужском признании. Но искать его кажется мне слабостью».
Ожидаемый стыд порождается изнутри, но клиенту кажется, что он пришел извне. Здесь терапевт указывает на то, что это искажение является внутренним олицетворением критикующего родителя, которого он создал посредством проективной идентификации. Таким образом, мужчина просто совершает с собой то, что, как ему казалось, совершали с ним его родители и сверстники. Здесь присутствует вечный страх опустошающего упрека и за всем этим скрывается маленький мальчик, ожидающий, что его накажут.
Позиция стыда: готовность к следующему моменту стыда. Позиция стыда — это такое отношение к миру, когда человек постоянно находится в состоянии готовности к следующему конфликту между стыдом и ассертивностью. Он находится в состоянии постоянной бдительности, чтобы внезапно не стать «объектом презрения» за какие-то невинные, спонтанные проявления своей личности. Таким образом, он принимает позу стыда в ожидании того, что его «постигнет» еще одно унижение. Один мужчина описал это состояние так:
«Я не чувствую, что отношусь к окружающим меня как к обычным людям, — скорее, как к людям, осуждающим меня и, имеющим что-то недоброе в отношении меня. Я думаю: „Да, они правы; я неудачник, слабак, я фальшивый, бестолковый, ущербный, странный, я неженка, «педик»; я не мужчина». Я ощущаю постоянный страх от того, что кто-то узнает, что я ненастоящий. Я постоянно ожидаю, что меня отвергнут, но когда этот момент наступает, я всегда не готов к этому».
Другой мужчина описал свой ожидаемый стыд как внутреннее ощущение того, что он недостоин любви:
«На каком-то уровне я выражаю скрытую просьбу: „Пожалуйста, не напоминайте мне о том, что я недостоин любви. Если вы хотите быть моим другом, постарайтесь отвлечь меня от этой правды»».
Позиция ожидания стыда — это в буквальном смысле «позиция», в том смысле, что она выражена телесно и ее можно увидеть. Многие клиенты изображают кротость, осторожность, слабость. Некоторые мужчины, считающие себя геями, изображают экзальтированность, вульгарную претенциозность, эпатаж — это тоже является реакций на то же самое чувство стыда.
Скрытный образ жизни. Эта постоянная бдительность приводит к такому образу жизни, когда человеку приходится скрываться, избегать других, замыкаться в себе, быть пассивным. В клинической практике мы видели, что ожидаемый стыд может быть настолько интенсивным, что приближается к паранойе: у клиента появляется пугающая уверенность в том, что другой человек может настроить всех окружающих против него. Клиент предполагает, что он беззащитен против клеветы.
Всемогущество, которое он проецирует на другого человека, уничтожает любую веру в то, что сам клиент может напрямую влиять на других; «Оскорбленный другой» обладает всей полнотой власти. Клиент все еще ребенок в мире взрослых, бессильный напрямую влиять на мнение окружающих о себе. Прошлые ассоциации с этим пугающим ожиданием часто ведут к раннему подростковому возрасту, когда какой-нибудь хулиган настраивал против него других мальчиков, а может быть, к еще более раннему периоду, когда «всемогущая» мать, могла настраивать других членов семьи против него.
Хотя дети могут испытывать стыд за самые разные поступки, прегомосексуальные мальчики почему-то стыдятся желания привязанности к своему отцу — стыдятся показать свои мужские устремления. Если речь идет об особенно чувствительном ребенке, то он стыдится своих эмоциональных потребностей, связанных с мужскими взаимоотношениями, чувствует себя недостойным внимания, привязанности и одобрения. Зачастую его стремление самоутвердиться, как мужчине, угрожает стабильности отношений с матерью. В чем бы ни была причина, результатом этого стыда является окончательный отказ мальчика от своего истинного гендерного «Я».
Ни один мальчик не может просто «взять» мужественность у своего отца. Она может быть только предложена, дарована. Как говорит Лиан Пэйн (Leanne Payne), отец «благословляет» своего сына своей мужественностью.
Но мальчик страдает не только от ощущения того, что ему почему-то отказали в мужественности. Многим клиентам было дано почувствовать себя «ничем» в этом мире за то, что они показали свое стремление войти в мир мужчин. Трагический результат заключается в том, что мальчик присоединяется к остальному миру, отказываясь от той части себя, которая хочет быть мужчиной.
Таким образом, прегомосексуальный мальчик развивает у себя интрапсихическую систему, которая поворачивается против самой себя. Изначальный витальный аффект, выражающийся в стремлении к мужскому общению, провоцирует появление сдерживающего аффекта стыда. Результатом является разрушительная закрытость, хроническое сдерживание последующих возможностей для мужской привязанности.
Это понимание развития помогает объяснить клинические особенности, связанные с гомосексуальностью, а именно необычную чувствительность к стыду, и черты характера, предполагающие нарциссизм. Стыд и нарциссизм — две стороны одной медали — там, где есть нарциссизм, есть стыд, а там, где есть стыд, есть и нарциссизм. Для наших клиентов гомосексуальное поведение защищает от стыда, который они испытывают в отношении чувства мужской неполноценности.
На самом деле, мы можем рассматривать стыд как «нож», который режет «Я», и отсекает дезавуированные аспекты, которые имеют отношение к полу. Гомосексуальность — это попытка залечить рану от отсечения части самого себя посредством слияния с другим мужчиной. Главная проблема, возникающая при выходе из гомосексуальности, — это иллюзия того, что гендерный стыд якобы может быть вытеснен однополыми отношениями.
Нарциссизм: гордость и презрение к себе. Один из клиентов сказал: «Моя мама всегда давала мне понять, что я какой-то „особенный». Хоть я и не знаю почему, и не знаю „в чем именно моя особенность»». Нарциссическая функция однополого влечения была проиллюстрирована в одной недавней гей-телепередаче, где два персонажа обсуждали третьего привлекательного мужчину. Один гей сказал другому: «Меня так влекло к нему, что я должен был либо стать им, либо иметь его».
Во время фазы гендерной идентичности, как и во время всех остальных фаз развития ребенка, наблюдается усиление стремления достичь какой-либо компетентности. Наряду с этим биологически обусловленным стремлением к развитию при достижении гендерной идентичности появляется нарциссический аспект и с другой стороны уязвимость к унижению, в случае неудачи. Эго-идентификация с гендерным овладением делает мальчика чувствительным к стыду.
Нарциссическое поведение включает в себя манипулирование внешними переменными, чтобы успокоить себя от стыда. Стыд — это «изнанка нарциссизма» (Morrison, 1989), с чередующимися ощущениями гордости и презрения к себе. «Гордость и ненависть к самому себе неразрывно связаны; это два проявления одного процесса» (Horney, 1945).
Нарциссическое расстройство личности, говорит Шор (Shore, 1991), характеризуется недостаточной способностью регулировать стыд. X. Б. Льюис (Н.В. Lewis, 1980) также считает, что нарциссическая личность страдает от стыда, а Адлер (Adler, 1969) описывает нарциссический комплекс превосходства как компенсацию за комплекс неполноценности. Как объяснил один клиент:
«Я помню, как смотрел на этих мальчиков и думал: „О, я гораздо лучше, чем они. И к тому же, они еще и глупы».
Всякий раз, когда я видел парня, выглядящего лучше меня, я злился. Я должен был, во что бы то ни стало, привлечь его внимание. Дело не в них, дело во мне. Всегда во мне. Я так тщеславен! Вся моя жизнь вращается вокруг моей внешности и желания быть самым главным «красавчиком» в округе. Мой нарциссизм пронизывает все аспекты моей жизни; Он заполняет каждый уголок и каждую щелку… Он контролирует меня.
Я злюсь на себя. Это огромное безумие и разрушение моей жизни».
Развитие мужской дружбы: вызов стыду и нарциссизму. «Когда я нахожусь с другими парнями, они кажутся такими спокойными, но я чувствую себя зажатым. Я притворяюсь будто я „с“ ними, но я просто притворяюсь», — сказал мне один клиент.
Что касается других мужчин, то главная задача человека, борющегося с однополым влечением, состоит в том, чтобы вырваться из своей позиции ожидаемого стыда, вызванной нарциссизмом. Он должен отказаться от ложного «Я» «милого парня», и остаться в своем истинном «Я». В этом ассертивном внутреннем состоянии становится возможным привязанность и гендерная идентификация.
Терапевт должен внимательно следить за склонностью клиента перемещаться между этими двумя крайностями — самоуничижением и напыщенностью — и помогать ему развивать реалистичное восприятие себя по отношению к другим. Проще говоря, задача состоит в том, чтобы видеть в другом мужчине реального человека, и одновременно воспринимать и себя в таком же качестве.
Многие клиенты начинают отношения с мужчинами с преувеличенными ожиданиями, основанными на сверхидеализации и безрассудной страсти. Они не готовы признать эти искажения, пока не испытают болезненное разочарование. Затем иллюзии разрушаются, и они вынуждены более честно взглянуть на структуру их дружбы.
Как указывает К. С. Льюис в своем эссе «Любовь»: «Те, кто способен зачать Дружбу лишь как маскировку или произведение Эроса, но не как содержательную любовь, выдают тот факт, что у них никогда не было Друга» (1960, р. 61)
Ниже приводится рассказ 28-летнего мужчины, столкнувшегося с некоторыми болезненными реалиями в плане его отношений с «Джеком» — мужчиной, с которым он надеялся подружиться.
КЛИЕНТ: Джек избегает меня. Он говорит, что я чересчур чувствителен, я слишком пылкий. Больно сознавать, что мое отчаяние оттолкнуло его. Я создаю эти отношения, которые, как мне представляется, заполнят мою пустоту. Но это безнадежно. Я буду чувствовать себя так до конца своей жизни. Я кусок д—ма. Я нигде не могу найти утешения.
ТЕРАПЕВТ: Как вы себя чувствуете сейчас, когда говорите это?
КЛИЕНТ: Одиноко. Я чувствую себя испуганным, обиженным и (глубокий вдох) я скучаю по Джеку.
ТЕРАПЕВТ: Это процесс горевания, и отказ от ваших иллюзорных представлений о том, что Джек удовлетворит все ваши потребности. Это видение и принятие Джека как личности, таким, каким он есть на самом деле.
КЛИЕНТ: Да, не пытаясь переделать его, превратить его во что-то, что меня удовлетворяет. Я создаю эти отношения. Я выстраиваю взаимодействие. Но оно никогда не выходит таким, каким я ожидаю.
ТЕРАПЕВТ: (Возвращаясь к его ощущениям) Что вы чувствуете сейчас по отношению к Джеку?
КЛИЕНТ: Это фантазийные отношения. Они не могут быть такими, какими я хочу их видеть. Даже когда это хорошо, этого никогда не бывает достаточно. Я хочу его постоянной преданности, но он не имеет понятия о том, что я действительно хочу, и мне приходится страдать от этого.
ТЕРАПЕВТ: Да… Это касается ваших страданий.
КЛИЕНТ: Да, я знаю. И никто никогда не заполнит эту пустоту. Я всегда жил с надеждой, что кто-то придет и сделает меня счастливым. Я фанатично планировал свои контакты с определенными парнями, бросаясь от одного избранника к другому, пытаясь заполнить эту пустоту. Но на заднем фоне всегда было ощущение — «мне это не поможет». Мне нужно научиться строить дружеские отношения, которые не направлены на «исправление» [fixing] меня, на восполнение моей пустоты
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете сейчас, когда говорите это?
[Клиент точно знает, что происходит, но на самом деле не осознает смысла собственных слов.]
КЛИЕНТ: Страх и боязнь будущего. Затем я впадаю в гнев из-за того, что я должен носить все это с собой.
ТЕРАПЕВТ: На кого вы сердитесь?
КЛИЕНТ: На отца (размышляет)… и Бога. (Долгая пауза, затем внезапно) Вот один случай, о котором я хотел бы упомянуть, но я все время забываю рассказать вам о нем. Я чувствую приятное возбуждение по этому поводу. Я помню, как в третьем классе, когда мне было лет семь-восемь, я лежал на траве и смотрел на отца, косившего газон. Он был обнажен до пояса. Я надеялся, что он заметит меня и подойдет ко мне. Конечно же, он не подошел. В этом воспоминании есть какая-то доля сексуального возбуждения.
ТЕРАПЕВТ: Как вы себя чувствуете, когда говорите мне это?
КЛИЕНТ: Смущенным.
ТЕРАПЕВТ: Вероятно, поэтому вы все время забывали рассказать мне об этом.
КЛИЕНТ: (Слегка рассмеялся). Да. Я просто хотел пообщаться с моим отцом, и я уже тридцать лет пытаюсь найти способы общения с такими людьми. У меня не было здоровых отношений всю мою жизнь. Я потратил так много времени в своей жизни, ожидая следующего возбуждения: «О, через пять дней я буду с… Вставьте тут имя этого парня».
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете?
КЛИЕНТ: Испуг. (Пауза) Панику. Кого я могу найти, кто бы позволил мне испытать приятные чувства по отношению к себе?
ТЕРАПЕВТ: Это все идеи. А что вы чувствуете? Где вы это чувствуете?
КЛИЕНТ: (Глубокий вдох, пауза) Вокруг моих глаз. Они тяжелые. Мое лицо напряжено. Когда я соображаю, я вижу, что цена слишком высока, но когда я слаб, мне кажется, меня это не волнует. Я заплачу любую цену.
ТЕРАПЕВТ: Давайте поговорим о «тяжести вокруг глаз».
КЛИЕНТ: Грусть. (Пауза) Да, грусть.
ТЕРАПЕВТ: Где?
КЛИЕНТ: Помимо напряжения на лице? (пауза) В груди.
ТЕРАПЕВТ: (Ждет).
КЛИЕНТ: (Кажется, потерянным и рассеянным) По всей видимости, везде.
[Терапевт понимает, что клиент отвлекся от телесных ощущений.]
ТЕРАПЕВТ: Давайте вернемся к вашей груди. Как грусть ощущается в вашей груди?
КЛИЕНТ: Как твердый шар в области солнечного сплетения.
ТЕРАПЕВТ: Да, оставайтесь с этим.
КЛИЕНТ: (Длинная пауза, кажется, он не знает, что сказать)
ТЕРАПЕВТ: Большой шар или маленький?
КЛИЕНТ: Маленький… И твердый…и темный. Черный. (Указывает на центр грудной клетки)
ТЕРАПЕВТ: Да, оставайтесь с этим.
КЛИЕНТ: Это похоже на полое, пустое, черное место.
ТЕРАПЕВТ: (Ждет)
КЛИЕНТ: (Серьезно задумался) Да. Действительно холодный. Большой, пустой, падающий, тяжелый.
[Клиент становится очень тихим.]
ТЕРАПЕВТ: Когда еще вы ощущали, что у вас что-то внутри опускается, падает?
КЛИЕНТ: (Мягко) Всю жизнь. Когда соседний мальчик приглашал меня к себе в гости, мы обычно дурачились в его комнате. Когда я приходил домой, я чувствовал себя грязным, застрявшим в том же старом чувстве «пустоты и одиночества».
Установлению взаимной дружбы, к которой так стремится клиент, мешают мощные и тщетные попытки добиться интимной близости, которые находятся в противоречии с его еще более сильным страхом быть отвергнутым. Он видит лишь два крайних варианта: либо его оставят, либо он запутается в отношениях. Многие из наших клиентов, распознав эту дихотомию ранее в своих отношениях с матерью, склонны думать в тех же абсолютных категориях — либо-либо.
Психологическое образование призвано в это время помочь разъяснить клиенту, что «мгновенная близость» с другими мужчинами не формирует дружбу с ними; это невозможно. Я объясняю клиенту, что напротив дружба складывается поэтапно, со временем. Я предлагаю ему модель из двух концентричных кругов. В центре круга мы видим клиента с одним-тремя близкими друзьями, а во внешнем круге — от шести до восьми знакомых. Я объясняю, что он вправе ожидать, что некоторые из группы его знакомых со временем перейдут в разряд близких друзей. Но это не произойдет сразу, этот процесс невозможно ускорить. Эта обобщенная рабочая модель уменьшает беспокойство клиента и позволяет ему сосредоточиться на реалистичном плане действий по развитию более здоровых и менее запутанных отношений с мужчинами.
Эрос против филии: от стыда к ассертивности. Репаративная терапия различает два разных способа общения с другими мужчинами: эрос — сексуальный или эротический; и филия — братский. Это различие понимается лучше, если рассматривать жизнь в более широком контексте и сравнивать жизнь в позиции стыда, обусловленной нарциссизмом и жизнь в состоянии здоровой ассертивности.
Переняв эту идею, клиент с легкостью осознает, что в условиях позитивного самоощущения, его гомосексуальное влечение уменьшается. Возможно, еще до начала терапии он уже догадывался о существовании такой обратной зависимости, но никогда не уделял этому серьезного внимания. В одном исключительном случае, даже пятнадцатилетний парнишка смог заметить эту разницу. Когда я предложил ему развивать дружбу с тем мальчиком из школы, которого он эротизировал, он решительно заявил: «Нет! Тогда меня больше не будет тянуть к нему!»
Значительный прогресс достигается, когда клиент осознает, что его гомосексуальное влечение порождается, прежде всего, не привлекательностью другого мужчины, а своим отношением к самому себе. Он обнаруживает, что его однополое влечение связано с тем, что он склонен относиться к другим мужчинам не с позиции равного им, а исходя из позы стыда. И, напротив, его гомосексуальный интерес исчезает или существенно уменьшается, когда он общается с другими мужчинами, ощущая свою внутреннюю ассертивность.
Определив зависимость между возрастанием чувства мужественности и уменьшением однополого влечения, один из клиентов сообщил: «Я замечаю, что, когда я уверен в своей маскулинности, я не нахожусь в режиме «Перманентного сканирования»: ну, вы знаете, в том постоянном режиме перемещения и визуальной проверки ребят. Когда я чувствую себя хорошо, я даже не задумываюсь об этом».
Другой клиент рассказал о своем опыте более подробно:
КЛИЕНТ: В субботу вечером меня пригласили на вечеринку. Там были три довольно симпатичных парня. Я почувствовал некоторое влечение. Они поговорили со мной немного, но я чувствовал себя неловко. Я не знал, что сказать. Я рано ушел с вечеринки, даже не допив свой напиток.
ТЕРАПЕВТ: (Кивает)
КЛИЕНТ: Затем, на следующий день я отправился в поход с пятью парнями, которые тоже были на вечеринке. Мы провели там несколько часов, переправлялись через реку в заброшенную шахту и ходили купаться на озеро. После этого мы все отправились обратно. Я чувствовал себя частью их компании.
ТЕРАПЕВТ: Расскажите мне о двух событиях — вечеринке в субботу вечером и воскресном походе с друзьями — когда у вас были более сильные гомосексуальные ощущения?
КЛИЕНТ: В течение всего дня во время похода я ничего не чувствовал. Но (смущенный смех) после ухода с вечеринки в субботу вечером, я воспользовался интернетом, чтобы посетить порносайты для геев.
Вот еще один пример этого перехода от эроса к филии. 21-летний студент колледжа, испытывавший сильное сексуальное влечение к другому студенту, осторожно стал завязывать с ним дружеские отношения. По мере развития и укрепления их дружбы, клиент стал менее «озабоченным». Он смог признать, что его друг действительно хорош собой, но сексуальное возбуждение по отношении к нему ушло. Он сообщил следующее: «Мы сидели на лужайке, я смотрел на его рубашку, и заметил его волосатую грудь. Это всегда меня возбуждало. Но в этот раз я не смог возбудиться, потому что разговаривал с ним». В этом разговоре, в котором были очевидны взаимность и ассертивность, клиент общался с правильной позиции, воспринимая себя как равного; это устранило из общения сексуальный подтекст.
Один 28-летний мужчина описал свой внутренний переход от эроса к филии, и от стыда к ассертивности, который произошел у него, когда он принимал душ после посещения спортзала в компании двух друзей.
КЛИЕНТ: Я подружился с этими двумя красивыми парнями, которые живут в моем жилом комплексе. Они гетеросексуальные, дружелюбные ребята. У нас есть тренажерный зал, в котором мы занимаемся, и мы ходим туда во время обеденного перерыва. Они действительно красивые, но когда я нахожусь с ними в душе, я не чувствую возбуждения. Мы втроем разговариваем, и нет ни возбуждения, ничего.
ТЕРАПЕВТ: И почему, как вы думаете?
КЛИЕНТ: Я не знаю… Потому что мы разговариваем.
ТЕРАПЕВТ: Какое отношение имеет к этому разговор?
КЛИЕНТ: Я просто чувствую, что мы общаемся по-другому, и это просто не становится проблемой. (Пауза) Но иногда я «делаю снимок».
ТЕРАПЕВТ: Что?
КЛИЕНТ: Вы знаете, что-то типа снимка; я ловлю какой-то кадр, изображение, которое я могу вспомнить позже.
ТЕРАПЕВТ: Сексуальный образ, который вы можете использовать позже. Для мастурбации?
КЛИЕНТ: Ну, да.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо, давайте подумаем об этом. Когда вы делали свой «снимок», поддерживали ли вы контакт? Контакт с этими парнями?
КЛИЕНТ: Нет. Я явно должен был отключиться от общения.
ТЕРАПЕВТ: Вам пришлось, по существу, выйти из разговора — даже на секунду — чтобы сделать снимок.
КЛИЕНТ: Да, затем вернуться к истинному «Я» и эмоционально воссоединиться с ними. Тогда они снова стали «парнями». Но симпатичными парнями.
ТЕРАПЕВТ: Конечно. Но сексуально вас влечет к ним?
КЛИЕНТ: Нет, но может.
ТЕРАПЕВТ: Конечно. На то и снимок. Но чтобы увидеть их в сексуальном режиме, вы должны были изменить свое общение с ними, и когда вы сделали это, они перешли из категории друзей в категорию сексуальных объектов. На тот момент вы сознательно решили отключиться от них, сделав их объектами для вашего использования, чтобы вызвать желаемое сексуальное возбуждение.
КЛИЕНТ: Да, я помню, что на самом деле, я чувствовал себя немного коварным, делая это, как будто я их использовал.
Нарциссическое внимание в противоположность аутентичному утверждению. В ходе лечения мы пытаемся привлечь внимание клиента к ощутимой разнице между двумя состояниями: захватывающим (даже волнующим), но поверхностным удовлетворением от нарциссического внимания и менее захватывающим (но более насыщенным) удовлетворением от полноценной, взаимно утверждающей связи.
Часто встречается «неистовая» сторона нарциссизма, как если бы человек бунтует против пассивного ложного «Я» «милого парня». Путая свои нарциссические потребности с аутентичной связью, один из клиентов сказал: «Мне нужно почувствовать себя особенным, прежде чем я почувствую связь с кем-то. Особенность позволяет мне почувствовать эту связь». Посредством нарциссических манипуляций он добивается лести от другого мужчины, чтобы направить того в отношения, которые смогли бы утвердить его уязвимое внутреннее «Я». В результате, он создает самоубийственный парадокс: позитивное внимание других людей не смогло повысить его низкую самооценку, так как люди, которых он так умело смог заставить восхищаться им, вскоре за свою доверчивость станут объектами его презрения.
Другой клиент признался: «Когда я нахожусь рядом с людьми, я на самом деле не с ними. Я не заинтересован непосредственно в них самих. Вместо этого я сосредоточен на том, чтобы вынудить их обратить внимание на меня, заставить их полюбить меня. На самом деле, мне плевать на других людей».
Чтобы прояснить разницу между получением нарциссического внимания и получением аутентичного подтверждения, мы выделяем два качественно разных способа «быть замеченным»:
- Получение нарциссического внимания: ощущения восхищения, обожания. Этот способ быть замеченным основан на оценке внешнего облика и кажется удовлетворяющим, и возбуждающим. Поскольку этот способ яркий, но поверхностный, он не приводит к внутренним преобразованиям. Нарциссическое внимание — это не подтверждение, которое было даровано непринужденно, но напротив, оно предполагает своего рода «выуживание» этого подтверждения от другого мужчины.
- Подлинное (аутентичное) подтверждение: ощущение уважения, почитания. Это способ «быть замеченным» ориентирован на подтверждение внутренних качеств характера и кажется успокаивающим, укрепляющим и глубоко преобразующим. Такой способ включает не манипулирование, а получение добровольного одобрения и признания со стороны другого мужчины.
Мужчина с однополым влечением пытается «устранить» свой стыд, установив нарциссические отношения с определенными мужчинами, которые выбраны по физическим данным или чертам характера, напоминающим о человеке, который пристыдил его в прошлом. Тем самым, он использует их как объекты самости. Таким образом, эти люди используются как продолжение нарциссического «Я». Через проецирование фантазии человек считает, что эти мужчины предоставляют ему возможность справиться с прошлой травмой. Повторение дуализма стыд-нарциссизм с этими избранными мужчинами представляет собой навязчивое повторение.
Однако никакие нарциссические отношения никогда не способствуют эмоциональному росту, они лишь подпитывают ненасытную потребность в особом внимании. И когда другой человек не удовлетворяет потребности такого мужчины, он прибегает к привычным нарциссическим маневрам, в виде лести, капризов, вызыванию чувства вины или истерике.
Проработка нарциссической иллюзии для достижения подлинного взаимопонимания с другим человеком проходит в рамках терапевтического рабочего альянса. Не страшась ожидаемого стыда, клиент должен рискнуть и ухватиться за исцеляющую позицию, в которой он воспринимается другими мужчинами как мужчина, со всеми своими страхами и слабостями. Задача также включает в себя восприятие другого мужчины (психотерапевта) как автономного индивида с его собственными потребностями, недостатками и слабостями. Одним словом, для клиента рост гендерного уважения происходит тогда, когда оба мужчины взаимодействуют друг с другом без иллюзий и искажений.
Нарциссические отношения: «Моя особая (подруга)». Стремление к нарциссическому вниманию, в отличие от подлинного подтверждения, чаще всего рассматривается терапевтом в ситуации дружеских отношений между мужчинами. Однако иногда клиенты говорят и о своей особой девушке (то есть, подруге). Мы слышим: «Мы все делаем вместе: ходим по магазинам, смотрим кино, болтаем по нескольку часов». Связующий элемент дружбы — это негласное обязательство каждой стороны позволить другой стороне почувствовать себя особенной. Эти несексуальные, взаимно нарциссические отношения, как правило, являются копией отношений клиента с его матерью или старшей сестрой. Иногда мы слышим об известных голливудских кинозвездах, которые ищут геев в качестве лучших друзей и поклонников.
Эти отношения с «особой подругой» продолжаются до тех пор, пока не наступит драматический кризис, когда кто-то не выполнит негласное соглашение, заключающееся в нарциссическом удовлетворении другого. Результат — глубокое разочарование и окончательный, горький разрыв отношений.
Нарциссические отношения: идеализированные мужчины. Нарциссический аспект однополого влечения проявляется в следующем допущении, часто совершаемом гомосексуальными клиентами: «Для меня не важен мужчина, не возбуждающий меня». Иллюзия здесь заключается в том, что человек полагает, что он якобы может достичь мужественности этого сексуально привлекательного другого мужчины, превращая его в нарциссический объект самости. Эта идея проистекает из взгляда на других мужчин, основанного на стыде и не имеющего гендерной окраски.
По мере продолжения лечения, клиент начинает видеть, что степень привлекательности другого мужчины зависит не от его внешности, а от негативного восприятия клиентом самого себя. «Удовольствие» от гомосексуального секса уменьшается по мере того, как у клиента растет осознание полярности нарциссизма—стыда, управляющего его влечением.
В следующей стенограмме мы видим борьбу клиента с ощущением ничтожности, вызванным стыдом:
КЛИЕНТ: В моей жизни мне часто встречались такие хорошие люди, как Артур, которых затем я отвергал, от которых я отказывался. И я не заполнял эту пустоту; на самом деле, я выстраивал забор вокруг нее: я не впускал их. Когда я думаю об Артуре, я думаю, что не достоин его дружбы. Почему он тратит свое время на меня?
ТЕРАПЕВТ: Вы выискиваете причины для упразднения вашей дружбы. Зачем?
КЛИЕНТ: Страх быть отвергнутым им, боязнь того, что он не будет заботиться обо мне. Я устанавливаю защитный барьер… а затем я хочу заставить его пожалеть меня, чтобы я мог получить от него больше внимания. Я излишне драматизирую для того, чтобы заставить его обратить на меня внимание. Я знаю, что скорее всего, изматываю его такими отношениями, но дома я никогда не получал такого внимания. Я также плакал, для того чтобы привлечь внимание родителей, хотя в действительности это никогда в полной мере не восполняло моей потребности. Да, в какой-то степени это было неплохо… Но полностью это не удовлетворяло. Поэтому я должен был драматизировать свою потребность — мне всегда приходится устраивать сцены, я не могу просто расслабиться.
ТЕРАПЕВТ: Урок, который вы усвоили в детстве, заключается в том, что «вашей самобытности» было недостаточно, чтобы получить любовь и внимание. Быть обычным для вас означало остаться одиноким.
КЛИЕНТ: Точно… Когда я был в средней школе, я чувствовал себя обделенным вниманием «крутых» ребят. Когда я учился во втором классе, я помню одного такого парня — его звали Билли. Я хотел пригласить его на день рождения, но он не захотел прийти. Я чувствовал себя ужасно. Теперь я хочу привлечь внимание Артура. Когда я получаю его внимание, я чувствую себя расслабленным, я чувствую себя в безопасности.
ТЕРАПЕВТ: Да, он заверяет вас, что с вами все в порядке.
КЛИЕНТ: Да, это так трогательно, я так зависим от этого парня. Фактически, я полностью разрушаю мою жизнь, бегая за ним. Я чувствую себя настолько беспомощным и очень злым, что даже не могу выразить это. Я сексуально привязан к нему. Я боюсь, что если я когда-либо выражу какой-то гнев, я проиграю. Когда я с ним, я становлюсь «гипер»-одержимым, и я хочу притворяться.
ТЕРАПЕВТ: Итак, игнорирование заставляет вас сердиться.
КЛИЕНТ: (Кивает) Да.
[Терапевт вновь обращается к проигрышным отношениям с родителями.]
ТЕРАПЕВТ: Итак, вы боитесь, что ваш гнев оттолкнет его от вас, и поэтому, вы просто подавляете его.
КЛИЕНТ: И тогда я становлюсь самокритичным. Это ужасно, это действительно глупо. Люди, должно быть, смотрят на меня, как на идиота.
ТЕРАПЕВТ: Но зачем вы это делаете с собой?
КЛИЕНТ: Я не заслуживаю его внимания. Почему он хочет быть моим другом? Я жалок. Я не могу просто расслабиться, я всегда ищу какой-то сценарий. Я даже не ожидаю обратных звонков от своих друзей. В реальности я заслуживаю того, чтобы меня игнорировали, пока я не стану «совершенным».
Единственное прибежище, которое ребенок имеет для компенсации дезавуированной гендерной части самого себя, — это нарциссическая идеализация другого мужчины, когда черты и особенности, «принадлежащие» другому, через фантазию включаются в его «Я».
Но проблема в том, что такой нарциссический подход к этому вопросу ничто не меняет, он не работает. Реальность будет неизбежно вмешиваться в каждые отношения, чтобы разрушить иллюзию, а, следовательно, вызвать еще больший стыд.
Всякий раз, когда происходят такие столкновения между нарциссизмом и реальностью, они должны быть выявлены для клиента, чтобы он признал их.
Иллюзии и искажения
Направляя клиента к его истинному гендерному «Я», терапевт пытается показать клиенту, как он колеблется между двумя нереалистичными крайностями — стыдом и нарциссизмом. Их когнитивные искажения являются, соответственно, искажениями и иллюзиями.
Иллюзии и искажения берут свое начало в ранней детской травме. Они формируют тактику выживания, чтобы оставаться в отношениях с «родителем, который обещает что-то хорошее, но не может это сделать» (Stark, 1994а).
Иллюзии включают в себя веру мужчины в то, что кто-то (значимый другой, например, терапевт) скомпенсирует изначальные потери в общении с родителями, и даст ему те любовь и внимание, которых он не получил в детстве. Сегодня, когда он уже стал взрослым, у него все еще сохраняется это желание видеть в других «хорошего родителя», но у него всегда есть дурное предчувствие, что в действительности они окажутся «плохими родителями».
Постоянная потребность клиента в проработке травмирующего прошлого заставляет его многократно создавать иллюзии и искажения о людях в его нынешней жизни. Иллюзии по поводу того, что можно обнаружить «особую» связь с другими, в том числе с терапевтом, защищают его от столкновения с реальностью его главной реляционной утраты и скорби по ней.
Конструктивный способ помочь клиенту распознать его иллюзии и искажения — это вести журнал (см. Раздел 15).
Иллюзии и искажения: защита от проработки горевания. Для клиента, который пережил глубокую утрату привязанности, иллюзии и искажения представляют собой «отказ признать реальность того, насколько это было плохо» (Stark, 1994а, р. 136). Держась за эти неправильные представления, он прерывает процесс горевания, отклоняя или сводя к минимуму реальность того, что его не замечали и не любили по-настоящему. Кроме того, они не позволяют ему взять на себя ответственность за улучшение ситуации.
Успешная проработка горевания означает не только признание реальности прошлых утрат, но также и мучительную правду, состоящую в том, что никто в его нынешней жизни никогда не сможет компенсировать эти утраты (дальнейшее обсуждение этого см. в главе 21).
Ребенок, который сталкивался с непониманием, насилием и пренебрежением, часто сохраняет иллюзию насчет доброты родителей, беря на себя ответственность за их несовершенство. Постоянно получая душевные травмы в результате непостоянства родителей, которые то демонстрируют ему свою любовь, то отвергают его, ребенок из нарциссической семейной системы получает эмоциональную безопасность только тогда, когда «спасает» родителей, принимая на себя их недостатки. Он не усваивает урок объектного постоянства, например, «Моя мать (или отец) иногда бывает хорошей, а иногда плохой, но я все же могу воспринимать ее (или его) как того же самого, цельного человека». Не усвоив этот урок, он развивает у себя модель радикального переключения между двумя крайними представлениями о других: нереалистичной идеализацией и дегуманизирующим обесцениванием.
Мазохизм и садизм. Стыд — это мазохистское (самонаказание) в том плане, что ребенок берет на себя бремя неудачи родителей. Ребенок решает принять стыд и верить в пустые обещания будущего вознаграждения в новых отношениях, вместо того, чтобы в полной мере испытывать свое разочарование и гнев по поводу их неудачи. Садизм (наказание других), напротив, — это реакция мазохиста на разочарование в связи с потерей иллюзии.
Смирение. Стыд и нарциссическая грандиозность чередуются в рамках взаимно усиливающейся дихотомии. Единственное противоядие от этого чередования стыда и нарциссизма — это принять реальность, а для этого нужно глубокое смирение. Смирение означает реалистичное принятие собственных ограничений и отказ от необходимости переоценивать или недооценивать себя или других. Смирение освобождает человека от самодовольства и позволяет ему сосредоточиться на своих и чужих подлинных потребностях.
По мере того как терапия прогрессирует, нарциссические манипуляции клиента и его, вызванное стыдом поведение, обречённое на провал, постепенно сменяются большим терпением по отношению к болезненному испытанию в виде столкновения с жизненными обстоятельствами.
Эта адаптация к реальности достигается не только через его отношения с терапевтом (через понимание и работу через перенос), но и в результате его растущего восприятия других как реальных людей с их собственными определенными потребностями.
Рисунок 5.1. Смирение
Подлинная связь с другими людьми и ответственность за то, как его поведение влияет на других, начнут смещать внимание человека с самозащиты на эмпатию. Исцеление от стыда и нарциссизма достигается благодаря растущему состраданию к себе и другим, а также постоянному реальному пребыванию с другими людьми, то есть посредством подлинного общения.
Восприятие других людей автономными и независимыми также помогает уменьшить сосредоточенные исключительно на себе ожидания клиента. Это процесс трансформации, который «гуманизирует» человека с нарциссическими чертами характера (Johnson, 1987).
Тестирование действительности, отсутствие идеализирования. С самого начала, Фрейд в своей работе (1895) различал два регулирующих принципа психических функций — «принцип реальности» и «принцип удовольствия». В период младенчества ребенок, сталкивающийся с повторным разочарованием, уступает принципу удовольствия и утешает себя приятными, но неточными представлениями о внешнем мире. Позже, он должен принять принцип реальности. Это — «важный шаг» (р. 219), во время которого он оставляет принцип удовольствия и может принять то, что уже больше не является приятным, но при этом, реально.
Принцип реальности в применении к репаративной терапии — это разрешение дуальности стыда и нарциссизма.
Эти две полярности (презрение и идеализация) доминируют над мышлением нарциссической личности, и для гомосексуала эти полярности фиксируются, прежде всего, на символах мужественности. Другой мужчина оценивается как идеальный или как презренный согласно качеству его маскулинности. Альтернатива восприятию идеальный-презренный, конечно, это признание другого человека таким, какой он есть, со всеми его недостатками.
Психическое здоровье как принятие реальности. Есть различные и иногда противоречивые способы определения психического здоровья, но основной компонент (особенно по сегодняшним критериям) — это принятие самого себя. К сожалению, многие психиатрические учреждения считают человека здоровым, если тот принимает самого себя. Психиатров меньше заботит то, как человек приспособился к реальному (гендерному) миру или живет ли он в соответствии со своим биологическим замыслом.
Я вижу обоснованность определения, которое Старк дает основному качеству, определяющему психическое здоровье: это — возможность ощущать реальность такой, какая она есть, и других в этой жизни такими, какие они есть, без необходимости меняться. Это определение, считающееся более традиционным. Здоровый человек принимает других в своей жизни, исходя из того то, что они могут или не могут ему дать.
В нашей модели, принцип реальности — который приносит наибольшую отдачу во время анализа переноса — является противоположной силой, которая преодолевает стыд (с его искажениями самонаказания) и нарциссизм (с его само — раздуванием иллюзий).
Иллюзии и искажения в переносе. Явление переноса, возможно, самое большое открытие Фрейда, — это наделение терапевта негативными или позитивными чертами хорошего или плохого родителя, которое осуществляет клиент. Посредством тщательного анализа переноса у клиента есть возможность проработать непроработанную родительскую травму. Перенос отражает потребность клиента сделать терапевта человеком, которым он на самом деле не является. Негативный перенос — это искажение, возникающее тогда, когда клиент пытается сделать из терапевта плохого родителя (или ожидает, что он станет похожим на плохого родителя).
Позитивный перенос — это иллюзия, что терапевт будет идеализированным хорошим родителем, которого клиент никогда не имел. При позитивном переносе, клиент проецирует на терапевта хорошего (идеализированного) родителя, у которого «есть все ответы, которые сделают все лучше».
Старк (Stark, 1994) резюмирует перенос с точки зрения иллюзий и искажения, указывая, что «клиент одновременно боится, что его терапевт будет плохим и на некотором уровне, хочет, чтобы терапевт был плохим» (р. 7). У большинства клиентов есть возможность чувствовать терапевта как реального и поэтому несовершенного человека. Но на определенном уровне они принимают решение «забыть» это из-за подсознательной потребности проработать прошлую родительскую травму. Через этот нарциссический вклад они превращают терапевта в объект самости. Поэтому, внутри клиента всегда есть напряженность по поводу его реалистичного видения терапевта и его потребности в нереалистично позитивном или негативном его восприятии. Искажения действительности прорабатываются через личность терапевта, и приводят к подлинному человеческому общению. Терапевтическая цель для клиента состоит в том, чтобы увидеть терапевта (а, следовательно, и всех других людей) таким, какой он есть в действительности, увидеть благо, которое он предлагает, а также все его человеческие недостатки.
Для клиента с однополым влечением искажения и иллюзии, переносимые на терапевта-мужчину, часто являются олицетворением любимого, но недоступного отца. Женщина — терапевт может также столкнуться с тем, что клиент-мужчина будет проецировать на нее «проблемы своей матери», ожидая в ее лице увидеть другую женщину, которая будет управлять им и принижать его личную власть.
Повышение чувствительности клиента к его нарциссическим иллюзиям. Когда терапевт раскрывает нарциссические мотивации и лежащие в их основе инфантильные потребности клиента, клиент обычно реагирует на это стыдом.
Один мужчина так объяснил свое понимание усиления своего нарциссизма:
«Теперь я вижу нарциссизм таким, какой он есть. „Они“ должны „существовать для меня». Когда я превращаю мужчину в объект нарциссизма, я поглощаю его. Это разрушает людей, в том числе и меня.
Как-то я позвонил своему другу Тому. Во время нашего разговора я услышал, как где-то на заднем плане идет трансляция бейсбольного матча. Я чувствовал, что он отвлекается на передачу, и лишь частично слушает меня, и я почувствовал себя оскорбленным.
Я превратил это в драму: то, что он делал, сыпало соль на мою нарциссическую рану. Конечно, я не могу ожидать, что люди будут полностью восприимчивыми ко мне каждый раз, когда я хочу этого. Это — болезнь, и я вижу это теперь».
В этой цитате мы слышим основанное на стыде презрение к себе при осознании собственных нарциссических потребностей. Но оно лишь усиливает нарциссическую защиту клиента. Вместо этого терапевт пытается заменить самокритику клиента самосостраданием, ограничивая нарциссизм внутри его личной истории. Поступая так, терапевт моделирует сострадательное понимание изначальной потребности клиента придумать нарциссические маневры, чтобы получить любовь и внимание, в которых он нуждается.
Один клиент объяснил этот так:
«Я выбираю обычную цель. Я наблюдаю за тем, как я иду к ней. Я всегда выбираю молодых парней, у которых есть собственные проблемы, и я бегу и спасаю их, становясь их наставником. Большинство этих парней — это милые оболтусы — подростки в мужских телах. Я гиперуправляю и воспитываю их, ничего не получая взамен, а затем я негодую на них. Я не знаю, делаю ли я эти хорошие вещи для их или для своей выгоды, чтобы почувствовать себя необходимым, востребованным и оцененным. Мне трудно сказать».
Приводимый далее сеанс терапии показывает борьбу другого клиента с реальностью:
КЛИЕНТ: Когда я оглядываюсь назад на свою жизнь, я вижу, как я продолжал заменять этих особенных парней другими. Когда они не отвечают мне, я чувствую себя полным ничтожеством. Как будто мне лучше умереть.
ТЕРАПЕВТ: Да, это — момент стыда.
КЛИЕНТ: Да, они стыдят меня.
ТЕРАПЕВТ: Нет, они не стыдят вас. Они не помогают вам скрыть стыд, который уже присутствует, не участвуя в нарциссической игре.
КЛИЕНТ: О…?
ТЕРАПЕВТ: Вы учитесь ходить по натянутому канату реальности между двумя крайностями — особенными парнями, которые вызывают у вас приятные самоощущения, и парнями, которые игнорируют вас и заставляют вас чувствовать себя, как вы говорите «полным ничтожеством». Но действительность в отношении этих парней лежит где-то посередине.
КЛИЕНТ: Да. Это всегда было либо одно, либо другое, но я не знаю, как это может быть по-другому.
ТЕРАПЕВТ: Ваша задача — воспринимать другого парня как реального человека, оставаясь реальным самому.
Когда терапевт выявляет эту иллюзию, очень часто клиент оборачивается против него в своем нарциссическом гневе. В этот момент терапевт внезапно становится «плохим, стыдящим родителем».
Как вариант, терапевт может столкнуться с формой сопротивления, при которой подтверждение клиентом его нарциссического поведения сопровождается самонаправленной реакцией стыда. Признание его нарциссической манипуляции приводит к отчаянию: «Вы правы. Я вижу, что я никогда не буду нормальным!» Одним словом, осознание его нарциссизма вызывает еще больше самоиндуцированного стыда. Эта реакция стыда вызвана самоосознанием источника нарциссической манипуляции: он основан на воспоминаниях из детства, когда попытки мужской индивидуализации вызывали стыд.
Будучи олицетворением принципа реальности, терапевт пытается выявить иллюзии клиента, избегая при этом возникновения у него стыда. Это достигается указанием на историческую необходимость его иллюзорного творения. Подчеркивая потребность в нарциссической защите, которую клиент испытывал в детстве, терапевт уменьшает реакцию стыда клиента на такое воздействие.
В общении с большинством клиентов я считаю более выгодным избегать прямого «лобового» столкновения с используемыми клиентами формами защиты и, вместо этого, аккуратно выделяю и называю эти формы защиты, когда они появляются, позволяя клиентам свободно принимать или отвергать мои комментарии.
Обращаясь к клиенту, который вырос в триадно-нарциссической семье, терапевт мог бы сказать так: «В детстве вы не могли прямо выразить свои подлинные потребности, поэтому вы научились делать это с помощью манипуляции. Поскольку вы чувствовали себя обделенным вниманием, недооцененным и непризнанным, вы полагаете, что [этот другой человек] игнорирует вас, а на самом деле это не так». Психотерапевт с состраданием терпеливо показывает клиенту, что иллюзия была необходимой адаптацией в детстве: «Принимая во внимание то, насколько вас игнорировали в детстве, понятно, что вы начали манипулировать своим другом, чтобы получить особое внимание. Поскольку ваш отец проявлял к вам мало внимания, я вижу, как вы надеялись, что [этот другой человек] полностью полюбит и примет вас, чтобы восполнить эту неудовлетворенную потребность».
Один 35-тилетний клиент, пытаясь понять, как он манипулирует другими с целью получить особое внимание, создал нарциссические отношения с гораздо более молодым человеком.
«Эти выходные я провел с Томом, и были моменты, когда я ловил себя на мысли, что цепляюсь за любой его комплимент, но при этом какой-то слабый голос внутри меня говорил: „О, хорошо ты сейчас это поймал!” Но затем я слышал внутри себя более внушительный голос: „Вот! Значит, ты снова ловишь комплименты от кого-то; ты такой малыш!” Это всегда приносит с собой какое-то тяжелое, нехорошее предчувствие».
В такие моменты приходит черед вмешаться терапевту, который моделирует самосострадание, призванное заменить самокритику. На этот раз клиент должен принять существование своего нарциссического поведения, поскольку он работает над достижением подлинной аутентичности в отношениях с другими мужчинами. Терапевт проявляет сострадание к клиенту, когда он работает над развитием взаимной, реалистичной, более зрелой дружбы.
В ходе терапии один 28-летний мужчина начал различать нарциссизм и альтруизм:
«Когда я привлекаю внимание этих особых парней, это приносит мне удовлетворение лишь на короткое время, потому что я знаю, что я оказывал на них давление и манипулировал ими.
Но когда я отпускаю их, позволяя им проявлять интерес ко мне на их собственных условиях, по-своему и в свое время, — тогда это становится чем-то удивительным, действительно подтверждающим».
Когда клиент находится в своем самокритическом режиме стыда, он не только лишает себя общения, но и отрицает и наказывает своих близких. Запертый в отвращении к себе, он не может дать ничего хорошего тем людям, которыми он дорожит. Это не только терапевт, но и его друзья, и (если он женат) его жена и дети. Однако по мере того как растут его способности видеть других людей реалистично, растет и его способность принимать себя, вместе со всеми своими человеческими недостатками.
Истинное «Я» против Ложного «Я»
Самая ранняя и самая распространенная форма ложного «Я» — это «хороший маленький мальчик». Это попытка представить миру социально приемлемое «Я», при этом скрывая свои эмоции. Как социальная роль или общественный имидж, оно функционирует, чтобы успокоить и снискать расположение тех, кто потенциально может пристыдить человека. Ложное «Я» компенсирует потребность в социальной принадлежности и признании, одновременно предлагая самозащиту от возможных будущих моментов стыда.
Происхождение ложного «Я»: хороший маленький мальчик и необходимость притворства. «Помню, что в детстве я принял сознательное решение притворяться, чтобы не быть „съеденным заживо»».
Ложная личность является защитным расщеплением на части, результатом разрушительной семейной системы. Мы часто видим, как она появляется в виде защиты от отчужденного, отвергающего, критически настроенного отца и манипулирующей, навязчивой матери. Такая семейная динамика приводит к тому, что мальчик начинает стыдиться аутентичного и спонтанного выражения своего истинного гендерного «Я», и поэтому он начинает изображать из себя послушную, бесполую карикатуру. Хороший маленький мальчик — это однобокая личность, соглашающаяся и послушная, которая защищается от глубокого горя по поводу того, что ее не до конца узнали и полюбили.
Большинство клиентов отслеживают происхождение их ложного «Я» в своих отношениях с матерью. В некоторых более редких случаях оно, похоже, берет начало в отношениях с обаятельным, притягательным отцом, у которого была нарциссическая потребность в создании безгендерной идентичности у сына, которого отец боялся как потенциального конкурента.
Прегомосексуальный мальчик, который, вероятно, был чувствительным, творческим, одиноким ребенком, обнаружил, что притворяться — это так просто и так «естественно». Необходимость развивать ложное «Я», чтобы выжить, с легкостью привела его в богатый, эскапистский мир фантазий и актерской игры. Не имея возможности полноценно и удовлетворительно участвовать в семейной, а затем и в общественной жизни, он быстро обнаруживает, что фантазия уменьшает болезненную утрату.
Хотя оба родителя могут быть виноваты в том, что у мальчика не появляется истинного гендерного «Я», матери и отцы влияют на это по-разному. Отчужденный и критически настроенный отец делает это, не выявляя появляющуюся у чувствительного мальчика маскулинную идентичность и не становясь для него позитивной моделью для подражания, которая будет содействовать развитию его гендерного «Я». Манипулятивная и навязчивая мать делает это тонко, но последовательно, препятствуя формированию у мальчика истинного «Я»; ее любовь и внимание являются условными, основанными на том, удовлетворяет ли мальчик ее потребности. Ее эмоциональные потребности особенно велики, когда (как это часто бывает) ее брак не приносит ей удовлетворения.
В рамках этого сценария отрекшийся отец не обеспечивает мальчику надежной мужской перспективы, с которой он мог бы точно «увидеть» свою мать. Таким образом, отец не дает мальчику возможности наблюдать за тем, как другой мужчина может иметь отношения с женщиной, с которой он близок, и которая о нем заботится, и при этом не терять себя и не отказываться от своей мужской автономии и власти.
Различные стили ложного «Я». Психологические концепции истинного «Я» и ложного «Я» впервые возникли в религиозной и философской литературе. Они были адаптированы в 1960-х годах в психологических работах Винникотта (Winnicott). С тех пор эти концепции были интегрированы в теорию объектных отношений и психологию самости, и сейчас занимают центральное значение в нашем понимании гомосексуализма.
Ложное «Я» — это псевдо-личность, или персона, которая маскирует пристыженное, дефективное «Я», позволяя человеку оставаться в отношениях с другими. Наиболее распространенные формы ложного «Я» характеризуются приятной наружностью, но при этом отсутствием связи с другими людьми и зацикленностью на самозащите. Человек часто учится быть манерным и застенчивым, и в преувеличенной форме может вести себя эпатажно, женственно и «вульгарно-претенциозно». Но в большинстве случаев, особенно в случае гомосексуалов не геев, которые приходят на терапию, стремясь к переменам, ложное «Я» принимает форму безмолвного, самоограниченного, принужденного и застенчивого образа. Результат всего этого — это блокировка цельной личности.
Характеризуемое защитным поведением и отстранённостью, это ложное «Я» поддерживает «занавес тревоги», ограничивающий способность человека общаться с другими, особенно с другими мужчинами. Как способ существования в этом мире, это режим, в котором нет чувств — притворство, место, где можно спрятаться. Все это влияет на отношение, настроение, мысли и чувства мужчины. Это больше, чём изолированное психологическое явление, оно поглощает человека, и вся его личность застывает в сковывающей позе. Поведение всегда должно быть продумано, жизнь должна быть упорядочена, а отношения должны быть неглубокими — во избежание стыда. Ложное «Я» — это виртуальная смирительная рубашка, наложенная на подлинную спонтанность и естественную жизнеспособность человека, заставляющая сдерживать все его спонтанные проявления.
С другой стороны, истинное «Я» — это «поза» или позиция, будучи в которой человек чувствует и достоверно передает другим свои истинные эмоции. Оказание клиенту помощи в переходе от ложного «Я» к истинному гендерному «Я» является главной задачей репаративной терапии.
Стили ложного «Я» включают:
- Пассивно-совместимый (то есть, «хороший парень»). «Хороший парень» — это, безусловно, самая распространенная форма ложного «Я». Это продолжение статуса «хорошего маленького мальчика» родом из детства. Мы видим человека спокойного, никогда не идущего на конфликт, который старается не расстраивать других и стремится к миру любой ценой. «Я знаю, как заботиться о нуждах людей, но я не знаю, как дать людям понять мои собственные потребности. Я делаю то, что, мне кажется, должен сделать я сам, но тогда я чувствую себя обманутым. Затем мне становится больно и отвратительно, и я выхожу из отношений, и даже не понимаю этого».
- Театральный артист. Менее распространенный стиль — это театральный артист. Это общительный человек, склонный к эксгибиционизму; человек, который принимает этот стиль, должен поддерживать разговор и делать всех «довольными» (им). Если он не получает восторженного одобрения от других, это интерпретируется как личное неприятие. «Я должен быть все время мистером Личностью, мистером Саморекламой. Как я выгляжу? Что они думают обо мне? Я им нравлюсь? Они меня не любят?» Кажется, что у театрального артиста есть сила, энергия и жизненность. Но более пристальный взгляд показывает вынужденное оживление, неглубокую интенсивность, которая фактически обусловлена беспокойством и, в конечном счете, истощает его.
- Эпатажный, гипер-женственный характер. Мужчина, который исповедует гипер-феминный стиль, зачастую участвует в гей-парадах, выставляя напоказ свою женскую сторону. Его стиль причудливый, нелепый; ему нравится «в открытую» нарушать общественные нормы. Это трансвестит, который словно бросает вызов другим своей обидной и нелепой карикатурой на женственность. Удовольствие от этого ложного «Я» обнаруживается в том, чтобы потрясти, шокировать других людей.
- Гневный активист, гипер-мужской характер. Гневный гипер-мужской персонаж нападает на политические и социальные нормы, идет на конфронтацию; это боевой, драчливый тип, присоединяющийся к воинственным группам геев-активистов, которые становятся его новой семьей.
Ложное «Я» у наших клиентов проявляется в отношениях как с мужчинами, так и с женщинами. В отношениях с мужчинами клиент использует ложное «Я» как попытку обойти взаимность и конкуренцию и избежать прямого общения между взрослым и взрослым. Большинство клиентов признают: «Я боюсь показать себя мужчинам». С женщинами ложное «Я» обычно ведет себя так, чтобы не подпускать их близко, удерживать на безопасном расстоянии, поддерживая женские опасения по поводу того, что этот мужчина способен подавлять и поглощать их. С мужчинами — это страх недополучить в полной мере внимания; с женщинами — это страх получить слишком много внимания.
Самозванец. Человек, живущий посредством ложного «Я», облачен в статическую роль, и не живет в полном смысле слова. Он самозванец, даже для себя самого. Будучи пленником требований других людей, он страдает хронической раздражительностью, обидчивостью и скрытой враждебностью. В основе этого лежит проблема доверия: поскольку в раннем детстве нарушалось фундаментальное доверие, человек теперь не вкладывается в отношения. Он либо избегает других из-за своего недоверия к их мотивам, либо неразборчиво доверяется некоторым людям, неблагоразумно раскрывая себя перед ними.
Его предчувствие стыда оставляет его погрязшим в хроническое состояние пустоты, одиночества и неудовлетворенности. Живя под страхом оставленности-уничтожения, он ведет диссоциированное, отчужденное и пессимистическое существование. Один мужчина описал это так:
«Моя личность порождается из ожиданий других людей. Я чувствую себя использованным, уставшим и истощенным. Как будто я не существую, как будто я пустой, и у меня нет цели — нет заземления. У меня нет дома, нет своего пристанища. Я засыпаю днем, только для того, чтобы найти способ выбраться из этого затруднительного положения.
Я хотел бы кричать, чтобы разрушить стены, которые окружают меня… Но какие стены? Я даже не вижу стен, просто пустое, темное пространство внутри. Я сам и есть это темное пространство».
Как мы видели, гомосексуальность — это действительно проблема привязанности. С раннего детства, мужчина с однополым влечением хотел чувствовать себя цельным и понятым, хотел безопасной связи с окружающими.
Признаки истинного и ложного «Я»
Таблица 5.1 показывает общие различия между истинным и ложным «Я».
На протяжении всего детства, способность мальчика развивать истинное гендерное «Я», оставалась погребенной под привычным ложным «Я» «хорошего мальчика». Такой мальчик не позволяет себе почувствовать скрытое горевание, и это препятствует выражению его гнева и печали. По мере взросления мальчика, гомосексуальность для него превращается в нарциссическую репарацию, призванную преодолеть вызванное стыдом раздвоение его личности, которое отделило его от его собственных мужских амбиций.
Только полностью пережив два врожденных аффекта печали и гнева в настоящем, клиент может начать горевать и исцеляться. Преодоление этой блокировки является одной из серьезных задач успешного лечения.
Таблица 5.1. Признаки истинного и ложного «Я»
ИСТИННОЕ «Я» | ЛОЖНОЕ «Я» |
Внутри себя | |
Мужественный | Немужественный |
Адекватный, находящийся в равных отношениях с другими | Ощущающий свою неполноценность, неадекватность |
Спокойный, уверенный, способный | Сомневающийся, неуверенный, неспособный |
Испытывающий подлинные эмоции | Эмоционально мертвый или, наоборот, гиперактивный |
Энергичный | Истощенный |
В ладах с собственным телом | Тело — объект |
Физически уверенный в себе | Тревожная неуклюжесть |
Чувствующий себя сильным, автономным | Чувствующий себя под контролем других |
Принимающий несовершенства | Перфекционистский |
Активный, решительный | Пассивный |
Доверяющий | Защитная позиция |
Креативный | |
С другими | |
Преданный | Отстраненный |
Общительный | Замкнутый |
Непосредственный, непринужденный | Чрезмерно подверженный контролю, скованный, застывший |
Прощающий, принимающий | Мстительный, обиженный |
Настоящий, подлинный | Играющий роль, неестественный; показной |
Идущий на встречу другим, ищущий взаимопонимания | Необщительный |
Скромный | Излишне драматизирующий |
Понимающий других | Бесчувственный, невнимательный к другим |
Настойчивый, выразительный | Ненастойчивый, заторможенный, зажатый |
Зрелый в отношениях | Незрелый в отношениях |
Уважающий властность других | Обижающийся на властность других |
Волевой | Жертва |
Цельный; открытый | Ведущий двойную жизнь; Скрытный |
Гармоничные отношения с противоположным полом | Непонимание противоположного пола |
Воспринимающий других мужчин равноценными себе | Привлекаемый загадочностью других мужчин |
ОТСУТСТВИЕ ГОМОСЕКСУАЛЬНОСТИ: | ГОМОСЕКСУАЛЬНОСТЬ: |
«Гомосексуальность не подходит для меня. Я могу ее специально визуализировать, но это не так привлекательно». | «У меня мышление гомосексуала. Сексуальное влечение к парням волнует и будоражит все мои мысли». |
Глава 6. Первичность аффекта
Последние разработки в области психотерапии фокусируются на центральной роли аффекта в терапевтическом процессе. Эмоциональная дисрегуляция, зачастую в виде стыда, побуждает клиента искать облегчение в гомосексуальном поведении. Такое поведение используется как попытка повлиять на регуляцию аффекта в ответ на травму привязанности. Именно через эти эмоциональные и соматические пути мы приближаемся к восстановлению привязанности.
Аффект значительно усиливается, когда пребывающий в состоянии стыда человек позволяет себе быть «увиденным» терапевтом. Момент исцеления наступает, когда клиент чувствует «невыносимый» аффект и при этом ощущает поддержку терапевта.
Ориентируясь на новаторские исследования Davanloo (1978), в дальнейшем дополненные Neborsky (2004), Coughlin Della Selva (1996), Alpert (2001), и Fosha (2000), мы адаптировали применяемые этими клиницистами программы аффект-ориентированной терапии (АОТ)32. В действительности, наша многолетняя работа с гомосексуально-ориентированными мужчинами подтвердила, что АОТ дает самые быстрые результаты в плане разрешения однополого влечения.
АОТ была разработана на основе предшествующих исследований, изучавших связь между матерью и младенцем среди приматов. Дополнительное эмпирическое обоснование она получила из теории привязанности и исследования человеческих отношений мать-ребенок, проводимых еще Джоном Боулби. Основываясь на его исследованиях и работах других ученых в этой области, терапевты, практикующие в настоящее время аффект-ориентированную терапию, рассматривают имеющуюся у клиентов патологию как результат утраты (потери) привязанности, а целью терапии считают восстановление этой привязанности.
Точка соприкосновения репаративной терапии и АОТ лежит в основе нашего видения гомосексуальности главным образом как проблемы привязанности. Мы считаем, что чаще всего однополое поведение — это попытка восстановить непрочную привязанность к отцу. Отсутствие этой привязанности компенсируется гомосексуальной активностью, фантазиями и воображением.
Но мы не сводим это явление исключительно к отсутствию привязанности отец-сын; на самом деле, мы считаем, что дефицит привязанности у ряда клиентов, вероятно, коренится в проблемах настройки мать-сын. В таких случаях защита в виде отстранения от дисрегулирующего материнского стиля общения, возникшая у мальчика в ранние годы, закладывает фундамент для последующих трудностей, когда он сталкивается с отцом с безвольным или враждебным стилем общения.
Следовательно, эффективность репаративной терапии повышается при использовании методов, которые исследуют ранние проблемы привязанности матери и сына. Таким образом, наш процесс терапии отходит от традиционных попыток решения интрапсихического конфликта и уделяет гораздо больше внимания регулированию аффекта, при котором терапевт выступает в роли координатора.
В конечном счете, именно межличностные отношения определяют нашу глубинную человечность и внутреннее равновесие. Образцовым примером этих отношений является «двойная петля» — серьезное достижение в терапевтических отношениях между клиентом и терапевтом.
Глубокий терапевтический резонанс
Поскольку связь мать-ребенок формирует наше раннее ощущение себя и совершенствует наш характер, терапия должна неизбежно вернуться к этой привязанности; поэтому АОТ фокусируется на том, как мы привязываемся к кому-то, теряем эту связь и вновь ее обретаем.
Используя техники АОТ, репаративный терапевт пытается вызвать у клиента выражение внутренних аффектов и серьезно расширить его соматическое восприятие. Установлено, что усиление аффекта происходит при наличии глубокого резонанса между клиентом и терапевтом. Поэтому терапевт должен продемонстрировать полное эмоциональное присутствие, чтобы вызвать и полностью разделить интуитивный опыт клиента, эмоционально вовлекая его сочувствием и точной ежесекундной настройкой, что выходит далеко за рамки традиционного психотерапевтического подхода и даже противоречит ему.
Когда между клиентом и терапевтом складываются доверительные отношения, клиент начинает чувствовать себя достаточно уверенно, чтобы попробовать настоящие отношения с другими мужчинами. С этого момента он может начать выстраивать более аутентичные отношения и с женщинами.
Нейрофизиологические исследования
Вся межличностная коммуникация имеет нейробиологические последствия, коррективные или негативные. Аффекты — это медиаторы33 сигнала отношений между людьми, которые связывают человека с его эмоциональной средой. Существуют убедительные доказательства, поддерживающие понимание терапевтического альянса в качестве «аффективного коррекционного опыта» (Schore, 1991, 2003; Stern, 2002; Siegel, 2002). Признавая важность данного опыта для терапевтических изменений, терапевт направляет процесс на устранение блоков, которые отключают клиента от его внутренних ощущений.
Аффективный поток определяется привязанностью. Традиционные понятия психодинамики, такие как «интернализированные объекты», — метафоры биологического феномена неврологической передачи. Например, то, что мы называем «интернализацией объекта», на самом деле является удерживаемыми в теле воспоминаниями, обусловленной аффективной реакцией.
Неврологические структуры людей синхронизируются. Штерн (Stern, 2002) напоминает о том, что мозг был создан для синхронизации с мозгом других. Но человеческие привязанности могут разрушаться (о чем свидетельствует двойное послание34) и восстановиться (через двойную петлю35). Прерывание аффекта — через беспокойство, стыд или страх — отключает человека от эмоциональной среды и приводит к дисрегуляции или эмоциональной закрытости.
Противоположное эмоциональное состояние — аффективное «включение» или открытость — цель репаративной терапии. Имеется в виду открытость сначала для мужчины-терапевта, затем для других мужчин и, наконец, для женщин.
Прокладывание новых неврологических путей. В своей работе по межличностной нейробиологии развивающегося мозга Дэниел Сигел объясняет, как терапевтические отношения не только корректируют прерванный аффективный поток, но и фактически создают новые неврологические пути для его продвижения. Этот «новый поток» из нейротрансмиттеров, возможно, является именно тем, что происходит на биологическом уровне в традиционной психодинамической модели разрешения конфликтов.
Это же физиологическое понимание терапевтических изменений является основанием для ДПДГ36 (EMDR) (десенсибилизация и переработка с помощью движений глаз) терапии (см. приложение).
Также совместима с этой концепцией психология двойного мозга (Schiffer, 1998), согласно которой аффективная активность проявляется в правом, а когнитивная — в левом полушарии мозга. Правое полушарие — это не только источник аффекта, говорит Шор, но и локус бессознательного.
При использовании АОТ терапевт поддерживает эмпатическую настройку в рабочем альянсе, чтобы облегчить объединение двух полушарий головного мозга. Таким образом, терапевт метафорически встраивает себя между правым и левым полушариями мозга клиента.
Сонастройка изменяет структуру головного мозга. Отсутствие настройки в результате травмы — неизбежное следствие двойного послания — создает стыд, а стыд сохраняет отстраненность от цельного «Я». Напротив, создание с терапевтом рабочего альянса (следствие двойной петли) устраняет барьер стыда и способствует возникновению привязанности к себе.
Через связь с терапевтом, клиент позволяет себе чувствовать тревожные телесные ощущения, которые связаны с его болезненными ранними переживаниями. Исцеление возникает, когда клиент испытывает кажущиеся невыносимыми внутренние ощущения, одновременно чувствуя заботу и поддержку терапевта.
Таким образом, во время деликатного процесса интерактивного восстановления сонастроенные отношения терапевта и клиента фактически изменяют неврологическую структуру головного мозга.
Двойная петля и момент преобразования
Двойная петля — это процесс настройки, который соединяет клиента с самим собой, а затем и с другими. Межличностная настройка (или разлад) определяет наше интрапсихическое отношение с собой, а настройка с другим человеком приводит к улучшению настройки с самим собой. Для клиента, выросшего в нарциссической семье, ранняя душевная травма из-за противоречивых требований родителей (двойное послание) приводит к внутреннему расщеплению настройки.
Формирование двойной петли — это не наука; во всех подобных близких межличностных отношениях неизбежно возникает элемент нестабильности, «попадания пальцем в небо» (Stern, 2002). Это делает формирование двойной петли не просто механическим процессом, но исключительно человечным событием, происходящим в некий момент между двумя людьми, событием с каким-то мистическим, надличностным, фантастическим оттенком. Когда клиент отказывается от своей обычной защиты и позволяет такому настроенному общению состояться, мы видим преобразующую глубину совместной эмоциональности, которая позволяет воссоединить ранее расщепленные (пристыженные) аспекты внутреннего «Я» клиента.
Наиболее мощное изменение происходит, когда клиент, который эмоционально присутствует в двойной петле, вновь переживает раннюю травму. В такие интенсивные моменты, когда для клиента и терапевта есть только здесь и сейчас, мы наблюдаем преобразующий момент возвращения привязанности к собственному «Я» через другого.
Лишь неоднократно пройдя через опыт возвращения привязанности к себе, мы переходим к следующему этапу — когнитивному осмыслению чувств, также известному как «процесс восстановления нарратива».
От беспокойства к спонтанности
Аффект-ориентированная терапия ускоряет встречу клиента с собственной эмоциональной жизнью, наполненной страхом. Терапевт побуждает его ощутить и выразить провоцируемые беспокойством чувства, при этом поддерживая его и сохраняя межличностный контакт. Терпимость к ранее невыносимому аффекту становится возможной вследствие установления этого эмоционального раппорта.
Проходя через двойную петлю, клиент осознает, что болезненные эмоции не были невыносимыми сами по себе, невыносимыми их делало ощущение отверженности родителями, ассоциируемое с этими эмоциями.
Когда клиент связывает эти некогда казавшиеся негативными аффекты, он переживает удивительный взрыв спонтанности, подлинности, жизненной силы и собственной целостности — и все это вызывается реорганизацией истинного «Я». Она проявляется увеличениям потока энергии по отношению к другим и уменьшением зацикленности на себе. С появлением истинного «Я» мы постепенно начинаем видеть, как образуются новые, гораздо более аутентичные отношения.
Новейшие формы АОТ требуют от терапевта прибегнуть к еще более глубоким формам настройки и заботы (см. «модель сотрудничества» Алперта37, и особенно Фоша38). Именно на этих глубоких уровнях настройки АОТ открывает путь к следующему шагу данного процесса — проработке горевания.
Терапевтическую проработку горевания проводят двумя способами: через гнев и через печаль. Здесь клиент сталкивается с крайне неприятными ощущениями, ассоциируемыми с утратой привязанности.
Последовательность потери привязанности
Реакция ребенка на утрату родительской привязанности происходит через последовательные этапы: сначала протест, затем отчаяние и, наконец, отстраненность (см. Боулби). На заключительном этапе (отстраненность), ребенок активно избегает родителя и относится к нему как к чужому. Эта антипатия ребенка к родителю своего пола (о которой обычно говорят отцы гомосексуалов, и сами гомосексуалы) представляет собой феномен, который Энди Комиски, основатель прихода для бывших геев, описал как «неестественное равнодушие» по отношению к отцу.
Такое отстранение отца как «незначимой фигуры» представляет собой тонкую, едва заметную защиту от невыраженного гнева и печали, регулярно обнаруживаемых во время проработки горевания.
Стыд: изгнание из стада
Стремление к привязанности коренится в биологическом инстинкте самосохранения. Пробуждение родителями стыда вызывает страх уничтожения, вынуждая ребенка ставить под сомнение фундаментальные аспекты своего «Я» — при необходимости и идентификацию со своим полом. Этот процесс закладывает основу для наиболее распространенной формы гомосексуальности, в которой мы видим фундаментальное отрицание гендерной привязанности, которая позже переходит в стремление к гомоэротической компенсации.
«В нейробиологическом смысле… унижение — … [это] вопрос выживания; эволюционный эквивалент изгнания из стада», — говорит Франсин Шапиро (Francine Shapiro, 2001, р. 113). Поэтому, когда человеку стыдно за свои чувства, они становятся настолько невыносимыми, что он не может позволить себе владеть ими — и даже ощущать их.
Инсайт как внезапное пробуждение
Инсайт — это «соединение двух ранее отдельных нейронных сетей». Шапиро (Shapiro, 2001) объясняет это как «я знал „это“ и я знал ,,то“», но я никогда до сих пор не видел связи между „этим“ и ,,тем“» (р.122).
«Ага! — прозрение» Карла Бюлера (Karl Buhler, 1990) похоже на это. Это не просто когнитивный, но воплощенный феномен. Мы видим его доказательство в позе человека, который только что вспомнил что-то; наблюдается едва заметная, но безошибочная реакция толчка или шока, словно человек вдруг проснулся. Мы видим этот сдвиг аффекта в сценарии, предшествующем гомосексуальному поведению, когда клиент вспоминает момент стыда, который дестабилизировал его состояние ассертивности.
Тонкая настройка как сотворчество
Когда ребенок обращается к взрослому, находящемуся в состоянии стресса, и взрослый либо игнорирует его, либо преувеличенно пугается, аффективная дезорганизация ребенка усиливается. Когда мать игнорирует или излишне реагирует на стресс ребенка — и не может точно отразить его внутренние переживания — он становится эмоционально изолированным.
Когда аффект-ориентированная терапия функционирует по максимуму, такая аффективная дезорганизация постепенно корректируется. Терапевт, способный на тонкое общение со множеством нюансов, обладает опытом тонкой настройки. Терапевт и клиент делятся имплицитным знанием — тем невербальным, до-эксплицитным опытом, который возникает между двумя людьми, признающими, что я знаю, что ты знаешь, что я знаю.
Анализируя в течение многих часов видеозаписи реальных психотерапевтических сеансов в своей клинике, я увидел, как между клиентом и терапевтом возникает эта едва заметная синхронность, и как каждый из них, в конечном счете, начинает понимать, что пытается выразить другой. Штерн (2002) приводит пример двух целующихся людей: скорость, направление, угол сближения — все прекрасно скоординировано для «мягкой посадки» (без повреждения зубов) — это чудо психической близости с «максимальной сложностью» мышления, намерения, и последующего действия. Он говорит об этом просто: «Наши сознания не создаются в одиночку; они создаются сообща. Наша нервная система готова учиться у нервной системы других людей, и это преобразует нас». Действительно, психотерапия дает возможность интегрировать эмоциональную жизнь посредством фактических неврологических изменений в головном мозге.
Пытаясь объяснить, как терапевтический «второй шанс» работает через модель тонкой настройки, Штерн говорит о важности настройки правильного темпа для «совместного движения», — негласного регулирования ритма и интенсивности общения двух людей.
Штерн также отмечает важность периодического «регулирования поля». Это оценка восприимчивости другого человека к вопросам типа: «Что на самом деле происходит между нами сейчас?» Его особенно интересует то, что он называет «сиюминутными мгновениями», когда вся картина изменяется, концентрируясь на двух людях, когда они втягиваются в настоящий момент, ощущая интенсивное «экзистенциальное присутствие». В этих «сиюминутных мгновениях» есть повышенное беспокойство и ощущение того, что каким-то образом «это мгновение очень важно», во благо или во вред отношениям.
Личная открытость и уязвимость — основная часть этих мгновений; в такие минуты мы видим волнение, признание друг друга на более глубоком уровне, и, возможно, легкую, смущенную улыбку, которая признает подчас неловкую уязвимость и интимную открытость. Такие мгновения, которые Мартин Бубер называет «мгновениями встречи», нельзя нарочно вызвать; но как терапевты мы, конечно, способны, по словам Штерна, подготовиться к тому, чтобы запустить их.
Описание Штерном фактурных аспектов этих главных мгновений и составляет нашу двойную петлю.
Два бинарных аффекта: ассертивность и стыд
АОТ помогает нам различать основные «включенные» (привязывающие) и «отключенные» (отделяющие) аффекты. Основной «отключенный» аффект (отделение) ассоциируется с состоянием стыда. Основной «включенный» аффект (привязанность) ассоциируется с состоянием ассертивности. Это различие открытости-закрытости, описанное Фоша как «зеленый» и «красный свет», равнозначно симпатической и парасимпатической реакции вегетативной нервной системы.
Говоря об этом различии другими словами, Шор (Schore, 2003) идентифицирует аффекты привязанности как открытость и настройку в противоположность реакции «оцепенения» (закрытости). Данная реакция оцепенения очень похожа на стыд в репаративной терапии — это следствие ощущения унижения, которое испытывает мальчик за свои мужские поступки.
Клиенты выражают сдвиг привязанность-обособление как различие между:
- взрывом и сжатием
- открытым и закрытым сердцем
- надутым и сдутым
- расширяющим и стягивающим
Ассертивность и стыд отвечают физиологическому субстрату в вегетативной нервной системе. Вегетативная нервная система включает в себя две координирующих системы — симпатическую и парасимпатическую. Симпатическая — формирует отзывчивость, открытость и связь, а парасимпатическая — закрытость и заторможенность. В состоянии стыда (по аналогии с аффектом «красного света» Фоша), мы видим физиологический эквивалент парасимпатической реакции (закрытость). Симпатическая реакция, с другой стороны, соответствует возвращению к связи. Репаративная терапия направлена на переключение клиента из состояния стыда, которое тормозит и «закрывает» его, в жизнеспособное состояние ассертивности. Именно в состоянии симпатической реакции или связи человек познает себя. Это состояние становится возможным, когда клиент преодолевает позицию стыда, закрытость и апатию.
Эту жизненную силу и тормозящее влияние хорошо иллюстрирует «феномен щуки» (Wolverton, 2005). В ходе одного эксперимента щуку помещали в аквариум с живыми пескарями. Щука сразу же начинала есть всех пескарей, которых видела. Затем сверху на щуку надевали невидимый стеклянный цилиндр, который отделял ее от пескарей. Все дальнейшие попытки съесть пескарей стали приводить к тому, что щука натыкалась носом на цилиндр, причиняя себе боль. После этого цилиндр убирали, но щука, предчувствуя боль, уже больше не пыталась съесть пескарей. Реакция жизненной силы была утрачена — вместо нее появилась тормозящая реакция.
Феномен щуки показывает условный рефлекс, который сдерживает здоровую ассертивность. У наших клиентов мы видим ожидание стыда за уверенность в своем гендере. Ожидаемый стыд представляет собой соматическое воспоминание, которое переключает организм в режим защитного выключение. Это состояние остановки (из-за стыда) представляет собой защиту от боли травматической потери.
Эмоциональная закрытость на биологическом уровне
Иногда полезно объяснить клиенту, что его закрытость является по сути физиологической, телесной реакцией. Это помогает ему наблюдать изменения в теле, происходящие в конкретный момент. Развитие самонаблюдения может увеличить силу эго клиента, когда он замечает, как его тело (не его сознательное «Я», но его тело) переходит в режим закрытости. Обучение клиента тому, как наблюдать свои телесные реакции, похоже на многократно повторяемые для клиента инструкции ДПДГ — «вернуться», «отпустить», и снова «вернуться» к травматическому образу (см. приложение).
Другой термин, описывающий момент стыда — это «реакция оцепенения», при которой человек теряет свою соматическую энергию, а тело становится жестким и оцепеневшим.
При диссоциации происходит «сегментация сознаний», каждое из которых обладает собственным кластером мыслей, чувств и воспоминаний (Юнг), которые удерживаются в теле. Когда человек «в одном сознании» (кластер воплощенных воспоминаний), ему трудно вспомнить второе «сознание», а если вызывается второе сознание (т. е. ощущается в теле), то оно уже покинуло первое. Например, когда мы поссорились с другом, наши обиды и гнев затрудняют, на уровне ощущений, появление каких-то приятных воспоминаний о нем. Но, когда мы разрешаем спор, нам трудно «вспомнить», за что именно мы невзлюбили своего друга.
Один клиент рассказал о том, как в выходные он ездил с друзьями на охоту. Это ввело его в состояние ассертивности, когда он не смог вызвать второе «сознание» гомосексуального искушения. Неделю спустя, когда он вернулся в состояние стыда, произошло противоположное: он погрузился в гомоэротичные фантазии и не смог вызвать из памяти мысленный настрой ассертивности.
Позиция стыда и состояние ассертивности
Репаративная терапия методично исследует внутренние состояния клиента, особенно касающиеся «сценария, предшествующего гомосексуальному поведению» (см. главы 12-13). Одновременное переживание чувства стыда в теле и признание, и понимание со стороны терапевта, настроенного на клиента, способствует уменьшению физиологической напряженности стыда.
Когда клиенты находятся в ассертивной позиции, они могут смутно вызвать из памяти, но неспособны сильно прочувствовать свои гомоэротичные влечения. Когда они переходят к позиции стыда, они не могут вызвать из памяти, что означает не иметь непреодолимых гомоэротичных чувств. Как и все другие внутренние состояния стыд имеет эволюционную функцию выживания. (Следует отметить, что стыд — это не то же самое, что вина. Чувство вины возникает из-за негативной оценки собственного поведения, в то время как стыд — это базовая психологическая реакция). Когда ребенок пристыжен, это означает, что ему грозит изгнание из группы — за поведение, которое может нарушить стабильность и выживание группы.
Внутреннее состояние стыда напоминает о работе наставника Фрейда, Пьера Жане, называемого отцом диссоциации. Жане заложил фундамент для последующих работ Фрейда по истерии, в которых прошлые события, выведенные за пределы сознания, по-прежнему сохраняют влияние на поведение в настоящем. Момент стыда также связан с концепцией Фрейда о диссоциации, которая возникает, когда человек ожидает повторения какой-то старой душевной травмы. Диссоциация — это попытка мозга блокировать травмирующие воспоминания детства, которые до сих пор на бессознательном уровне кажутся чрезвычайно опасными.
Прокладывание новых неврологических путей
Аффективное развитие ребенка проходит через три критических фазы: настройка, отсутствие настройки и повторная настройка.
Через последовательность этих трех важнейших этапов ребенок учится выдерживать уровень стресса при одновременном сохранении контакта (сонастройки) с родителем. При невыносимых уровнях психического возбуждения ребенок разрывает контакт (разлад), а когда уровень возбуждения вновь снижается до допустимого диапазона, он снова настраивается на родителя. Через этот процесс ребенок способен улучшить свою способность переносить эмоциональные переживания.
Память — это психофизиологическое явление. То есть, травма, сохраненная в теле, имеет не только соматическую природу, но и когнитивную. Шор (Schore, 1996) считает, что терапевтические отношения на самом деле перекодируют синаптические связи в системе памяти. Успех терапии будет означать, что поверх старых, травматических неврологических воспоминаний будут проложены новые, позитивные неврологические пути.
Соматический сдвиг приводит к новому смыслу
Репаративная терапия сосредоточена на работе с телом, потому что мы понимаем, что неосознанное удерживает захороненную «память тела», которая функционирует без нашего когнитивного осознания. Тело не обманывает нас, но сознание может. Фрейд обобщил цель психоанализа так: «Там, где было «Оно», появится Эго» (Freud, 1933). Он имел в виду, что неосознанные, иррациональные импульсы заменяются самосознанием (инсайтом) и рациональностью.
Мы можем переделать это изречение следующим образом: там, где есть соматический сдвиг, появится и новый смысл. Сознание дает новое понимание телесного опыта. Например, мужчина, считающий себя геем, говорит: «Моя врожденная гомосексуальность определяет мое сексуальное возбуждение по отношению к привлекательному мужчине. Для меня такие влечения нормальны и естественны». Для него привлекательный мужчина связан с сексуальным удовлетворением, и он приходит к убеждению, что такие чувства достоверно определяют его.
Однако, гомосексуал, не считающий себя геем, имеет те же соматические реакции на того же привлекательного мужчину, но его внутренний нарратив совсем другой. Он говорит: «Мое состояние ассертивности или стыда определяет мое сексуальное возбуждение по отношению к привлекательному мужчине. Меня влечет к этому мужчине, потому что он обладает качествами мужественности, которых, как мне кажется, не хватает во мне. Это влечение не является частью моей внутренней идентичности». Затем он спрашивает себя: «Что такого я чувствую сейчас по отношению к себе, что делает меня восприимчивым к такой сексуальной реакции? И что я могу сделать, чтобы изменить это?»
То, как ощущающий себя геем мужчина и гомосексуальный мужчина не-гей интерпретируют и реагируют на осознание своего тела и составляет существенную разницу между ними. То, что ощущающий себя геем мужчина принимает за чистую монету, гомосексуал не-гей подвергает сомнению. Мужчина-гей убежден, что это влечение касается другого мужчины, который «где-то есть», и отражает его истинную идентичность. Но мужчина не-гей, которого влечет к своему полу, использует это влечение в качестве катализатора для того, чтобы заглянуть внутрь себя.
Глава 7. Тело
Мое тело — мой внутренний компас. Он сообщает, что происходит — указывает мне мое положение в данной ситуации — и мое истинное отношение к вещам.
Только глупец не способен чувствовать.
Древняя еврейская пословица
Когда я был молод, эта штуковина [гомосексуальность] проникла внутрь меня, и осталась там.
Все эмоции ощущаются в теле. Поскольку гомосексуальность является проявлением травмы, связанной с гендерной проблематикой, репаративная терапия должна быть нацелена на устранение травмы, которая остается в теле и не забывается.
Симпатическая нервная система (СНС) и парасимпатическая нервная система (ПНС) — нейрохранилище стыда и ассертивности. Стресс связан со стыдом, а релаксация/открытость — с ассертивностью. Мы сочли полезным объяснить эти особенности нервной системы нашим клиентам, призвав их продолжать наблюдения за их внутренними изменениями при переходе от одного состояния к другому.
Эти неврологические изменения вызывают соответствующие изменения в настроении. Большинство клиентов сообщают о том, что когда они находятся в состоянии ассертивности, то не могут представить себе гомосексуальное действие. И наоборот, когда они в состоянии стыда (и в последующем состоянии «серой зоны»), они не в состоянии думать ни о чем другом и гомосексуальное поведение становится одержимостью.
«Двойное послание»: как научиться не доверять интуитивным ощущениям
В рамках триадно-нарциссической семьи (триадно-нарциссическая семья — этот термин ранее использовался в работах доктора Николози — он обозначает трехсторонние отношения (матери, отца и сына), характерные для нарциссической родительской структуры), о которой мы так часто слышим в историях наших клиентов, присутствует сумбурность общения, при котором ребенок остается в состоянии внутреннего смятения, потому что родительские сигналы несовместимы с тем, как эти сигналы передаются. Появляется разрыв между содержанием (смысловым наполнением, получаемым левым полушарием мозга) и обработкой (невысказанным, неявным сигналом, который регистрируется получателем в правом полушарии головного мозга).
В ситуации двойного послания, когда содержание и процесс обработки не совпадают, сознанию трудно распознать значение противоположного сообщения, ощущаемого в теле. Правое полушарие мозга более непосредственно связано с телом. Поэтому жертва двойного послания, хоть и чувствует определенные телесные ощущения, но не способна это осознать. Такие ощущения могут быть смутными, но по своей сути не соответствуют услышанному.
В такие моменты ребенок чувствует себя сбитым с толку, растерявшимся, а затем и оцепеневшим, словно впавшим в ступор, не зная какому сообщению верить. Как следствие, ребенок начинает игнорировать интуитивные ощущения, возникающие в рамках человеческого общения. Он учится не обращать внимания на свои чувства и не прислушиваться к ним. Этот урок закрепляется явным или неявным родительским неодобрением, если ребенок реагирует не на содержательную, а на интуитивно считываемую (обрабатываемую) часть сообщения. В результате он приучается к тому, что нельзя доверять собственным ощущениям. Один клиент сказал мне: «Я понимаю, что получаю «двойное послание», когда вижу, что слова звучат красиво, но мой разум при этом кажется разделившимся на части. Я чувствую, что что-то «барахлит» в голове. Несмотря на красивые слова, у меня возникают самые разные чувства — грусть, боль, гнев, обделенность, смятение».
В результате клиента настигает момент бессилия, который переводит его из состояния жизнелюбия в паралич, из ассертивности в стыд. Для многих мужчин единственный способ избавиться от такого диссонирующего сигнала состоит в том, чтобы распознать вызванные стыдом искажения, с которыми они сталкиваются в результате такого общения. Во время терапии им предстоит научиться внимательно прислушиваться к своему телу и открыто выражать аффективную реакцию (отклик) своему собеседнику. Когда мужчина начинает с большей чуткостью и вниманием реагировать на сигналы, исходящие от тела, он может распознавать ситуации двойного послания по мере их возникновения. Это помогает ему избежать ощущения бессилия. Дестабилизирующий момент — результат сообщения с двойным посланием — становится, если к нему относятся невнимательно, моментом бессилия, что приводит к возврату во внутреннее состояние стыда. В таком состоянии человек становится уязвимым для гомосексуальных действий.
Телесный сдвиг
Феномен «телесного сдвига» ощущается изнутри, но его можно наблюдать и снаружи. Квалифицированный терапевт заметит момент, когда клиент переходит от ложного «Я» в ассертивную позицию (истинное «Я»). Изменения происходят незамедлительно и проявляются не только в отношении и настроении, но и в позе, мимике и голосе.
Перейдя к ассертивной позиции, клиент становится спокойным, сосредоточенным и самодостаточным; он ведет себя уверенно.
Многие наши клиенты жалуются, что не знают, что они значат для других людей; их внутренний компас восприятия и эмоций вышел из строя. В таких случаях важна работа с телом, способствующая тому, чтобы клиент распознал дестабилизирующий момент: противостояние ассертивности и стыда, проистекающее из противоречивости получаемых сообщений.
Для рядового клиента в самом начале терапии идентификация двойного послания в момент, когда это происходит, является трудной, если ни невозможной задачей. Но со временем он учится прислушиваться к своему телу, которое говорит ему о том, что происходит. Работа с телом позволяет клиенту идентифицировать свои внутренние реакции на межличностные конфликты. В частности, он учится идентифицировать телесные подсказки во время аффективного отхода от ассертивной позиции.
Это телесное осознание крайне важно, потому что оно отсекает манипуляции других людей, выталкивает клиента за пределы его беспокойства по поводу ожидаемого неприятия и позволяет ему перейти в ассертивное состояние, прежде чем он вернется в состояние стыда.
После успешной работы с телом один из клиентов сообщил: «Я узнал, что мое тело — мой внутренний компас, который оценивает ситуацию в целом и мое месторасположение в ней. Урок в том, что мне не нужно слушать только слова. Мне нужно постоянно следить за сообщениями, которое посылает мне тело».
Определение терминов. Определение аффекта, эмоции, ощущения и чувства часто путают. В обычной речи эти понятия взаимозаменяемы. Натансон (Nathanson, 1992), однако, предлагает полезные различия:
- Аффект — это биологическое выражение чувств и ощущений, которые по сути являются синонимами. Аффект — это то, что происходит внутри вегетативной нервной системы — изменения в частоте дыхания, пульсе и т. д.
- Чувства и ощущения выражаются языком эмоций. Они представляют собой внутреннее или субъективное переживание аффекта — нервную дрожь, «бабочек в животе», тошноту, силу в руках, сдавливание горла, покалывание в плечах, тяжесть в груди.
- Эмоции — это слова, которые мы используем для описания чувств и ощущений аффектов в теле, таких как гнев, печаль, страх.
Иногда во время работы с телом мы сталкиваемся с препятствиями — например, нам бывает трудно распознать и назвать то, что тело говорит нам. Общие слова, которые называют эмоциями, могут неточно отражать сообщения тела. Поэтому слова, описывающие эмоции, должны «корениться» в телесных ощущениях/чувствах. Допустим, клиент испытывает гнев.
КЛИЕНТ: Я чувствую гнев.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. Как вы сейчас ощущаете гнев?
КЛИЕНТ: Как возрастающий жар в груди.
Возвращаясь к своим чувствам/ощущениям, клиент развивает умение напрямую считывать сигналы своего тела — способность, полезную не только на сеансе, но и в повседневной жизни.
Врожденные аффекты. Рисунок 7.1 предлагает обобщенную «карту» телесного аффекта, у которого есть многочисленные вариации, характерные для каждого клиента. Например, для одних мужчин уязвимость ощущается как сконцентрировавшаяся в левом подреберье боль. Для других — это покалывание в области груди. Хотя болезненные ощущения или боль в голове обычно рассматриваются как механизм психологической защиты, то есть интеллектуализация, у некоторых мужчин ощущения в голове на самом деле указывают на гнев. Эти ощущения отдаются в голове через сжатые челюсти.
Рисунок 7.1. Язык тела
В конечном счете, хотя и возможны какие-то обобщения, тем не менее, терапевту необходимо постараться развить у себя особую восприимчивость, знакомясь с языком тела каждого клиента, а затем научить его распознавать этот язык самостоятельно. Как сказал один 32-летний мужчина: «Я утратил способность понимать то, что чувствую. Теперь я заново называю то, что чувствую внутри — фактически, давая имена вещам, которых я прежде не знал».
Четыре негативных аффекта
Четыре врожденных аффекта, на которых мы сфокусируемся, чаще всего ощущаются в грудной клетке, солнечном сплетении и в области сердца. Мы используем здесь аффективные системы, описанные Томкинсом (Tomkins, 1981, 1991) и разработанные Натансоном (Nathanson, 1992). Эти понятия предлагают клиенту широкое понимание его аффективного опыта. Их проявления могут варьироваться от умеренной до крайней степени.
- Страх / ужас. Это чувство напряжения, стиснутости, зажатости, сдавливания, острой боли в коленях или «сдавливающей, обмотанной вокруг груди лески». В работе с телом, страх описывается клиентом как нечто происходящее внутри, как состояние, которое ощущается «чем-то чрезмерным и слишком стремительным». Если клиент какое-то время фокусируется на этом ощущении страха, он может перейти в состояние стыда/унижения или прорваться к злости/гневу или страданиям/мучениям, которые представляют собой взаимосвязанные способы для первоначальной проработки горевания.
- Гнев / ярость. Это подъем и выталкивание энергии, которая ощущается в плечах, руках и ладонях. Желание ударить — это также выражение гнева.
- Страдание / тоска. Это ощущение наваливающейся тяжести, связанное с комком, или сжатием в горле. Или это может проявляться как увлажнение/давление в глазах.
Страдание/тоску один клиент описывал как «сдавливающий меня металлический жилет. Он под кожей, и я не могу его снять». В наших клинических целях мы подразумеваем, что страдание/тоска — следствие потери отношений.
Гнев/ярость, а также страдание/тоска — ключевые начальные аффекты для проработки горевания, сменяющие друг друга, когда клиент переходит в состояние еще большего горевания. Терапевт должен помнить о том, что эти аффекты нужно обозначать правильно, а не путать их друг с другом, обрекая себя на провал, то есть, не говорить клиенту, что страдание/тоску нужно направлять на другого человека, а гнев/ярость — на себя.
- Стыд / унижение. Это чувство идентифицируется как уменьшение, сильное сжатие, стесненность в центре груди; сдавливание или ощущение провала в пустоту в районе солнечного сплетения. Один мужчина сказал об этом так: «Мои плечи стягиваются к груди; я сворачиваюсь». Другой мужчина описал это следующим образом: «В моем теле сдувается воздушный шар… и воздух выдавливается из моей груди». Это телесное чувство стыда также описали так: «Моя голова свисает, как свисает увядающее растение, нуждающееся в поливе».
Два позитивных аффекта
Помимо вышеупомянутых четырех негативных аффектов мы включаем два позитивных аффекта Томкинса (Tomkins, 1982), объясненных Натансоном (Nathanson, 1992). Это врожденные аффекты:
- Удовольствие / радость. Они ощущаются в виде энергии, излучаемой из центра грудной клетки вперед, вверх и наружу. Человек чувствует себя открытым, наполненным, стойким, цельным и сконцентрированным. Радость часто ассоциируется с переживанием двойной петли, которая сопровождается ощущением глубокого эмоционального отклика у другого человека. Она характеризуется релаксацией, чувством реляционной связанности, спокойной внутренней сосредоточенностью, «легкостью» или всплеском безудержной энергии.
- Интерес / приятное волнение. Лицо человека выражает пристальное внимание и концентрацию на чем-то (чувстве или идее). Отмечается приятное усиление работы нейронов и чувство здоровой гордости и компетентности/удовольствия.
Эти два позитивных аффекта чаще всего встречаются ближе к концу лечения, когда клиент начал оставаться в своем ассертивном внутреннем состоянии более длительные периоды времени. Чтобы упростить терминологию Натансона в наших целях, мы будем использовать следующие понятия:
Таблица 7.1. Четыре негативных и два позитивных врожденных аффекта
Помимо описываемых нами аффектов есть еще один врожденный аффект — отвращение, которое редко рассматривается в контексте репаративной терапии. Тем не менее, клиенты иногда сообщают о нем. Вот, например, о чем рассказывает один 38-летний архитектор, который долгое время испытывал сильное отвращение к женскому телу. Это отвращение возникло у него в возрасте примерно пяти лет из-за того, что сестра-подросток принудила его к орально-вагинальному половому контакту. Хотя были и другие факторы, способствующие его гомосексуальной проблеме, это воспоминание и связанное с ним чувство отвращения и, как следствие, защитный гнев по отношению ко всем женщинам, оказалось существенным препятствием для его гетеросексуального развития.
Беспокойство — одно из первых чувств, возникающих при работе с телом. Это реакция на некоторую неосознанную угрозу. Чаще всего оно обнаруживается в брюшной полости как недомогание или нервозность, тошнота или нервная дрожь. Сосредоточение непосредственно на беспокойстве обычно оказывается контрпродуктивным, так как беспокойство может затем стать парализующим. Поэтому мы пытаемся обойти беспокойство какой-либо фразой, например, «Давайте посмотрим, какие чувства скрываются под вашим беспокойством» или «Какое более глубокое чувство может стоять за этим?» Беспокойство сигнализирует о том, что появляется осознание глубоких и противоречивых врожденных аффектов, которые, будучи признанными, обычно выражаются в виде страха.
Клиенты часто сообщают об ощущении беспокойства непосредственно перед тем, как они приходят к какой-то неприемлемой истине. Неприемлемыми для восприятия являются не сами по себе ассоциируемые эмоции, а лежащее в их основе невыносимое чувство оставленности-уничтожения, которое человек не может позволить себе признать и вновь пережить.
Еще в детстве клиенты чувствовали и выражали свои естественные, но неприемлемые для других эмоции, когда предчувствовали, что их близкие покинут их. Один клиент объяснил это так:
«Мои родные не могли мириться с тем, что я расстраиваюсь. Я стал слишком странным для них. У нас, детей, не должно было быть проблем. Быть расстроенными могли быть только они, ведь они взрослые. Мы же получили сигнал о том, что должны держать свои негативные чувства при себе».
Использование клиентами образов и спонтанных картинок
В процессе работы с телом клиент может использовать образы или картинки для описания внутренних состояний, например, «Мое сердце иссохло и превратилось в пыль» или «В моем животе — черное пушечное ядро». В отличие от рассуждений, которые уводят клиента от чувств, эти образы не обходят стороной аффекты, а вместо этого служат мостиком к чувствам и ощущениям. Как и в случае со снами, эти спонтанные и первобытные творения часто вызывают еще более глубокий аффект. Терапевт может спросить: «Хорошо, скажите мне, как это чувствуется — сердце иссохло и превратилось в пыль?» Или «как это черное пушечное ядро ощущается внутри вас прямо сейчас?»
Неправильные ярлыки
Во время работы с телом часто возникает неправильное восприятие ощущений.
Конфликт страх-гнев. Когда некоторые мужчины ощущают этот конфликт, они описывают необычное чувство острой боли — например, будто им в плечо, низ шеи или спину вонзили лезвия, ножи или шипы. Возникает противоречие между желанием ослабить мышечное напряжение и желанием сжать мышцы и затаиться. Как и при изометрических упражнениях результатом являются болезненные ощущения в мышечной ткани. После того, как клиент выходит за рамки конфликта страха и гнева до более глубокого уровня, он, как правило, переходит в грусть и, наконец, в горевание.
Страх или беспокойство? Иногда нам нужно помочь клиенту научиться четко различать страх и беспокойство. Страх возникает непосредственно из осознания какого-то угрожающего клиенту объекта. В случае с беспокойством, источником является некоторый внутренний, бессознательный страх.
Грусть или стыд? Хотя грусть (печаль) и стыд часто возникают одновременно, клиенту важно понять различие между ними. Грусть — это ощущение того, что что-то забрали. Стыд — это ощущение от потери части себя, самоуменьшение или внутренняя опустошенность.
Стыд не нужно усиливать
В то время как большинство чувств преодолевается через прямое взаимодействие с ними, стыд, похоже, не отпускается при его усилении. Ослабляет его, похоже, не прямая конфронтация, а уступка или отпускание. Стыд медленно, но верно исчезает, когда человек начинает чувствовать и открыто выражать его, ощущая при этом гармоничную подстроенность другого человека. В отношениях с терапевтом клиент не может испытывать одновременно стыд и признание другим человеком.
Отношение уважительной внимательности
При выполнении работы с телом терапевт задает тон не торопясь, сознательно, спокойно и внимательно. Он транслирует клиенту свое любопытство и заинтересованность в том, что происходит внутри клиента. Это отношение похоже на то, что наблюдается во время выполнения «осознанной медитации» (Siegel, 2007), называемой ЛОПЛ (любопытство, открытость, принятие и любовь).
Терпеливый, но серьезный интерес терапевта передает невысказанное сообщение, которое считывается как «ваши эмоциональные реакции не являются неуместными или сумасшедшими. То, что происходит внутри вас, важно». Это послание совершенно противоположно родительскому посланию данному ребенку из триадно-нарциссической семьи, которое гласило: «Самое главное, как твои реакции отражаются или сказываются на нас». Когда терапевт транслирует это неявное сообщение о заботе и гармоничной сонастроенности, клиент постепенно начинает ощущать и ценить свой внутренний компас, отраженный в теле, во внутреннем мире, который он теперь распознает и принимает.
Глава 8. Репаративная работа с телом. Концепция парных треугольников
Рассмотрев негативные и позитивные аффекты и соответствующие им телесные ощущения, далее я подробно расскажу о процессе работы с телом. Эта методика была адаптирована в нашей клинике для клиентов, для которых эмоциональная отстраненность (диссоциация) стала основным способом самозащиты.
Пассивно-избегающие, эмоционально недоступные мужчины представляют наиболее сложные случаи, с которыми наши терапевты сталкивались во время своей практики (иногда таких клиентов называют «размазня» или «мягкотелыми, бесхарактерными»). Ранее мы с большим трудом устанавливали с ними контакт посредством стандартных терапевтических вмешательств. Несмотря на свое сознательное стремление к переменам, эти мужчины с большой неохотой открывают терапевту доступ к чувствам. Большинство из них, похоже, научились защищаться от эмоциональной уязвимости, возникшей в результате детского травматического опыта переживания стыда.
Ранее мы использовали интенсивные приемы работы с телом в рамках интенсивной краткосрочной динамической психотерапии (ИКДТ). Однако ее конфронтационный подход — давление и вызов, призванные «создать интрапсихический кризис, приводящий к нарушению равновесия психики клиентов» (Coughlin Della Selva, 1996, р. 68) — не подходил для наших клиентов, которые очень восприимчивы к стыду, и недоверчивы к методам, которые даже в малейшей степени кажутся им манипулятивными.
Но когда мы модифицировали классическую модель ИКДТ непосредственно для наших клиентов, в нашей клинике стала применяться именно эта, более щадящая версия работы с телом. (Подчеркну еще раз, работа с телом не подразумевает никаких физических прикосновений.)
Абреактивные и эмоциональные методы лечения направлены в основном на катарсис и эмоциональное освобождение, но часто не имеют когнитивной интеграции. Применяя подход ИКДТ, репаративная работа с телом становится особенно продуктивной, потому что требует мощной эмоциональной/аффективной работы, за которой следует реконструкция нарратива (то есть «смысловая трансформация»).
Не каждый сеанс требует работы с телом, но если клиент и терапевт решили поработать в этом направлении, последовательность из двух треугольников должна быть пройдена до конца. Парные треугольники включают «треугольник инсайта» Меннингера (Menninger, 1958) и «треугольник значимых других» Малана (Malan, 1979). Позднее они были доработаны для работы, связанной с освобождением от аффектов.
Последовательность сеанса: краткий обзор
Треугольник удерживания предназначен для того, чтобы клиент «удерживался» в пределах трех точек — выявленного конфликта (ВК), терапевта и своих связанных с телом чувств и импульсов. Одновременно мы работаем над тем, чтобы погасить беспокойство и защиту, которые блокируют аффективный прорыв, открывающий клиента для треугольника людей и смысловой трансформации (см. Рисунок 8.1).
Рисунок 8.1. Последовательность сеанса
Треугольник людей дает понимание возникающих эмоций и импульсов, когда они касаются прошлых (П) и нынешних (Н) отношений, включая отношения клиент-терапевт. (Треугольник удерживания адаптирован из «треугольника конфликта» ИКДТ, разработанного Меннингером [Menninger, 1958]. Меннингер определил интрапсихические барьеры, не дающие клиенту проникнуть в его чувства и импульсы, связанные с угрожающей ему проблемой).
В любой момент на протяжении всего сеанса клиент будет в одном из трех углов треугольника, когда терапевт попытается направить его внимание на ощущаемые им чувства и импульсы, связанные с конфликтом (Ч/И). (В исходной модели ИКДТ угол второго треугольника является «переносом», в котором клиент сталкивается с проекциями переноса, с акцентом на «рабочий альянс»; однако, мы заменяем одномерные аспекты переноса полным диадным задействованием двойной петли).
Цель нашей терапии в том, чтобы соединить все три вершины обоих треугольников, не допуская возникновения беспокойства и защиты на каждом из сеансов — и повторять это во время всего курса терапии.
Систематическая десенсибилизация
Репаративную работу с телом можно рассматривать как метод систематической десенсибилизации эмоциональных фобий (см. McCullough et al., 2003). Но в более широком понимании целью для клиента является «коррективный эмоциональный опыт», то есть, ему следует научиться чувствовать и выражать невыносимые эмоции, ощущая поддержку терапевта. Благодаря этому процессу клиент исправляет разлад отношений с родителями и начинает проявлять большее сострадание к себе.
Неопытному терапевту поначалу будет неудобно строить сеанс так, чтобы поддерживать клиента в значительном стрессе. Но с опытом этот дискомфорт будет сглаживаться очевидной пользой для клиента и особенно быстрым положительным сдвигом в терапии.
Работа с телом направлена на то, чтобы вызвать у клиента эмоциональное и когнитивное переживание прошлой травмы, а именно момента стыда. По этой причине вмешательство неизбежно будет дискомфортным и сложным. Клиенту придется научиться преодолевать беспокойство и отказываться от свойственной ему защиты, чтобы в полной мере почувствовать и выразить эмоции и импульсы, которые ведут к базовому аффекту. Результатом станет перестройка психики, которая часто сопровождается заметным явлением — т. н. «ощутимым сдвигом» аффективного расширения.
На первом сеансе клиент должен понять, что работа с телом обычно является наилучшим способом ускорить процесс исцеления. В то же время он может отказаться от участия в этой или любой другой работе с подобным подходом, если пожелает. Клиент всегда должен чувствовать, что он контролирует сеанс. Никогда не следует принуждать его соглашаться на что-то, что кажется ему некомфортным.
Терапевту следует позволить клиенту посетить пробный сеанс, чтобы поэкспериментировать и посмотреть, нравится ли ему работа с телом. Например, терапевт может объяснить клиенту следующее: «Время от времени мы будем использовать метод, который поможет вам сконцентрироваться на ваших чувствах. Я попрошу вас обращать внимание на ваши телесные ощущения, чтобы через эти чувства понять себя. Я могу казаться жестким, когда порой буду пытаться направить вас. К этому нужно просто привыкнуть».
Предложение использовать работу с телом может вызвать у клиента серьезное беспокойство, поскольку страх перед эмоциональной уязвимостью характерен для всех гомосексуальных мужчин. И все же, как ни удивительно, я обнаружил, что многие клиенты довольно открыты — и даже желают — попробовать что-то, что обещает значительный прогресс.
Пробный сеанс дает возможность оценить защитный или кооперативный ответ клиента, проверить силу его Эго и определить, действительно ли он может осилить такой подход в рамках терапии. Во время пробного сеанса терапевту следует рассказать клиенту о том, что психотерапия хоть и помогает, но может и включать некоторые сложности. Клиенту нужно рассказать о том, что его будут спрашивать о «чувствах», испытываемых «здесь и сейчас».
Для настороженного клиента лучше всего делать частые, но неглубокие, постепенные попытки с небольшими шагами. Для такого клиента лучше всего применимо старое правило: «Тише едешь — дальше будешь».
Мужчины с нежелательной гомосексуальностью демонстрируют оборонительные стратегии всякий раз, когда ожидают стыда и унижения. Поэтому работу с телом никогда не следует проводить в чересчур пугающей манере. В работе с клиентом, который не может определить свои чувства, терапевту, возможно, следует отступить от прямого давления и позволить клиенту выразить себя так, как он может. Когда клиент говорит, терапевту следует присматриваться к любым проявлениям чувств, включая жесты, позу, интонацию или выражение лица, и привлекать внимание к этому поведению, осторожно намекая на ощущение, которое может крыться под этим. Терапевту следует пытаться усилить то, что, по его мнению, чувствует клиент. Затем клиент через последовательные выводы, сделанные терапевтом, начинает знакомиться с собственной эмоциональной жизнью.
Благодаря сонастройке (гармоничной согласованности) терапевт может осознать чувства клиента, прежде чем клиент сам ощутит их. Терапевт может сказать: «Я вижу, что происходит сейчас, я воспринимаю, что вы чувствуете. Как бы вы это охарактеризовали?» или «Оставайтесь с этим чувством, сейчас это важно прочувствовать». Поддерживая эту сосредоточенность, терапевту следует помогать клиенту сопроводительными комментариями: «Вы хорошо подключаетесь к тому, что у вас внутри. Я знаю, это сложно, но вижу, что вы усердно работаете над этим».
Время от времени клиент теряет концентрацию и застревает в многочисленных или противоречивых ощущениях, выражаемых, например, такими фразами: «Я чувствую стеснение в груди и неприятные ощущения в животе» или «Я чувствую, напряжение в своих плечах и тяжесть в руках». В такие моменты можно предложить сделать выбор: «Какое из этих ощущений сейчас сильнее всего?», «Из этих двух какое интенсивнее?»
Противопоказания к репаративной работе с телом. Терапевт может столкнуться с некоторыми клиентами, у которых проявляются симптомы, несовместимые с работой с телом. Это повышенная тревожность, гипервентиляция, головокружение, дезориентация, фрагментарное мышление, паранойя или проявление других регрессивных способов защиты.
Когда мы видим у клиента сильную тревогу и страх, связанные с тем, что ему предстоит открыть свои чувства, мы понимаем, что в их основе лежит пугающее предчувствие стыда, доведенного до инфантильного уровня уничтожения-оставленности. Самые ранние переживания, вероятно, убедили его в том, что если выражать подлинные чувства, это приведет к родительскому неприятию и ощущению глубинной пустоты и никчемности. Работа с телом призвана вызвать этот пугающий аффект, но при этом она включает ощущение эмоциональной близости с терапевтом.
Наш клинический подход побуждает клиентов поддерживать контакт с терапевтом, когда он проникает в их потаенные чувства. Терапевт постоянно следит за рабочим союзом: «Чувствуете ли вы связь со мной, когда ощущаете эти телесные ощущения?» «По мере того как вы погружаетесь в себя все глубже, как вы себя чувствуете?»
Последовательность сеанса. Сеанс развивается следующим образом:
Когда клиент начинает сеанс с рассказа о событиях предыдущей недели, мы можем рассматривать это просто как вступление перед более важной работой, но нам нужно слушать клиента с уважением и ценить его потребность рассказать свою историю. Из этого представленного материала терапевт постепенно синтезирует выявленный конфликт (ВК). Клиентам, выросшим в триадно-нарциссической семье, очень важно, чтобы их терпеливо и внимательно выслушивал «значимый другой».
Выявление проблемы. Клиенту часто бывает трудно идентифицировать какой-либо конкретный конфликт, поскольку он склонен рассматривать себя через чужие ожидания, связанные с ним. Хроническое ожидание стыда искажает его способность видеть то, на что он реально имеет право. Следовательно, его попытка выявить конфликт часто неопределенна, косвенна и неявна. Поэтому терапевту следует направить клиента на выявление его собственных потребностей и попытаться выкристаллизовать момент конфликта, выталкивая клиента за пределы неопределенности, общих утверждений и роли беспомощного жалобщика — к тому, чтобы он активно «занялся» проблемами, с которыми сталкивается.
Клиенты могут косвенно сообщать о конфликте словами вроде «Мне было неловко, неудобно, некомфортно». Мы можем услышать смутное выражение гнева или обиды, когда клиент говорит что-то типа: «Я чувствовал раздражение, разочарование, обеспокоенность, недовольство». Его неспособность ясно оценить ситуацию может также предполагать конфликт: «Я не знаю, что со мной происходило. Я просто смутился, удивился, меня ошеломило и ошарашило».
Терапевт не должен довольствоваться расплывчатыми или косвенными сообщениями о произошедшем, ему нужно поощрять четкое определение скрытого конфликта. «Что вы имеете в виду? Что вас “раздражает, беспокоит, расстраивает”?» В конце концов, внимание клиента должно быть сосредоточено на его телесных чувствах.
Что вы хотите? Наш клиент легко теряет сосредоточенность на своих желаниях и потребностях. Вопрос, который мы должны задавать неоднократно и в разное время сеанса (это обычно вопрос, который не задает клиенту его семья), звучит так: «Скажите мне, чего вы хотите здесь, в этой ситуации?» Одна из разновидностей пассивного-отстраненного отношения, которое мы часто наблюдаем, описывается одним мужчиной следующим образом: «Мое отношение к жизни такое: Я не записан на курс — просто вольный слушатель». Изолированность, отчуждение и пассивность для многих мужчин стали образом жизни. Поэтому мы работаем над переводом клиента из состояния пассивного получателя (или беспомощной жертвы) в состояние активного участника, задавая на каждом сеансе такие вопросы: «Над чем вы хотите работать сегодня?».
Терапевт может подойти к клиенту и предложить ему погрузиться глубже в его потаенные чувства. «Когда я слушаю, как вы описываете своего босса, слышу какие-то сильные чувства. Мне интересно, можем ли мы исследовать ваши глубинные чувства» или «Вы говорите, что ваша мать “раздражает” вас. Можем ли мы посмотреть, что стоит за этим словом “раздражает”?»
Когда выявленный конфликт ясен как терапевту, так и клиенту, терапевт приглашает клиента начать работу с телом. Согласие клиента на этот шаг будет означать его вход в треугольник удерживания. Клиент и терапевт сосредотачиваются на телесных ощущениях клиента, которые он испытывает по поводу прошлого конфликта сейчас.
Уводя клиента от его защиты (З) и беспокойства (Б) и побуждая его быть внимательным к своим телесным чувствам/импульсам (Ч/И), терапевт подталкивает клиента к тому, чтобы тот полнее выражал свой глубинный аффект: страх, грусть, гнев, скорбь и так далее. Для этого терапевт должен занять более жесткую позицию, удерживая клиента в рамках протокола. Терапевт должен замедлить темп, показывая, что он уважает и ценит попытки клиента идентифицировать свои чувства. Кроме того, терапевту следует показать такое отношение к клиенту, которое противоположно непригодной, пренебрежительной или безразличной реакции родителей на его внутренние переживания.
Когда клиент полностью ощутил и выразил свои текущие чувства и импульсы, он переходит в треугольник людей, устанавливая связи между нынешними (Н) и прошлыми (П) отношениями. Это время, когда он более всего открыт для создания таких когнитивных связей.
Последний угол второго треугольника рассматривает отношения клиент-терапевт в контексте их совместной работы. Здесь терапевт пытается связать выявленное основное чувство со всеми точками (людьми) в треугольнике людей.
В итоге клиент и терапевт исследуют новое понимание клиентом первоначально выявленного конфликта. На протяжении всей последовательности сеанса терапевт всегда помнит о рабочем альянсе и наблюдает за ним.
От выявленного конфликта к моменту конфликта. Мы могли бы сказать, что различие между «выявленным конфликтом» и «моментом конфликта» — это разница между видео и фотографией.
Чтобы провести это различие, мы сочли полезным сосредоточиться на ключевом моменте в конфликтной ситуации: это «кадр из видео», который содержит самое сильное чувство. Наш опыт показывает, что как только выявлен более крупный конфликт, быстро вспоминается сам момент конфликта. Этот снимок отражает самый сильный физический дискомфорт и лучше всего служит входом в первый треугольник. Клиенту предлагается почувствовать те ощущения, которые были тогда — «Каково вам сейчас вспоминать этот момент? Что вы чувствуете сейчас, в теле, когда рассказываете мне об этом конфликте?»
Вот три примера:
- Выявленный конфликт. «Мой босс использует меня. Он ожидает, что я сделаю все, что он пожелает, в любое время. На прошлой неделе, когда я собирался взять выходной, он попросил меня поработать сверхурочно».
Момент конфликта. «Я стоял у своего стола с ключами от машины в руке, а он стоял, загородив выход».
- Выявленный конфликт. «Моя проблема связана с парнями на работе. Я пытался делать то, что вы посоветовали мне, во время перерыва на кофе. Я заставил себя поговорить с несколькими из них, но мне было очень неловко. Они выглядели недружелюбно».
Момент конфликта. «Я нахожусь посреди комнаты, а они, кажется, отдельно от меня, как будто между ними и мной есть пространство. И один парень, Тони, смотрит на меня, как будто спрашивая: «Чего тебе?»
- Выявленный конфликт. «Моя мать меня раздражает. Она не думает о том, что у меня есть своя собственная жизнь. Вчера вечером она попросила меня забрать ее лекарство по рецепту, но это можно было бы отложить и до завтра.
Момент конфликта: «Я просто позвонил ей, чтобы узнать, как она себя чувствует. И вдруг она говорит: «О, мне нужно лекарство прямо сейчас!» А я был на кухне с телефоном в руке».
После выявления конфликта продолжать дальнейшее обсуждение самого события непродуктивно; терапевту следует, скорее, сосредоточиться на чувствах/импульсах, которые возникают по этому поводу сейчас.
Сам момент конфликта, будучи четко идентифицированным, дает визуальный контекст для последующей работы с телом. Возражения против работы с телом можно оспорить, предъявив клиенту его собственные слова, описывающие момент конфликта.
Рабочий альянс
Поскольку наши клиенты испытывают особые трудности в вопросах доверия, репаративная терапия придает особое значение рабочему альянсу. Только через рабочий альянс терапевт может предложить корректировку эмоционального предательства, испытанного клиентом в прошлом. То, что значимый человек может действительно иметь благие намерения, часто кажется надеждой, которую трудно признать. Благодаря доверительным отношениям с терапевтом своего пола клиент может начать отказываться от своей позиции ожидания стыда.
Рабочий альянс можно рассматривать как в более широком контексте всего курса терапии, так и в более узком контексте отдельных сеансов. Хорошее определение рабочего альянса в рамках общего лечения заключается в том, что терапевт и клиент совместно определяют цели и задачи. В рамках каждого отдельного сеанса рабочий альянс подтверждается тогда, когда клиент выбирает выявленный конфликт; то есть, терапевт может уточнить: «Итак, мы договорились — вот проблема, над которой вы хотели бы сегодня поработать».
Разговор о взаимоотношениях
Недавние исследования терапевтической эффективности раскрывают важность «разговора о нас». Время, затрачиваемое на взаимное обсуждение взаимоотношений с терапевтом, в любом случае, проходит недаром. Связь с терапевтом должна быть установлена на ранней стадии и поддерживаться как основа для противодействия предстоящей защите от болезненных аффектов. Мы должны «внести в повестку дня» (обдумать и обсудить) любые моменты недопонимания, которые мешают клиенту снять защиту, вызываемую стыдом.
Важен диалог, включающий взаимопонимание, то есть комментирование и выражение личного опыта, например, вопросы: «Как мы ладим?» «Какие у вас впечатления?» «Полезно ли то, что мы делаем?» «Чувствуете ли вы, что я вас понимаю?» Такой опрос помогает обрабатывать и разрешать любые скрытые сомнения. И вместо простого реагирования на отсеченные аспекты «Я», клиенту предлагается выразить терапевту свои аффективные переживания словами, чтобы получить возможность интегрировать их в свой личный опыт.
Репаративная терапия требует, чтобы рабочий альянс осуществлялся в очень узком кругу, в интимном психологическом пространстве. Стилистически это близкий контакт, лицом к лицу, глаза-в-глаза. В этом маленьком театре есть только — ты, я, здесь и сейчас.
По мере того, как клиент и терапевт оценивают свою командную работу над определенными целями клиента, они продолжают следить за рабочим альянсом. Помня о важности рабочего альянса, мы переходим от одностороннего анализа переноса, практикуемого классическим психоанализом, к совместному изучению взаимоотношений, поощряя клиента брать на себя эгалитарную роль в терапии. Оптимальным результатом этого анализа является двойная петля.
Обращение к переносу. Анализ переноса остается важной частью терапии. То, как клиент проецирует конфликтное и болезненное прошлое на терапевта, является главной особенностью лечения и представляет собой мощную (пусть часто и мучительно сложную) возможность продолжать процесс роста.
Последовательность из парных треугольников предлагает специальную возможность обратиться к переносу (см. рисунок 8.1, третий угол второго треугольника). Обсудив прошлые и нынешние фигуры, значимые в жизни клиента, терапевт задает вопрос о том, как он, терапевт, может вызвать у клиента подобные чувства: «Когда вы почувствовали, что вас запугивает ваш начальник, это побудило вас вспомнить, как вас запугивал ваш старший брат. Мне интересно, боитесь ли вы иногда и меня?»
Это исследование дает возможность взглянуть на рабочий альянс более сфокусировано, используя ссылку П ® Н в качестве отправной точки, и выйти за рамки узкого сравнения П ® Н, чтобы рассмотреть любой аспект терапевтических отношений.
В классической ИКДТ терапевт смотрит на проекцию клиента на него. Наша адаптация распространяет это на интерактивный обмен, на который терапевт реагирует лично. Оба мужчины оценивают свой возможный вклад в появление проекции переноса, при этом такие проекции разрешаются посредством двойной петли.
Часто встречающиеся отличительные черты нарциссизма, свойственные нашим клиентам, требуют от терапевта поддержания гармоничной сонастроенности в отношении любого взаимодействия, которое способно вызвать нарциссическую травму. Неправильная настройка со стороны терапевта может побудить клиента обратить терапевта в плохой объект: «Вы не понимаете меня, вы не можете понять/не поймете меня».
Негативные чувства клиента относительно терапевта, как бы косвенно они ни выражались, следует рассматривать в первую очередь. Это похоже на старое психоаналитическое правило (хотя не настолько равноправное в отношении клиента): «Сначала займитесь сопротивлением». Сделать это на раннем этапе — значит избежать любых, возникающих позднее и, возможно, непреодолимых трудностей. Я спрашиваю клиента: «Как вы себя сейчас чувствуете со мной?» Только после того, как клиент полностью сформулировал любые негативные чувства, включая свои проекции в отношении терапевта, терапевту следует проанализировать и сформулировать свои собственные реакции на клиента: «Позвольте мне сказать вам, как я воспринимаю вас прямо сейчас и что чувствую по отношению к вам».
Контрперенос. Начинающий терапевт, который является новичком в работе с телом, может испытывать неловкость, когда навязывает клиенту неудобные чувства и ощущения. Как помощникам, профессионально преданным делу облегчения человеческих страданий, нам иногда трудно активно вызывать, а затем удерживать у клиента состояние, которое может доставлять ему сильный эмоциональный дискомфорт. Тем временем, испытывая собственный дискомфорт, терапевт может столкнуться с неразрешенными проблемами из собственного прошлого. Эти непроработанные личные потери могут скомпрометировать эффект работы с телом, которую он выполняет со своими клиентами.
Во время обучения репаративных терапевтов мы говорим им: «Оценивайте свои проблемы контрпереноса, когда вам кажется, что вы оправдываете уклонение своего клиента от работы с телом».
Терапевт должен иметь в виду, что он не вызывает, а скорее выявляет репрессированные болезненные переживания, чтобы клиент мог перейти к пониманию себя. Терапевт играет важную роль, поскольку является ключевым человеком в жизни клиента, который способен уважительно отнестись и подтвердить его право чувствовать, выражать и прорабатывать свою боль.
Естественно, многим терапевтам комфортнее сосредотачиваться на чувствах клиента по отношению к внешним персонам, а не к ним самим. Обращение к этим чувствам, особенно негативным, обычно вызывает беспокойство у терапевта и способствует молчаливому сговору с клиентом по поводу того, чтобы избегать их обсуждения. Однако со временем неурегулированный негативный перенос и контрперенос усугубляют эти проблемы.
Во время работы с телом терапевт должен принимать множество мгновенных решений: вызывать нужную реакцию, поддерживать клиента, бросать ему вызов или просто ждать. Когда клиент делает паузу или колеблется, терапевту следует терпеливо ждать, но при этом показывать заинтересованность, будто предчувствуя, что клиент находится на грани перехода к более глубоким чувствам.
Терапевту следует демонстрировать исключительное уважение к личному опыту клиента, чьи настоящие чувства в детстве редко признавались и ценились. Его тон должен отражать аффект клиента и выражать глубокую признательность за то, что клиент делится с ним своими внутренними ощущениями. Терапевту следует проявлять уважение, не только слушая то, что говорит клиент, но и повторяя, усиливая слова клиента в надлежащей форме, подражая неуверенному выражению клиентом его субъективного опыта и относясь к этому с пониманием и абсолютным уважением.
Когда происходит проникновение в более глубинные чувства клиента, у него появляется нечто вроде измененного состояния сознания, «зависания» в настоящем моменте. Когда клиент находится в этом дезориентированном и уязвимом состоянии, вокруг должна быть безопасная удерживающая среда, позволяющая ему связать воедино обветшавшие аффективные нити.
Многие сеансы заканчиваются примерно такой беседой:
КЛИЕНТ: Наверное, я рассказал вам о самой омерзительной своей части. Даже не знаю, как вы слушали меня.
ТЕРАПЕВТ: Я чувствую себя в привилегированном положении, потому что вы рассказали мне об этих болезненных и постыдных аспектах самого себя. Могу понять, как это тяжело для вас. Я восхищен тем, насколько вы были честны со мной.
КЛИЕНТ: Ну, спасибо… Я ценю ваше понимание.
Идеальная концепция рабочего альянса — это непрерывная двойная петля — взаимодействие клиента и терапевта, когда клиент рассказывает о себе терапевту, тот признает его, поддерживает, и подстраивается под него, затем клиент делится своими впечатлениями от этой настройки, после чего следуют новые откровения клиента.
Сотрудничество дает усиление. Иногда клиент следит за своими аффектами и выражает свои чувства и телесные ощущения, но затем вдруг уходит в оборону (например, интеллектуализацию или возвращается к обсуждению содержания). «Стратегия игнорирования», когда терапевт просто игнорирует и блокирует эту защиту, возвращая внимание клиента к недавно выраженному им чувству, служит быстрым маневром эффективной нейтрализации защитной реакции. Это мгновенно возвращает клиента на круги своя. Но если клиент демонстрирует постоянное сопротивление, может потребоваться совместная стратегия.
Сотрудничество, включающее открытый диалог о возникших препятствиях, заключается в том, что терапевт указывает клиенту на его защитную реакцию и противопоставляет ей последнее, выраженное им чувство: «Я вижу, что вы делаете это, и я не думаю, что это полезно для вас».
Терапевт может тогда предложить выбор: «Либо мы можем продолжать [называет вид защиты], как вы сейчас это делаете, либо вернуться к [называет последнее выраженное чувство]. Я считаю, что важно взглянуть на [называет это чувство], но если вы не хотите сейчас делать это, можем сделать что-то еще. Итак, чтобы вы хотели, чтобы мы сделали?» или «Это мои мысли о том, чем нам следует заняться сейчас, но что вы считаете наилучшим для вас?» Клиентам очень важно рассмотреть эти блоки, используя совместный подход, потому что чаще всего в отношениях они чувствуют себя бесправными.
Треугольник удерживания
Треугольник удерживания (см. рисунок 8.1) ограничивает внимание клиента на трех моментах: (1) выявленном конфликте, (2) его теле и (3) контакте с терапевтом.
Цель терапевта — переместить клиента из состояния беспокойства (Б) и защиты (З) к чувствам и импульсам более глубокого уровня (Ч/И). Цель этой фазы — нейтрализовать беспокойство клиента и помочь ему отказаться от своей защиты, чтобы он смог углубить, а затем выразить основные чувства о конфликте. Это делается при сохранении эмоциональной связи с терапевтом.
Сопротивление в виде беспокойства и защиты не позволяет клиенту прорабатывать болезненные чувства и импульсы, а также блокирует связь между ним и терапевтом. И наоборот, когда происходит разблокирование беспокойства и защиты, клиент сразу начинает ощущать связь с самим собой и с терапевтом. Эта связь позже сознательно исследуется и вербализуется в двойной петле (третий угол, второй треугольник).
Распространенные формы защиты (З). Защита принимает разные формы: уклончивость, размышление, навязчивость, интеллектуализация (выражение идей вместо ощущения чувств) и саморазрушительное воображение. Более общие и тонкие формы защиты включают неопределенность, отсутствие внимания, несвязанность или поверхностный контакт, общие жалобы, беспомощность, неспособность чувствовать и выражать что-либо, а также постоянный уплощенный аффект.
Формы защиты, наиболее часто встречающиеся при репаративной терапии, связаны с нарциссическими типами личности. В частности, это чрезмерная драматизация, театральность и жалость к себе. Кроме того, клиенты с более ярко выраженными нарциссическими чертами личности могут проявлять шаткую защиту, расщепление объектов, чувствовать себя обиженными или оскорбленными, а также испытывать ощущение безнадежности от того, что их неправильно понимают.
Терапевту следует идентифицировать эти формы защиты и по мере их возникновения указывать на них клиенту (но не интерпретировать их). Цель состоит в том, чтобы спокойно, но при этом решительно вернуть клиента к его чувствам/импульсам.
Полезно называть форму защиту так, чтобы это было понятно клиенту: «Вы меняете тему». Для выявленной защиты может быть полезной какая-нибудь броская фраза, например, «Вы беспомощны», «вы онемели», «вы ведете себя испуганно», «вы ушли в себя». Когда терапевт постоянно называет эти формы защиты, в случае их возникновения клиенту становится легче их выявлять.
Тоном, выражающим его активную озабоченность, терапевт должен указать на реалистичные последствия удерживания этих форм защиты. Он ясно, но с состраданием должен рассказать клиенту о разрушительных последствиях такой защиты. В мягкой, но конфронтационной манере он может спросить: «Как давно вы делаете это для себя? И какой ценой?» При достаточном позитивном переносе клиент начнет отказываться от своей защиты и присоединится к рабочему альянсу.
В результате конфликта между защитой и рабочим альянсом клиент постепенно отдалится от своей защиты и еще сильнее настроится на терапевта. Таким образом, защита постепенно станет эго-дистонической. Поскольку терапевт и клиент сообща выделяют и называют эти формы защиты, клиент в конечном итоге отказывается от них. По мере того, как они работают над треугольником, клиент развивает доверие, углубляет перенос и тем самым устраняет эти блоки на пути своего прогресса.
Существуют две основные категории форм защиты, встречающихся при работе с телом:
Внутриличностная защита и межличностная защита (Coughlin Della Selva, 1996). Характеристики каждой из них включают:
- Внутриличностные формы защиты
- интеллектуализация
- рационализация
- отклонение
- минимизация
- интроекция
- перемещение
- беспомощность
- реактивное образование
Более регрессивная внутриличностная защита (указывающая на более серьезное нарушение при функционировании Эго) включает в себя:
- проекцию
- аргументативность (желание спорить)
- соматизацию
- отрицание
- поведенческий акт (отыгрывание)
- разряд импульса.
- Межличностная защита
Помимо интрапсихической защиты существуют межличностная защита, которую Даванлу (Davanloo, 1995) называет «тактической». Она подразделяется на две категории — вербальную и невербальную.
2.1. Вербальная тактическая защита
- неопределенность
- общие фразы
- противоречивые утверждения
- сарказм
- чрезмерная болтливость (невозможность диалога)
- диверсификация (переход от темы к теме)
2.2. Невербальная тактическая защита
- избегание зрительного контакта
- улыбки и хихиканье
- хныканье
- отрешенный вид
- скрещенные руки/ноги
Беспокойство (Б). Вторая категория сопротивления — это беспокойство (тревога), определяемое как физиологическая реакция на угрозу самоощущению. Симптомы беспокойства включают головные боли, учащенное сердцебиение, потливость, сухость во рту, онемение и нарушенное дыхание. Находясь в состоянии беспокойства, более хрупкие клиенты будут испытывать когнитивные нарушения, дезориентацию, забывчивость, рассеянное или туманное мышление, диссоциацию, деперсонализацию, повышенную чувственную осведомленность, неспособность сосредоточиться, чувство головокружения и трудности в формулировании и выражении своих идей.
Нормальное беспокойство или беспокойство «начального уровня» (обычно находится в области живота) как правило служит прелюдией к основным чувствам. Эти ощущения включают в себя то, что клиент может описать как чувство нервозности, мандраж, тошноту, нервную дрожь или боль в животе. Эти ощущения беспокойства или пред-эмоции уступают место подлинным или основным чувствам, расположенным в области грудной клетки. Среди этих подлинных чувств, ощущаемых в области грудной клетки, мы часто встречаем страх, который сменяется гневом или грустью, а затем и гореванием.
Таким образом, последовательность, которую мы наблюдаем, это беспокойство ® грусть/гнев ® горевание.
Более серьезные симптомы беспокойства включают вазомоторные изменения, нарушения в работе опорно-двигательного аппарата, дрожь, оцепенение (ступор), повышенную потливость, ощущение надвигающейся опасности, физическое напряжение, повышенную чувствительность и страх самопоглощения. Психосоматические симптомы включают озабоченность телом, чувство слабости, боль или ощущение неопределенных физических симптомов. Беспокойство может включать умственную дезорганизацию, туманное мышление или онемение в голове. Физически клиент может испытывать давление или напряжение в подложечной ямке, или напряжение в поперечнополосатых мышцах.
Терапевт должен определить способность клиента переносить эти симптомы, поскольку сильные или подавляющие симптомы беспокойства указывают на то, что он не готов к работе с телом. В таких случаях клиенту и терапевту, возможно, понадобиться «сбавить обороты» и развить более сильный рабочий альянс — или заложить фундамент другой подготовительной работой.
Снимающий беспокойство метод, разработанный Даванлу (Davanloo, 1995), состоит в том, чтобы клиент определил форму, в которой он выражает свое беспокойство: «Давайте посмотрим, как ваше тело сигнализирует вам о беспокойстве». Поступая так, клиент смотрит на свои симптомы со стороны, и это уменьшает их интенсивность. Выявление таких физических ощущений, как беспокойство, дает клиенту ощущение того, что он может справиться с этим, что приводит его к осознанию своих основных чувств.
Еще один эффективный метод заключается в том, чтобы отвлечь внимание клиента от его беспокойства, предложив продолжить исследование. Например, «Давайте посмотрим, что может скрываться за этим» или «Куда это нас приведет?»
Чувства/импульсы (Ч/И).
- Страх. Когда клиент выходит за пределы беспокойства (область живота), он затрагивает основные чувства, которые обычно ощущаются в грудной клетке. Там он может впервые встретить страх. Страх, ощущаемый как сжатие, сжимание, можно описать еще как «сдавливающие провода, кабели или ремни», обвившие грудь. Иногда ощущение страха описывается как тутой узел или твердый мяч в солнечном сплетении или центре груди.
Если направлять на него усилия, страх обычно выпускается либо в виде гнева, либо в виде грусти (от потери).
- Гнев. По мере отслеживания чувств, неизбежно будет встречаться и гнев, и в это время терапевту рекомендуется поощрять клиента выражать его. Терапевт должен быстро указать на какие-либо признаки импульсов гнева, такие как подергивание или выбрасывание конечностей. Следует также отметить сжатие челюсти или кулаков. Также важно, чтобы и клиент, и терапевт идентифицировали объект (человека), на который направлен гнев. Гнев по отношению к себе является саморазрушительным и вызывает стыд.
Мы обнаружили, что клиенту, который переживает конфликт между гневом и виной, полезно различать «хорошую» и «плохую» часть другого человека (матери, отца и т.д.). Терапевт может объяснить: «Я знаю, что ____ любил(а) вас, но у него/нее была и другая сторона, где он/она делал(а) вам ______, что действительно причиняло вам боль» и тому подобное.
Иногда может быть целесообразно использовать сценарий насилия. Этот метод визуализации помогает клиенту получить доступ к глубине своего гнева и облегчить его выражение. С помощью визуальных методов создания сценария ему предлагается подробно разыграть воображаемую сцену до ее завершения. Напоминая клиенту, что это всего лишь выдумка, и что он на самом деле не желает (и не должен) участвовать в насильственном поведении, терапевт может спросить: «Какой сценарий мог бы выпустить ваш гнев?»
По мере того, как клиент визуализирует в своем воображении насилие в отношении кого-то, ему предлагается подробно описать эту сцену: «Где это происходит?» «Как вы бьете его? Левой или правой рукой?», «Он сопротивляется?», «Какое у него выражение лица?»
Выдуманный сценарий может быть использован для того, чтобы вызвать напряжение и мышечную активность в груди, плечах, руках, ладонях и ногах. Соматическая область, в которой большинство людей чувствуют гнев, находится в поперечнополосатых мышцах — именно они наносят удар.
Однако работа с гневом не способствует эмоциональным вспышкам, высокой эмоциональности или театральности, поскольку вопли и крики — это иногда демонстративная защита от подлинного гнева. Мы хотим, чтобы гнев полностью ощущался и выражался в теле, но все же сдерживался. Этот сценарий насилия следует продолжать до тех пор, пока физический гнев больше не будет ощущаться в теле.
Выражение сильного гнева — это преобразовательный процесс, который многие терапевты переносят с трудом. Терапевту необходимо следить за собственным ощущением дискомфорта, чтобы клиент мог выразить свой гнев.
Гнев, когда он сосредоточен, усилен и полностью выражен, приводит к аффективному сдвигу. Кофлин делла Силва, Даванлу (Coughlin Della Selva (1996), Davanloo (1995)) и другие терапевты сообщают о том, что успешное завершение выдумки о насилии часто заканчивается раскаянием и сожалением, и сопровождается ощущением пустоты, бессодержательности и пустоты в груди и в области сердца, за которыми следует интегративная фаза сострадания и любви.
Иногда клиенту становится легче сердиться на терапевта, чем направлять свой гнев на значимую фигуру в его семейной жизни (как правило, родителя). Тем не менее, ему, возможно, потребуется отыграть «сценарий насилия» на терапевта, прежде чем он сможет обратиться к своему гневу в отношении значимого другого.
В этот момент, осознавая свою реакцию контрпереноса, терапевт должен позволить клиенту испытать и выразить свой гнев по отношению к нему: «Как вы испытываете этот гнев по отношению ко мне прямо сейчас?» «Если бы вы были вольны совершить насилие по отношению ко мне, как бы вы это сделали? Что бы вы сделали прямо сейчас?»
Понятно, что терапевту трудно оставаться эмпатически сонастроенным, пока клиент выражает гневную ненависть к нему. Сопротивляясь своему собственному дискомфорту, терапевт должен попытаться воздержаться от преждевременного толкования или заверения. Скорее, задача состоит в том, чтобы позволить клиенту спроецировать свой гнев на терапевта, в то время как терапевт сдерживает собственное напряжение и дискомфорт. Чаще всего гнев сопровождается выражением вины, стыда или раскаяния. Терапевт должен убедить клиента, что выражение гнева не повлияло на заботу, беспокойство или расположенность к нему со стороны терапевта.
- Грусть (печаль). Вместо того чтобы переходить от страха к гневу, клиент может перейти к грусти, обычно ощущаемой как тянущее, тяжелое чувство в центре или нижней части груди (иногда в верхней части живота). Как и в случае с гневом, важно, чтобы как клиент, так и терапевт ясно определились насчет человека, на которого направлена грусть, потому что грусть в отношении другого, а не в отношении самого себя служит лишь для усиления стыда.
Гнев и грусть часто приходят и уходят, одна эмоция переходит в другую. Внезапные скачки между этими двумя эмоциями могут смущать или обескураживать клиента, но терапевт должен поощрять выражение той эмоции, которая сильнее всего ощущается в данный момент, поскольку она поддерживает и ведет к другой. Вместе эти две эмоции приводят клиента к проработке горевания.
Дэрилу, 18-летнему студенту колледжа, его мать, от которой он едва отвязался, звонит трижды в день. На протяжении многих сеансов у Дэрила страх и гнев по отношению к его матери чередовались друг с другом, и иногда он путал грусть по отношении к ней с грустью по отношению к себе.
КЛИЕНТ: Моя мама сказала мне на днях: «О, Дэрил, ты мой лучший друг».
ТЕРАПЕВТ: Как это ощущалось?
КЛИЕНТ: Это было странно.
ТЕРАПЕВТ: Поработаем с телом в отношении этого?
КЛИЕНТ: Конечно.
ТЕРАПЕВТ: (Повторяет слова матери Дэрила) «Дэрил, ты мой лучший друг». Что происходит?
КЛИЕНТ: Появляется чувство неловкости. Напряжение. Я знаю, что это неправильно.
ТЕРАПЕВТ: Вот это уже рассуждение.
КЛИЕНТ: Хорошо, отвращение.
ТЕРАПЕВТ: Где?
КЛИЕНТ: В животе. Да, чувство беспокойства в моем животе. (Спустя мгновение) Мне жаль ее.
ТЕРАПЕВТ: Так что это за чувство?
КЛИЕНТ: Стеснение в груди.
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с ним.
КЛИЕНТ: Мне жаль, что она одинока. Я хочу, чтобы у нее был лучший друг, но я знаю, что это не я. Но мне трудно сказать: «Мама, я не могу быть твоим лучшим другом», потому что я хочу, чтобы она была счастлива.
ТЕРАПЕВТ: Конечно. Что вы чувствуете?
КЛИЕНТ: Это не здорово.
ТЕРАПЕВТ: Но ощущение?
КЛИЕНТ: В животе. Я чувствую напряжение…
ТЕРАПЕВТ: Где еще?
КЛИЕНТ: В ладонях и ступнях.
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с ним.
КЛИЕНТ: Беспокойство…
ТЕРАПЕВТ: Да. А в каком месте «беспокойство»?
КЛИЕНТ: В руках и ногах. (Ноги дергаются взад и вперед)
ТЕРАПЕВТ: Я это вижу.
КЛИЕНТ: И в пальцах. (Сгибает и разгибает пальцы)
ТЕРАПЕВТ: Итак, что, по-вашему, вы чувствуете?
КЛИЕНТ: Разочарование. Раздражение.
ТЕРАПЕВТ: Каким словом можно обозначить эти эмоции?
КЛИЕНТ: Может быть, гнев?
ТЕРАПЕВТ: Не уверены? Попробуйте представить ее лицо. Что бы вы ей сказали?
КЛИЕНТ: «Но мама, я не могу быть твоим лучшим другом!»
ТЕРАПЕВТ: Где вы это чувствуете?
КЛИЕНТ: В ладонях и ступнях.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. Вы чувствуете это изнутри груди?
КЛИЕНТ: (Раздумывает, затем медленно кивает)
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете в груди?
КЛИЕНТ: Покалывание. Пульсацию.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо, так скажите ей оттуда — из груди.
КЛИЕНТ: (Более решительно) «Мам, я не могу быть твоим лучшим другом. Я не хочу быть твоим лучшим другом. Мне от этого нехорошо!»
- Горевание. Выражение грусти и гнева, в конечном итоге, приводит клиента к ощущению тяжелой утраты (гореванию), которая в большей степени относится к внутреннему состоянию, чем к аффекту, и при этом порождает ощущение выжигающей пустоты и полной потери. Горевание обычно вытекает из грусти, когда чувство тяжести в груди обращается в выгоревшую пустоту. Когда человек движется еще глубже, горевание еще более усугубляется, вызывая у него ощущение подвешенности во времени.
Проработка горевания является необходимым этапом для завершения репаративной терапии, хотя глубина и масштаб этой проработки определяются вариациями в каждом отдельном случае (см. Часть третью).
Упущенный импульс (И). В то время как большая часть нашего внимания сосредоточена на Ч (чувствах) сочетания Ч/И, есть еще один аспект, который нужно учитывать — это импульс (И), который слишком часто упускается из вида, если терапевт не обращает внимания на едва заметные изменения в теле клиента. Терапевту следует обращать внимание на любые неожиданные жесты или поведение, и указывать на то, что они наводят на размышления о более глубоких чувствах: «Я заметил, что вы только что опустили плечи» (стыд); «Я вижу, как вы двигаете ногами» (гнев); «Посмотрите, как вы сжимаете кулаки» (гнев); «Вы, похоже, приуныли, и у вас угрюмое выражение в глазах» (грусть). Если терапевт начнет отражать небольшие телесные изменения, возникающие у клиента, это будет способствовать укреплению у клиента ощущения, что его чувства и реакции действительны.
Треугольник людей
Второй треугольник, «треугольник людей» (Malan, 1979), является когнитивным процессом, который следует после того, как клиент испытал врожденный аффект. Основное правило такое: сначала аффект, затем инсайт. Попытка получить понимание до выпуска аффекта лишь усиливает интеллектуализацию. Как говорится, «сначала испытай, потом узнай».
Треугольник людей (см. рисунок 8.1) представляет собой три основных типа взаимоотношений клиента: значимые лица в его прошлом (П), в нынешней жизни (Н) и терапевт сегодня (Т).
Первые вопросы треугольника такие: Где? (Где в теле) и Как? (Как это чувствуется в теле?), а следующие вопросы — Кто? и Когда? (В прошлом) и Почему? (Самомотивация).
Когда было установлено, что клиент испытал и выразил Ч/И до уровня основного чувства, тогда терапевт перемещает его внимание к треугольнику людей. Факторы, которые определяют, когда следует перейти ко второму треугольнику, включают временные ограничения и способность клиента глубже проникнуть в чувства и импульсы, по крайней мере, на этом сеансе.
Ослабление защиты и высвобождение чувств и импульсов облегчает установление аффективно-когнитивных связей между его прошлыми (П) и нынешними (Н) отношениями. «Интересно, те чувства, которые вы испытываете сейчас, испытывали ли вы их или нечто подобное когда-либо в прошлом?» Или «Интересно, вызывал ли у вас кто-то подобное чувство в вашем прошлом?» Хотя это и когнитивный запрос, связь от П к Н происходит фактически через телесную память. Это напоминание о человеке из прошлого требует доступа к телесной памяти, которая затем становится когнитивно понятной при сравнении. Далее следует, что воспоминание об этой памяти — это не просто интеллектуальное понимание, но ощущаемое понимание, подобное «Ага!-инсайту» Карла Бюлера (Karl Buhler, 1990).
Именно добавление понимания в треугольник людей, предлагаемое во время аффективной экспансии, делает работу с телом чем-то большим, чем простая абреакция (эмоциональный катарсис или освобождение тела). Таким образом, после эмоционального прорыва и освобождения аффекта происходит обсуждение исторического контекста понимания.
Двойная петля. В исходной модели интенсивной краткосрочной динамической психотерапии (ИКДТ) третьим углом второго треугольника является Т (transference — перенос), который сталкивает клиента с его проекциями переноса. Вместо «столкновения/интерпретации» наша более «добрая, мягкая» версия рассматривает перенос в контексте двойной петли (ДП). Этот двухсторонний обмен приспосабливает чувствительность нашего клиента к реакциям стыда. Кроме того, во время двойной петли терапевт моделирует подлинную уязвимость и предоставляет клиенту возможность испытать моменты близости.
Терапевт инициирует прохождение двойной петли, начиная так же, как и подход ИКДТ. Общая тема, связывающая Н с П, теперь применяется к Т. Терапевт может спросить: «И ваш босс (Н), и ваш отец (П) запугали вас; интересно, я тоже иногда также пугаю вас?» Или «Мы заметили, что ваша жена (Н) и ваша мать (П) заставляют вас играть роль послушного, “славного парня”. Вы думаете, что это ложное “Я” проявляется и в наших отношениях?»
От Т к ДП. После этого изучения Т (перенос) в контексте связи П-Н (прошлое-настоящее), терапевт может двигаться глубже к двойной петле. Терапевт может спросить клиента: «Как вы относились ко мне [моей работе с вами] в течение этого периода времени? Вы чувствовали, что я понимал вас? Что мне бы следовало делать по-другому? Как лучше я мог бы помочь вам? Каково это — чувствовать, что я понял вас? Хорошо ли мы поработали вместе?» Эти вопросы призваны поощрять открытую «дискуссию о нас», ведущую к осознанному опыту совместного обмена, который имел место быть.
Терапевт по сравнению с другими людьми в жизни клиента. Чтобы облегчить опыт двойной петли, терапевт может побудить клиента сравнить свои ощущения от общения с ним с ощущениями от общения с другими людьми в его жизни, в прошлом или настоящем. «Был ли когда-нибудь кто-либо еще в вашей жизни, с кем вы чувствовали этот уровень понимания?» «Вы когда-либо заходили так глубоко, делясь с кем-то важными новостями, состоянием уязвимости, незащищенности, болезненными воспоминаниями и т.д.?» Когда вы просите клиента сформулировать его опыт принятия, это способствует пониманию и укрепляет это ощущение.
Смысловая трансформация (СТ). Во время фазы смысловой трансформации терапевт призывает клиента сформулировать значимость сеанса. Напоминая клиенту о первоначальном конфликте, терапевт спрашивает его, что он узнал в ходе сеанса.
«Мы начали с _____ [повторяет выявленный конфликт]. Что вы узнали (достигли, приобрели, обнаружили, поняли) о вас самом?»
Заключительные 7-10 минут для одиночных сеансов по 45 минут или 15-20 минут для парных, полуторачасовых сеансов должны быть потрачены на изучение таких вопросов, как: «Что вы вынесли с сегодняшнего сеанса? «Что вы поняли о себе? Что вы получили от всего этого? Что полезного вы можете выделить в рамках сегодняшнего сеанса?»
Чтобы побудить клиента исследовать свои чувства и научиться управлять ими, терапевт с помощью объяснений укрепляет его телесные переживания. Это особенно важно для наших клиентов, которые отрицают свою личную силу и решительность. Когда клиент выскажет все, что может, о том, что он узнал, терапевт может усилить, дополнить и расширить эти неуверенные размышления.
Этот этап предоставляет клиенту возможность содержательно описать свой опыт. Поступая так, он отчетливее видит то, как он укрепляет самоуничтожающие паттерны своего поведения. Часто такое дезадаптивное поведение включает иллюзии и искажения, которые необходимо реалистично рассмотреть и, в конечном итоге, полностью отбросить.
Искажения реальности. Непризнанные страхи заставляют клиента создавать иллюзии и искажения реальности. Это, в свою очередь, приводит к конструированию неверной автобиографии. Адаптационная защита, которая срабатывала в детстве, теперь, в зрелом возрасте, становится неадаптивной и обреченной на провал. В процессе распознавания и искоренения этой защиты клиент преобразует это симптоматическое поведение в более реалистичное восприятие себя и других.
Мы спрашиваем клиента: «Что ваша работа с телом рассказала вам о вашем изначально выявленном конфликте?» Этот вопрос усиливает осознание того, что все функции мозга опосредуются через тело. Именно тело выступает посредником между мозгом и миром. Измененный телесный отклик на объект изменяет когнитивный смысл этого объекта. Работа с телом в отношении выявленного конфликта часто приводит к пониманию того, что на самом деле это никакой не конфликт.
Кроме того, преобразуется не только смысл объекта конфликта, но и в более широком контексте по отношению к этому объекту преобразуется и отсеченная и «проблемная» часть «Я». Чувство сдвига относительно объекта не может произойти, кроме как в более широком контексте персонального нарратива: «Сейчас я воспринимаю эту часть меня по-другому, потому что я вижу конфликт по-другому».
Подлинность и жизненность. Телесный сдвиг относительно исходного объекта конфликта вызывает преобразование смысла относительно этого объекта. Новый нарратив является более всеобъемлющим. Он не только признает реальные факты (изначального конфликта), но и расширяет их для восприятия более широкого контекста своей жизни. С позиции личной правды клиент приходит к ощущению, что, наконец, все это имеет смысл. Из этого гештальта, целостного изменения личности, возникает чувство подлинности и жизнелюбия. «Разве под пониманием мы не подразумеваем, — говорит Шапиро (Solomon et al., 2001), – соединение двух нейронных сетей? Более ранняя информация из детства теперь связывается со зрелым пониманием». В это время, говорит Шапиро, мы наблюдаем изменения «на уровне лица, уровне тела, эмоциональном уровне и уровне понимания. Это просто две сети, соединяющиеся друг с другом» (р. 122).
Это изменение сопровождается сфокусированным и повышенным чувством самосознания, внутренним спокойствием и большей определенностью. Более не озабоченный прошлым клиент начинает говорить о своем настоящем и будущем. Он может говорить о своих долгосрочных планах или о ближайшем будущем: «Я с нетерпением ожидаю наступления сегодняшнего дня. Я хочу замедлить свой темп, прогуляться, насладиться этим днем».
Хотя наша терапия, по сути, является светской, клиент может увидеть свою жизнь с религиозной точки зрения, что способствует расширению его кругозора. Теперь клиент может увидеть направляющую руку Бога в изменениях, которые происходят в его жизни, наряду с другими благословениями и дарами, которые ранее не замечались. Таким образом, из чувства глубокой благодарности и смирения он чувствует побуждение помочь другим людям — часто мужчинам, ведущим такую же борьбу.
Соблюдение последовательности сеанса
Последовательность из парных треугольников разрабатывалась и совершенствовалась на протяжении многих лет, чтобы стать, на наш взгляд, высокоэффективным методом терапевтических изменений. Обучающему терапевту рекомендуется максимально точно придерживаться этой последовательности. Тем не менее, может возникнуть вопрос, насколько точно нужно ей следовать? Основное правило такое: мы должны быть готовы изменить последовательность сеансов, чтобы следить за аффектами клиентов. Именно стремление к эмоциональному самовыражению создает терапевтическое понимание. Отказываться от спонтанно-чувственного выражения ради «модели» — это значит превращаться в «плохого родителя», который преследует свою собственную цель вместо того, чтобы приспосабливаться к потребностям ребенка (клиента).
Следование за аффектом. В этом примере терапевт работает с треугольниками и пытается перейти от (Ч/И) к (П), но клиент внезапно предоставляет возможность перейти к двойной петле. Позволяя клиенту взять на себя инициативу, терапевт грамотно отходит от «канонической» последовательности парных треугольников и следует аффективной реакции клиента. Получается, в ходе такого процесса клиент может выразить свою глубокую потребность в мужском утверждении и почувствовать себя услышанным и понятым.
КЛИЕНТ: В прошлую среду я пошел в свое обычное место.
ТЕРАПЕВТ: Что это?
КЛИЕНТ: (Нерешительно). Баня. (Вздыхает) Всякий раз, когда я притворяюсь, на следующий день я чувствую эту пониженную самооценку, а на работе у меня плохое самочувствие.
ТЕРАПЕВТ: (Выявление конфликта) Итак, вы говорите о конфликте, который вы чувствовали в результате своего притворства; что это влияет на вашу самооценку и на вашу работу.
КЛИЕНТ: (Кивает)
ТЕРАПЕВТ: Хотите поговорить об этом, Джон?
КЛИЕНТ: Думаю да. Да.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо.
КЛИЕНТ: (Кивает, ждет)
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. Можете ли вы вспомнить момент, когда вы почувствовали это снижение самооценки наиболее сильно?
КЛИЕНТ: Да, когда я проснулся и должен был идти на работу, не хотел вставать с кровати, не хотел двигаться.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко). Итак, когда вы говорите это, что возникает внутри?
КЛИЕНТ: Хмм… Страх, печаль и стыд.
ТЕРАПЕВТ: (Кивает) Вы ощущаете эти чувства сейчас?
КЛИЕНТ: Да, конечно, чувствую некоторые из них.
ТЕРАПЕВТ: Давайте сосредоточимся на них.
КЛИЕНТ: Хорошо.
ТЕРАПЕВТ: (Ждет) Что именно вы чувствуете сейчас?
КЛИЕНТ: (Думает) Ну, страх. Безусловно… Это то, что я испытываю, да.
ТЕРАПЕВТ: Что это для вас?
КЛИЕНТ: Я чувствую себя неуверенно… Мой желудок урчит. Я очень обеспокоен… напряжен. (Долгая пауза, затем выпаливает) На самом деле, я просто чувствую себя потерянным.
ТЕРАПЕВТ: Итак, страх — для вас — переходит в чувство «потерянности»?
КЛИЕНТ: (Кивает)
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Хорошо, Джон… Как «потерянность» ощущается в вашем теле?
КЛИЕНТ: Ну, это крайняя слабость.
ТЕРАПЕВТ: Где?
КЛИЕНТ: Здесь. (Указывая на верхнюю часть живота)
ТЕРАПЕВТ: Так это «чувство потерянности»?
КЛИЕНТ: (Кивая) Хмм… Потерянности, да. Грусти.
ТЕРАПЕВТ: Сейчас вы чувствуете грусть?
КЛИЕНТ: (Кивает)
ТЕРАПЕВТ: (Возвращая его в тело). Где в теле, Джон, вы чувствуете это?
КЛИЕНТ: Чувствую тяжесть в теле.
ТЕРАПЕВТ: Конечно, тяжесть в теле. Я это вижу… Кажется, что вам некомфортно. Вы чем-то обременены…
КЛИЕНТ: И напряжен.
ТЕРАПЕВТ: Можете ли вы сказать мне, где?
КЛИЕНТ: Ну, у меня комок в горле.
[Комок в горле обычно представляет собой сдерживание крика; комок это сдавливание.]
ТЕРАПЕВТ: Понятно. Комок в горле.
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Таким образом, тяжесть в вашем теле приводит к ощущению комка в горле. Скажите мне, Джон, вы действительно чувствуете это сейчас?
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: (Перемещается во второй треугольник) Хорошо, вы можете вспомнить какой-то момент в вашей жизни, когда вы почувствовали себя так, как чувствуете сейчас?
[Клиент, очевидно, находится в конфликте и после значительных колебаний уходит от вопроса терапевта о своем прошлом и обращается к своим настоящим чувствам к терапевту.]
КЛИЕНТ: Ммм… (Долгая пауза, тяжелый вздох) Ничего не приходит в голову. Я уверен, что я чувствовал это раньше.
ТЕРАПЕВТ: (Замечая импульс) Вы тяжело вздохнули. Что это было?
КЛИЕНТ: Ну, по правде говоря, вы заставляете меня чувствовать глубокую печаль, поскольку то, что вы даете мне сейчас, — это то, что я действительно ищу — принятие и утверждение от мужчины.
ТЕРАПЕВТ: Да. Расскажите мне о том, что происходит.
КЛИЕНТ: Это очень сложно. Я не знаю, как относиться к этой заботе, и, по правде говоря, я никогда не чувствовал ничего, кроме отношений клиент-терапевт во время предыдущего своего лечения, и не было никого, с кем я действительно чувствовал бы себя в безопасности. Но когда кто-то действительно спокоен и заботлив… Я просто не знаю, что с этим делать.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Хорошо. Давайте останемся с этим. Очень важный вопрос. Что вы ощущаете в своей душе, когда мы разговариваем?
КЛИЕНТ: Ммм… Я чувствую небольшое тепло.
ТЕРАПЕВТ: (Медленно кивая). Хорошо.
КЛИЕНТ: И какую-то грусть, потому что во вторник вечером я отправился на поиски именно этого. Конечно, я не нашел его там.
ТЕРАПЕВТ: Что именно вы искали?
КЛИЕНТ: Я искал кого-то, кто признает меня, оценит меня, обратит внимание на меня. Того, кто уверен в себе, уверен в том, что он не потерян, что он знает, что делает.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Что вы чувствуете, когда я принимаю те части вас, которые не защищены… грусть? Что вы чувствуете внутри?
КЛИЕНТ: Ммм… Я просто чувствую… Слезы.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Слезы?
КЛИЕНТ: Увлажненность вокруг глаз.
ТЕРАПЕВТ: Конечно. Поэтому, когда вы чувствуете, что кто-то (отстраненно использует безличное «кто-то», а не «я», но использует собственные слова клиента) заботится о вас, у вас возникают эти физические чувства, которые сопровождают все это, и вы говорите мне, что у вас слезы и глаза на мокром месте.
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: Как вы относитесь к тому, что вы мне это рассказываете? Вы чувствуете себя нормально, выражая это?
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. Потому что я думаю, что действительно замечательно, что вы соединяетесь с этой более глубокой частью себя и выражаете то, кто вы есть. (Ждет) И, когда я говорю эти слова вам, что вы чувствуете?
КЛИЕНТ: Ммм… Я хочу… Я сразу думаю о моей фотографии, которую моя бабушка держит в своей гостиной — я похож на ней на женщину, так что я думаю, что это не совсем то, кем я являюсь. Я имею в виду… Я просто не нравлюсь сам себе, такой, какой я есть. Я мягкий, у меня избыточный вес, я отчасти женоподобный, поэтому, когда вы говорите, что принимаете меня таким, какой я есть… Ммм… (Замолкает)
ТЕРАПЕВТ: (Ждёт) «Когда я принимаю вас»… затем вы…?
КЛИЕНТ: Я сразу же начинаю думать обо всех вещах, которые мне не нравятся во мне. Я не очень интересуюсь спортом, меня больше интересует искусство. Это заставляет меня не чувствовать себя мужчиной. Я получил это сообщение от моего отца; я другой. И мне не нравится, что у меня так много беспокойства и страха. Мне не нравится, как я поступаю; я не думаю, что это мужественно. И я боюсь того, какое впечатление я произвожу.
ТЕРАПЕВТ: Как вы себя сейчас чувствуете, когда говорите мне об этом?
КЛИЕНТ: Мне хорошо, что я могу это сказать.
ТЕРАПЕВТ: И что я слышу это? И принимаю это. То есть, принимаю вас таким, какой вы есть… И это нормально.
КЛИЕНТ: Да. Что вы можете просто сидеть здесь и просто слышать это.
На этом сеансе мы видели, что терапевт следовал за эмоциональной реакцией клиента, которая, хотя это было и правильно, в этом случае, нарушила последовательность сеанса. В таких ситуациях терапевту следует попытаться завершить оставшиеся этапы последовательности позже.
Глава 9. Репаративная работа с телом. Работа с последовательностью из двух треугольников (с парными треугольниками)
Я «отпрянул» от той части себя, которая досталась мне от моего отца, и поэтому я снова погружаюсь в мир фантазий, не позволяющий мне повзрослеть.
В седьмой главе я описал последовательность парных треугольников. В приводимых ниже примерах показано, как эта последовательность применяется для того, чтобы направить клиента к воспоминаниям, которые хранятся в его теле, и настроить его на узнавание собственного уже некогда пережитого «телесного знания» с тем, чтобы он связал его с источником в прошлом. В то же время, благодаря гармоничным отношениям с терапевтом и поддержке с его стороны, возрастет и способность клиента выстраивать подлинные, неподдельные, основанные на взаимопонимании отношения с другими мужчинами.
Разочарование Билла
Этот сеанс начинается с того, что клиент делится с терапевтом неопределенными и нечеткими жалобами. Терапевт пытается определить конфликт для того, чтобы можно было войти в первый треугольник. Долгое время кажется, что сеанс движется в никуда.
Нижеприводимая стенограмма показывает, насколько трудно бывает вывести некоторых клиентов за пределы их самозащиты и направить их к чувствам.
КЛИЕНТ: Неделя выдалась неплохой, но я чувствовал себя в некотором роде расстроенным.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. Итак, на этой неделе вы чувствовали себя подав-ленным. .. в некотором роде расстроенным.
КЛИЕНТ: Не всю неделю.
ТЕРАПЕВТ: Часть недели.
КЛИЕНТ: Да, только часть.
ТЕРАПЕВТ: (Кивает) Хорошо. Билл, давайте посмотрим, сможем ли мы выяснить, с чего все началось, и откуда появилось это (использует собственные слова клиента) ощущение «расстроенности»?
КЛИЕНТ: Ну, сейчас я не чувствую себя «расстроенным».
ТЕРАПЕВТ: Итак, что вы чувствуете?
КЛИЕНТ: (Пожимает плечами)
ТЕРАПЕВТ: Давайте обратимся к вашим чувствам.
КЛИЕНТ: Ну, мне было плохо, когда я проснулся этим утром.
ТЕРАПЕВТ: Вы проснулись, чувствуя грусть этим утром. Что происходило?
КЛИЕНТ: Ничего.
ТЕРАПЕВТ: Вы просто проснулись грустным.
КЛИЕНТ: Я просто проснулся и не хотел вставать с постели.
ТЕРАПЕВТ: Вы что-то ожидали от сегодняшнего дня?
КЛИЕНТ: Нет, у меня выходной, так что это должен был быть хороший день, но…
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. Может быть, тогда… Что-то произошло вчера?
КЛИЕНТ: (Пауза, ожидание) Вчера я разговаривал с моим другом, Питом.
ТЕРАПЕВТ: Он ваш лучший друг, не так ли?
КЛИЕНТ: Я так думал.
ТЕРАПЕВТ: О? (Подозревает, что они приближаются к выявленному конфликту)
КЛИЕНТ: Ну, мы планировали отправиться в поход в эту субботу. Затем, вчера он позвонил, чтобы сказать, что не может пойти, потому что его жена хочет, чтобы он сделал «что-то по дому». Поэтому он сказал, что не может пойти, а я сказал (говорит самоироничным, мелодичным, веселым голосом): «Все в порядке, ничего страшного».
ТЕРАПЕВТ: Вы смеетесь над собой. Но все было не в порядке.
КЛИЕНТ: (Вдруг серьезно) Нет, не было.
[Терапевт определяет конфликт и предлагает работу с телом.]
ТЕРАПЕВТ: Это задело вас (Делает паузу, ждет). Стоит ли нам обсудить ваши ощущения по этому поводу?
КЛИЕНТ: (Пожимая плечами). Да. Я полагаю.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. (Сосредоточившись на моменте конфликта) Давайте вспомним этот момент. Это было по телефону?
КЛИЕНТ: (Кивая)
ТЕРАПЕВТ: Давайте подойдем к этому моменту. Что вы чувствовали?
КЛИЕНТ: (Молчит)
ТЕРАПЕВТ: Что происходило у вас внутри?
КЛИЕНТ: Я ничего не чувствовал… Вы знаете, что я чувствовал? Я просто онемел.
ТЕРАПЕВТ: Вы ничего не чувствовали, просто онемели.
КЛИЕНТ: Да… В общем, я разговариваю с ним, и мой голос начинает, фальшивить так, как это было у моей матери. Ненавижу, когда я это делаю. (Снова использует веселый, мелодичный голос): «Все в порядке. Увидимся в следующую субботу».
ТЕРАПЕВТ: Итак, внешне было: «Все в порядке», но внутри было просто «онемение».
КЛИЕНТ: (Печально) Да.
ТЕРАПЕВТ: Давайте попробуем разобраться с тем, что происходило внутри вас в тот момент, хорошо? Попытайтесь проникнуться этим чувством прямо сейчас.
КЛИЕНТ: (Долго молчит)
ТЕРАПЕВТ: Давайте попробуем прямо сейчас перейти к тому, как вы себя чувствовали, когда повесили трубку. Чувствуете ли вы то онемение, которое ощущали тогда?
[Видя, что клиент с трудом вспоминает свое чувство, терапевт пытается воссоздать ту эмоциональную ситуацию. Это техническая ошибка. Как только конфликт выявлен, клиент должен продолжать оставаться в первом треугольнике, а именно: со своими ощущениями или в состоянии защиты от них.]
ТЕРАПЕВТ: Возвращаясь к этому телефонному звонку… Пит только что отменил поход с вами; его жена хочет, чтобы он что-то сделал по дому. Вы чувствуете разочарование, но говорите: «Все в порядке». Вы вешаете трубку. Давайте разберемся с этим?
КЛИЕНТ: Я помню, как я сидел на диване после того, как повесил трубку, и просто уставился в пол.
ТЕРАПЕВТ: Постарайтесь почувствовать то, что вы чувствовали тогда, когда сидели на диване, глядя в пол. Что происходило внутри вашего тела?
КЛИЕНТ: Грусть.
ТЕРАПЕВТ: Вы почувствовали грусть. (Тихо) Была грусть, не так ли?
КЛИЕНТ: Боже, мне было так грустно.
ТЕРАПЕВТ: Вы чувствуете эту грусть сейчас?
КЛИЕНТ: (Медленно кивает). Да, у меня в груди.
ТЕРАПЕВТ: Скажите мне, что вы чувствуете сейчас в своей груди. Оставайтесь с этим чувством прямо сейчас.
КЛИЕНТ: Расстроенность. Я просто чувствую себя абсолютно расстроенным.
[Терапевт переходит от эмоций к чувствам/ощущениям.]
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете в груди?
КЛИЕНТ: Тяжесть… Какой-то груз.
ТЕРАПЕВТ: Да. Давайте просто посидим так, с этим тяжелым грузом в вашей груди.
КЛИЕНТ: (Уходит от чувств назад к защите «ничего») Я не чувствую этого прямо сейчас.
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете сейчас?
КЛИЕНТ: Ничего.
ТЕРАПЕВТ: Вы ничего не чувствуете.
КЛИЕНТ: Прямо сейчас ничего.
[Сопротивление клиента вызывает беспокойство терапевта и боязнь, что он слишком напирает, терапевт замедляется, чтобы уменьшить стресс и подбодрить клиента.]
ТЕРАПЕВТ: Давайте просто посидим с этим в течение минуты. Хорошо? (Мягко) Давайте просто посидим здесь какое-то мгновение с этим «ничего», и посмотрим, приведет ли оно нас куда-нибудь.
КЛИЕНТ: (Не двигается и молчит)
[Терапевт чувствует более глубокое сопротивление и решает применить совместный подход.]
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Послушайте, Билл, нам необязательно нужно делать это. Мы можем поговорить о чем-то другом сегодня. Что вы думаете? (пауза) Или возвратимся к «ничего»?
КЛИЕНТ: (Медленно кивает, через какое-то время) Хорошо. Ладно… просто чувствуется какая-то опустошенность.
ТЕРАПЕВТ: Вы чувствуете себя опустошенным.
КЛИЕНТ: Опустошенным. Да.
ТЕРАПЕВТ: Ммм… В каком месте в данный момент вы ощущаете себя опустошенным?
КЛИЕНТ: Где-то под грудью.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Где?
КЛИЕНТ: Прямо посередине.
ТЕРАПЕВТ: Посередине вашей груди.
КЛИЕНТ: Да, что-то типа пустоты.
ТЕРАПЕВТ: «Пустота». Да, давайте останемся с этим. Пойдем от «ничего» к «пустоте», от «ощущения опустошенности» в вашей груди, к этой «пустоте».
КЛИЕНТ: Но я не могу просто заставить свои чувства выйти… (расстроен). Я говорю, что просто не могу вызвать в воображении какое-то чувство.
ТЕРАПЕВТ: (Поправляя себя, возвращаясь к совместному подходу) Конечно, вы не можете. Это нелегко. Мы не должны делать этого прямо сейчас, но у нас могла бы быть возможность изучить что-то здесь, если мы попытаемся это сделать.
КЛИЕНТ: (Кивает)
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Мы будем действовать мягко и неспешно и попробуем еще раз?
КЛИЕНТ: (Расслабляет плечи, делает глубокий вздох, выдерживает паузу). На самом деле… я не могу сказать точно, это только «пустота», или что-то на самом деле хочет выйти наружу.
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с тем «что хочет выйти».
КЛИЕНТ: Я чувствую это в глазах, ощущение влажности в глазах. Как будто что-то хочет выбраться из моей груди.
ТЕРАПЕВТ: Что вы в данный момент чувствуете сильнее — увлажнение в глазах или как что-то хочет выбраться из вашей груди?
КЛИЕНТ: (Сразу же) Моя грудь.
ТЕРАПЕВТ: Как это чувствуется?
КЛИЕНТ: (Вздыхает) Я просто чувствую себя таким разочарованным.
ТЕРАПЕВТ: И что вы чувствуете в вашем теле?
КЛИЕНТ: Тяжесть в моей груди, как будто какой-то груз. (Некоторое время не двигается)
ТЕРАПЕВТ: Я вижу также еще какой-то надрыв, не так ли?
КЛИЕНТ: (Мягко) Да. Это очень давние дела. Очень давние.
[Возможно, подталкиваемый настойчивостью, что это — «давние дела» и ощущением того, что Билл зашел достаточно далеко для этого сеанса, а также, не желая оказывать дальнейшее давление, терапевт переходит ко второму треугольнику.]
ТЕРАПЕВТ: Билл, у вас когда-либо была такая же тяжесть в груди, так же глаза на мокром месте? Это ничего не напоминает вам из вашего прошлого?
КЛИЕНТ: Да. Много разных событий. Но особенно выделяется один случай. Мне было семь или восемь, и у меня был друг Тим… Он жил на моей улице, и как-то он сказал, что я могу поехать с его семьей в Диснейленд, потому что они собрались поехать туда через неделю или что-то в этом роде, и затем…
ТЕРАПЕВТ: Вы с нетерпением ждали этого.
КЛИЕНТ: Конечно.
ТЕРАПЕВТ: Тим был вашим хорошим другом?
КЛИЕНТ: Да, я с нетерпением ждал этой поездки, не из-за Диснейленда — я был там много раз — но потому что мне нравился Тим. Тим был действительно крутым парнем, и вот за неделю до этой поездки мы с Тимом поссорились. Он хотел взять с собой еще одного друга, который мне не нравился. Его звали Джек. На следующий день после этой ссоры, Тим сказал мне, что вместо меня возьмет с собой этого Джека, потому что я был «неудачником» или «придурком» или что-то в этом роде.
ТЕРАПЕВТ: (Не останавливаясь на деталях истории, решает дойти прямо до чувств). И что вы тогда почувствовали?
КЛИЕНТ: То же самое.
ТЕРАПЕВТ: То же самое чувство. Это тоже самое чувство, которое вы ощутили в своем теле, когда Пит не пошел с вами, и когда Тим назвал вас неудачником. Что вы чувствовали в своем теле?
КЛИЕНТ: Печаль. Боль. Разочарование. Прямо здесь в моей груди. И также другое чувство — это чувство онемения, потому что я помню все так, как будто это было вчера. Я помню, когда он сказал мне это, я просто застыл на месте. Я просто стоял там абсолютно оцепеневший, заторможенный. (Тяжело вздыхает) О, да. Я сказал ему (Тиму) тем же самым радостным голосом: «Все в порядке». Затем я пошел домой, и проплакал весь вечер. Моя мама то и дело спрашивала: «Что случилось?», а я отвечал, что «ничего».
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Таким образом, вы действительно чувствуете это сейчас. (Обозревает и укрепляет связь между настоящим и прошлым). Оба друга разочаровали вас, серьезно разочаровали вас, вызвав одни и те же внутренние ощущения. (Двигаясь к двойной петле) Позвольте мне спросить вас, Билл. (Мягко) Вы чувствуете, что я понимаю то, что вы чувствуете, прямо сейчас в данный момент?
КЛИЕНТ: (Медленно кивает головой) Да.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. Поскольку, в детстве — мы говорили об этом прежде — о том, как вы чувствовали себя в одиночестве, одиноким… как никто по-настоящему не понимал, что вы переживаете. Вы чувствуете, что я понимаю то, что происходит с вами прямо сейчас, в отношении Пита, по крайней мере?
КЛИЕНТ: Да, я думаю, что понимаете. Это приятно. Я никогда никому этого не говорил. Моя мама и моя бабушка продолжали выспрашивать. Я никогда не говорил им. Я просто придумал какую-то отговорку, почему я не поехал. Действительно приятно, от того что кто-то услышал это.
ТЕРАПЕВТ: (Возвращаясь к двойной петле) Итак, что вы чувствуете прямо сейчас между нами… прямо сейчас. (Поднимает голову и смотрит прямо в глаза) Мне приятно. Как будто вы понимаете.
ТЕРАПЕВТ: И как это ощущение того, что я вас понимаю, чувствуется вами прямо сейчас?
КЛИЕНТ: (Глубокий вздох, расслабляется) Это — чувство комфорта… тепла, признания.
ТЕРАПЕВТ: (Кивает)
КЛИЕНТ: Да, чувствуется тепло и спокойствие. (Думает)… Я чувствую, как напряжение в горле уходит… это приятно.
ТЕРАПЕВТ: (Кивает) Да… Я вижу это.
КЛИЕНТ: Твердый узел в моей груди растаял. (Касается солнечного сплетения).
ТЕРАПЕВТ: Хорошо…
КЛИЕНТ: (Усаживается поудобнее на стул) И я просто чувствую себя (глубоко вздыхает) спокойнее, умиротвореннее.
ТЕРАПЕВТ: Приятно видеть, что вы прорвались и установили этот контакт, который я чувствую между нами сейчас.
[После несколько тихих мгновений с этими чувствами, следует краткое обсуждение другого вопроса, а затем терапевт переходит к СТ.]
ТЕРАПЕВТ: Итак, чего мы достигли сегодня? Что мы узнали?
КЛИЕНТ: (Размышляет) Ну… мне приходят на ум много старых воспоминаний о том, что моего отца постоянно не было рядом… Я чувствовал себя лишним в школе. Я вспоминаю, как она обычно поступала: (Говорит насмешливым тоном) «Да забудь ты про этих мальчишек! Давай, пошли по магазинам», или… она говорила что-то в этом роде. Я знаю, что она хотела помочь мне, так или иначе… но она никогда не понимала, что я ищу. (Тяжело вздыхает)… Или чего у меня не было.
Поездка Карла домой
Этот 22-летний студент начинает с краткого обзора своей недели. Терапевт пытается упорно подвести клиента к работе с телом. Неудивительно, что клиент постоянно противится этому, и сеанс поначалу принимает негативный оборот.
КЛИЕНТ: В прошлые выходные я ездил домой — обычно я нечасто делаю это. Они достают меня.
ТЕРАПЕВТ: Вы имеете в виду своих родителей?
КЛИЕНТ: Да, они усложняют мою жизнь, и когда я прихожу домой, моя мама просто лезет мне в душу, она всегда задает мне все эти вопросы, желая знать, кто мои друзья, что я делаю, какие у меня оценки… принимаю ли я свои лекарства.
ТЕРАПЕВТ: Сразу, как только вы входите в дом?
КЛИЕНТ: Да, примерно так… я имею в виду, я даже не успеваю положить ключи, как она тут же налетает на меня со своими расспросами. «Ты ведь не курил, правда? Ты с кем-нибудь познакомился? Ты носил свои очки?» Меня просто достали ее вопросы.
[Терапевт определяет конфликт — невысказанный гнев — и после нескольких мгновений дальнейшего обсуждения, решает войти в первый треугольник; он начинает работу с телом.]
ТЕРАПЕВТ: Так, давайте поработаем здесь на более глубинном уровне, хорошо? (Сосредотачивается на моменте конфликта) Итак, вы входите в дверь и едва успели присесть, как она тут же налетела на вас со своими расспросами?
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: Что вы почувствовали в своем теле?
КЛИЕНТ: Я проигнорировал ее. Я был раздражен. В общем, ничего хорошего.
ТЕРАПЕВТ: Да, но что вы чувствовали в своем теле?
КЛИЕНТ: Ничего. Я имею в виду, с этим ничего не поделаешь. Она не понимает. Вы не можете говорить с женщиной вот так.
ТЕРАПЕВТ: Как вы себя чувствуете, когда представляете себе свое возвращение домой? Вы даже не положили свои ключи, вы устали, и ваша мать, кажется, не замечает это. Она сразу приступает с расспросами.
КЛИЕНТ: Ну, я имею в виду, что едва ли что-то чувствую. Я просто рассказывал вам историю.
ТЕРАПЕВТ: Это прекрасно, но что вы чувствовали? Я слышал некоторые сильные чувства. Некоторый гнев. Некоторое разочарование. Давайте перейдем к этому.
КЛИЕНТ: (Выглядит озадаченным)
ТЕРАПЕВТ: (Мягко, осторожно) Что вы чувствуете прямо сейчас? В данный момент как вы себя чувствуете, когда вы думаете о том посещении ваших родителей?
КЛИЕНТ: О моей маме? Мне кажется, меня немного тошнит.
ТЕРАПЕВТ: Вы чувствуете тошноту прямо сейчас. Оставайтесь с этим. Где вы чувствуете тошноту?
КЛИЕНТ: В животе. Мое горло и живот.
ТЕРАПЕВТ: (Пытается сосредоточить клиента) Карл, где вы чувствуете тошноту сильнее в горле или в животе? В данный момент где сильнее?
КЛИЕНТ: (Возбужденно) В животе.
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете?
КЛИЕНТ: Я не понимаю, зачем вам это… Вы же не моя мама.
[Терапевт не делает попытку подтверждающего ответа, но прибегает к стратегии быстрого игнорирования. В этом случае, это ненадолго помогает клиенту продвинуться вперед.]
ТЕРАПЕВТ: Я знаю, что я не ваша мама. (Некоторое время они сидят в тишине) Но мы вернемся к той тошноте в вашем горле и животе?
КЛИЕНТ: (Думает, затем, кажется, расслабляется) Хорошо. Итак, я только что пришел домой. (Размышляет некоторое время) В моем животе я чувствую дрожь. Я чувствую что-то наподобие покалывания, тошноты, наверное. Когда она начинает задавать мне вопросы о…
ТЕРАПЕВТ: (Использую стратегию игнорирования) Да, я понимаю, но прямо сейчас, продолжайте про ваше тело. Вернитесь к предложению «Чувствую покалывание и тошноту в животе».
КЛИЕНТ: Хорошо… покалывание, тошнота, кажется, что у меня в животе нервная дрожь.
ТЕРАПЕВТ: Продолжайте про нервную дрожь. Давайте посмотрим, что лежит в основе этих ощущений в вашем животе.
КЛИЕНТ: Точнее чуть ниже?
ТЕРАПЕВТ: Именно, продолжайте об этом.
КЛИЕНТ: Ну, я злился на нее.
ТЕРАПЕВТ: Вы чувствовали злость. Где вы чувствовали злость? Где в вашем теле?
КЛИЕНТ: В моем животе, но также похоже и в моей руке, и в плечах. Я вспоминаю, как она говорила со мной, смотрела на меня, и это приводит меня в ярость. Я просто хочу ударить ее кулаком. (Машет рукой)
ТЕРАПЕВТ: (Признавая его импульс) Да. Вы машете рукой. Продолжайте. Это важно, Карл.
КЛИЕНТ: (Становится вдумчивым) Я вижу взгляд в ее глазах.
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете прямо сейчас, когда видите ее? Что вы чувствуете в теле?
КЛИЕНТ: (Вздыхает) Учащенное сердцебиение. Меня начинает бросать в жар. Я хочу раздеться, снять свое пальто или что-то в этом роде.
ТЕРАПЕВТ: Карл, я хочу сказать вам кое-что. Вы говорите, что вы злитесь, но вы не кажетесь злым прямо сейчас. Посидите с этим в течение минуты; посмотрите, можете ли вы действительно войти в это состояние «злости». Вы говорите мне, что чувствуете его. Я не хочу, чтобы вы просто говорили мне об этом… Я хочу, чтобы вы чувствовали это.
КЛИЕНТ: (Делает паузу) Хорошо. Я чувствую это в груди.
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете в груди?
КЛИЕНТ: Я чувствую, как учащенно бьется мое сердце. Я чувствую, как напрягаются и горят грудные мышцы.
ТЕРАПЕВТ: Вы представляете себе ее?
КЛИЕНТ: (Кивает) Да. Я вижу ее прямо перед своим лицом. Я вижу это лицо, вижу эти печальные глаза. Я вижу эти манипуляции, которые ей нравится проделывать со мной, и она всегда просто смотрит на меня и Боже, я… (клиент теперь сжимает кулаки)
ТЕРАПЕВТ: Вы видите ее лицо на этот раз. Вы видите ее глаза.
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: (Делает паузу) Что вы чувствуете в своем теле?
КЛИЕНТ: Взрыв. Я хочу взорваться. Я хочу кричать на нее: «Оставь меня в покое!»
[Клиент продолжает вопить на мать в течение некоторого времени, пока терапевт поддерживает его.]
[Терапевт решает перейти во второй треугольник.]
ТЕРАПЕВТ: Позвольте мне спросить вас, вы чувствовали такой же гнев прежде? Вы можете вспомнить какой-то случай в прошлом, когда вы чувствовали такой же гнев? Продолжайте чувствовать этот гнев.
КЛИЕНТ: (Через мгновение говорит мягко) Я раньше часто это чувствовал. На самом деле я чувствовал это все время.
ТЕРАПЕВТ: С ней?
КЛИЕНТ: Да, с ней, но сейчас мне приходит на ум один случай. Когда я был в средней школе. Я был в девятом классе, и когда я хотел поиграть в мяч с парнями или что-то в этом роде, они обычно начинали называть меня неряхой, гомосеком и всеми этими глупыми прозвищами, и я ничего не мог с этим сделать в тот момент.
ТЕРАПЕВТ: Понятно. Я хочу услышать о начальной средней школе. Что они делали?
КЛИЕНТ: Они обычно высмеивали меня, когда я пытался заняться спортом.
ТЕРАПЕВТ: Коллективно?
КЛИЕНТ: Да, популярные в своем круге дети. Они смеялись надо мной, когда я пытался бросить бейсбольный мяч. И если я не играл, они называли меня разными прозвищами: педик… лох, неудачник. Я ничего не мог сделать.
ТЕРАПЕВТ: А что вы чувствовали?
КЛИЕНТ: Я был в ярости, я угодил в ловушку.
ТЕРАПЕВТ: «Ловушка»… Оставайтесь с этим. Можете ли вы почувствовать прямо сейчас то, что вы чувствовали в девятом классе?
КЛИЕНТ: Вы начинаете немного раздражать меня. Вы задаете вопросы, как моя мама. Она постоянно задавала мне вопросы.
[Терапевт отказывается от своей интенсивной программы и переходит к рассмотрению рабочего альянса, особенно к раздражению клиента.]
ТЕРАПЕВТ: Справедливо. Будьте откровенны со мной сейчас, хорошо? Как вы сейчас ко мне относитесь?
КЛИЕНТ: Мне кажется, вы давите на меня.
ТЕРАПЕВТ: То есть, я…
КЛИЕНТ: Ну, это сводит меня с ума. Я не вижу смысла пытаться ощутить все эти чувства. Мне просто нужны решения, которые помогут мне разобраться с моими родителями и братом.
[Это нарушение в рабочем альянсе создает вновь выявленный конфликт, который неожиданно замещает предыдущий конфликт, возвращая их в первый треугольник.]
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. Давайте посмотрим на это. Итак, давайте вернемся к тому, как вы сейчас ко мне относитесь.
КЛИЕНТ: (Пауза) Я чувствую разочарование.
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с этим чувством… Вы расстроены, раздражены… злы!
КЛИЕНТ: (Сердито) Мне нужна помощь, а вы не говорите мне, как с этим справиться.
ТЕРАПЕВТ: (Это двойное послание, поэтому терапевт переходит к двойной петле) На самом деле, я расстраиваю вас, как ваша мать.
КЛИЕНТ: (Кивает)
ТЕРАПЕВТ: Я раздражаю вас таким большим количеством вопросов… Вы чувствуете напряжение и злитесь.
КЛИЕНТ: (Пожимает плечами) Немного.
ТЕРАПЕВТ: Но вы можете рассказать мне об этом. Вы говорите мне прямо сейчас, что я расстраиваю вас. (Останавливается, смотрит прямо на клиента) И я слышу ваше недовольство по отношению ко мне.
[Клиент и терапевт смотрят друг другу в глаза какое-то время.]
ТЕРАПЕВТ: Вы чувствуете, что я вас слышу?
КЛИЕНТ: (Тихо) Да. (Останавливается, садится обратно на стул) Я чувствую себя спокойнее. Я чувствую, что у меня с плеч упал груз.
ТЕРАПЕВТ: Вы чувствуете, что я вас понял?
КЛИЕНТ: Да. Вы услышали меня. Я чувствую, что вы поняли меня. Знаете, я обычно не говорю людям, что я злюсь на них прямо в лицо.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо, что вы позволили мне это увидеть.
КЛИЕНТ: Я чувствую себя хорошо.
ТЕРАПЕВТ: Да. Я тоже чувствую себя хорошо по этому поводу. Вы должны чувствовать себя свободно, чтобы сделать это со мной. (Через некоторое время он переходит к СТ). Карл, что мы сделали для вас сегодня? Вы начали с визита домой и гнева на свою маму. Куда это привело нас?
КЛИЕНТ: Ну, я почувствовал гнев! Это ново! (Размышляя дальше) И я рассердился на вас.
ТЕРАПЕВТ: И…
КЛИЕНТ: И я рассказал вам об этом. (Улыбается) Это было хорошо.
Влюбленность Дейва
28-летний Дэвид обсуждает свои чувства к своему коллеге Бобу. Дэвид пытается разобраться в испытываемых к другому мужчине теплых чувствах и ощущении привязанности, без эротизации этих чувств.
КЛИЕНТ: Я встречал его в офисе некоторое время. Признаю, меня к нему немного тянуло. Однажды, не договариваясь, мы сели за один столик в кафетерии, и я почувствовал, что между нами сразу же установилась связь. Он казался мне по-настоящему дружелюбным. Было так комфортно, как будто в этом нет ничего плохого, понимаете, о чем я? Это не было сексуальным или что-то в этом роде. Это был потрясающий опыт. Я даже не могу это объяснить. Должен признаться, что все выходные я думал о нем.
[Идентифицируя момент конфликта, но, не слыша конфликта, терапевт подозревает наличие более глубоких чувств.]
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствовали в отношении Боба, когда вы сидели с ним в кафетерии?
КЛИЕНТ: Это было захватывающе, вроде «Я хочу все это сейчас. Я хочу это быстро. Я хочу немедленно».
ТЕРАПЕВТ: (Усиливает реакцию, чтобы стимулировать более эмоциональное выражение) Да… «Захватывающе! Ничего себе!» (с сочувствием) Потому что это новая и захватывающая возможность для вас. Шанс на реальную связь.
КЛИЕНТ: Да. Это был просто отличный опыт. Это было просто невероятно. Я сказал себе: «Это то, о чем мы говорили здесь на терапии». Вы знаете, как хорошо, когда ты налаживаешь правильную связь, и я ушел оттуда, думая, что теперь можно и спокойно умереть. От счастья. Вот как я себя чувствовал. Я сказал, что можно спокойно умереть, потому что я не думаю, что это когда-нибудь повторится в моей жизни, вы понимаете?
ТЕРАПЕВТ: Вы были совершенно очарованы.
КЛИЕНТ: Точно! Я был совершенно очарован, и самое главное было в том, что в этом не было ничего гомосексуального или кокетливого.
ТЕРАПЕВТ: (Укрепляет более раннее различие) Или сексуального.
КЛИЕНТ: Или сексуального. Это было так здорово. Так правдоподобно.
ТЕРАПЕВТ: Это новый и очень важный человек в вашей жизни.
КЛИЕНТ: Да, и он был таким… вы понимаете… У нас был хороший зрительный контакт и все такое. Он был таким «настоящим», и это помогло мне, потому что мне было трудно первым рассказать ему о себе, но потом он просто «вытащил» это из меня.
ТЕРАПЕВТ: (Пытается определить конфликт) Хорошо, я рад это слышать, но есть ли проблемы с этой новой дружбой?
КЛИЕНТ: Ну, я был буквально одержим все выходные. Я был весь «на эмоциях». По дороге домой я попытался отключиться от этого, потому что я думал, что это кажется уж слишком хорошим! Я не могу принять это.
ТЕРАПЕВТ: (Пытается определить конфликт) Хорошо, так в чем же конфликт?
КЛИЕНТ: Я был совершенно ошеломлен своими чувствами.
ТЕРАПЕВТ: Давайте попробуем их разделить. В чем был конфликт?
КЛИЕНТ: Я хочу быть с ним. И всегда во мне проступает что-то нездоровое.
ТЕРАПЕВТ: Вы судите сами себя. Давайте забудем об этом. Давайте просто перейдем к вашим чувствам.
КЛИЕНТ: Я хочу быть только с ним.
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете внутри себя?
КЛИЕНТ: Любовь… И страх.
ТЕРАПЕВТ: Понятно. Что из них вы чувствуете сейчас сильнее?
КЛИЕНТ: Любовь.
ТЕРАПЕВТ: Где вы чувствуете любовь?
КЛИЕНТ: Я чувствую любовь в своем сердце.
ТЕРАПЕВТ: Вы чувствуете это прямо сейчас? В данный момент?
КЛИЕНТ: (Думает) Да. Именно там.
ТЕРАПЕВТ: Вы можете позволить себе по-настоящему почувствовать эту любовь прямо сейчас?
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: Скажите мне, как эта любовь ощущается.
КЛИЕНТ: Ну, она успокаивает, утешает.
ТЕРАПЕВТ: Это идеи. Давайте обратимся к вашему телу. Как в вашем теле чувствуется эта любовь?
КЛИЕНТ: Хорошо… Это похоже, будто сердце набухает.
ТЕРАПЕВТ: Да.
КЛИЕНТ: Наполненность… (Мягко) Наполненность сердца.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Можете ли вы просто остаться с этим? Позвольте себе почувствовать эту полноту любви к нему?
КЛИЕНТ: (Мягко) Да. Да.
ТЕРАПЕВТ: Давайте останемся там. Просто позвольте себе это почувствовать. Эту любовь…
КЛИЕНТ: Это больно, знаете.
ТЕРАПЕВТ: Больно?
КЛИЕНТ: У меня болит голова.
ТЕРАПЕВТ: Настоящая боль?
КЛИЕНТ: Да, я боюсь этого.
ТЕРАПЕВТ: Вы боитесь этого?
КЛИЕНТ: Я боюсь почувствовать такую любовь к кому-то, к другому парню.
ТЕРАПЕВТ: Итак, эта любовь, которую вы чувствуете, приводит к страху?
КЛИЕНТ: (Задумчиво) Да. Приводит.
ТЕРАПЕВТ: Расскажите мне, что еще вы чувствуете.
КЛИЕНТ: У меня сейчас раскалывается голова.
ТЕРАПЕВТ: (Говорит с пониманием) Конечно. Значит, вы находитесь в конфликте.
КЛИЕНТ: Да. Я боюсь.
ТЕРАПЕВТ: Итак, вы чувствуете конфликт между любовью и страхом. Оставайтесь с этими двумя чувствами. Идите туда и просто посидите с этими противоречивыми чувствами. (Мягко) Какое из них вы бы назвали более сильным?
КЛИЕНТ: (Через несколько секунд) … Страх.
ТЕРАПЕВТ: Значит, это в большей степени страх. Скажите мне, как вы чувствуете страх в своем теле прямо сейчас.
КЛИЕНТ: (Молчит).
ТЕРАПЕВТ: (Говорит мягко) Оставайтесь с этим страхом. С чувством, которое он дает вам внутри.
КЛИЕНТ: Я просто хочу убежать.
ТЕРАПЕВТ: (Кивает) Все правильно. Убегайте…
КЛИЕНТ: И я хочу просто уйти.
ТЕРАПЕВТ: Правильно. Что вы чувствуете? Оставайтесь с этим чувством. (Переход от эмоций к телесным чувствам). Как вы чувствуете этот страх?
КЛИЕНТ: В моем теле.
ТЕРАПЕВТ: Да, где именно?
КЛИЕНТ: (Пауза) У меня в груди.
ТЕРАПЕВТ: Как этот страх ощущается в груди?
КЛИЕНТ: Как стеснение, сжатие.
ТЕРАПЕВТ: Где?
КЛИЕНТ: Прямо здесь. (Показывает на грудь)
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с этим ощущением сейчас. Будьте с ним.
КЛИЕНТ: Чувствуется печаль. Это странно. Мне очень грустно от этого.
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с этой печалью. Позвольте себе почувствовать эту печаль прямо сейчас. Действительно почувствуйте это. Как вы себя чувствуете в своем теле?
КЛИЕНТ: (Закрывает глаза, на мгновение задумывается) Я чувствую эту печаль в моем сердце и в моей голове.
ТЕРАПЕВТ: Понятно. Оставайтесь с этой печалью прямо сейчас. Давай останемся с этим. Просто позвольте себе посидеть немного с этой печалью. И с тем, как это реально ощущается.
КЛИЕНТ: (Неожиданно) Боюсь, он собирается бросить меня.
ТЕРАПЕВТ: Но это лишь мысль. Что скрывается за этой мыслью?
КЛИЕНТ: Страх.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Страх и печаль как бы чередуются, не так ли?
КЛИЕНТ: Да. (С повышенным волнением) Но я хочу быть так близко к нему, что это подавит его, если он узнает, насколько близко к нему я хочу быть. Кроме того, такие отношения неправильны. Это не здорово… Я знаю это. Я это понял. (Качает головой) И это, в конечном итоге, разрушит то хорошее, что у нас есть прямо сейчас…
ТЕРАПЕВТ: (Кивает) Конечно, ваш страх быть отвергнутым вполне реален. Вероятно, ему не нужна интимная и эксклюзивная дружба, на которую вы надеетесь. Это реальность. Поэтому я понимаю страх и печаль, которые у вас есть по этому поводу.
КЛИЕНТ: (Кивает) Да.
ТЕРАПЕВТ: Но помимо реальности этой ситуации давайте посмотрим на вашу интенсивную реакцию на ожидаемый отказ, на ваш сильный страх.
КЛИЕНТ: Хорошо…
ТЕРАПЕВТ: Давайте вернемся к вашим чувствам. Прямо сейчас вы чувствуете страх и печаль.
КЛИЕНТ: (Кивает) Правильно. Совершенно верно.
ТЕРАПЕВТ: Давайте останемся с этими чувствами и посмотрим, что получится. Посидим в тишине минутку.
КЛИЕНТ: (Успокаиваясь) Хорошо. (Пауза)
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете в своем теле?
КЛИЕНТ: Я чувствую нервозность.
ТЕРАПЕВТ: Хм…
КЛИЕНТ: Я чувствую дрожь внутри. На самом деле, я напуган до смерти.
ТЕРАПЕВТ: (Кивает) Вы чувствуете страх в своем теле.
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: Как в вашем теле вы сейчас боитесь?
КЛИЕНТ: У меня трясутся поджилки, а голова — у меня болит голова прямо сейчас, она раскалывается.
ТЕРАПЕВТ: (Быстро использует стратегию игнорирования) Но вы боитесь.
КЛИЕНТ: Да. Боюсь, что он не полюбит меня в ответ.
ТЕРАПЕВТ: Точно. Что вы потеряете его.
КЛИЕНТ: Да. Я потеряю его.
ТЕРАПЕВТ: Что вы его отвергнете.
КЛИЕНТ: Точно. Я собираюсь его оттолкнуть. Это точно.
ТЕРАПЕВТ: А что вы чувствуете?
КЛИЕНТ: Печаль. Настоящую печаль (Напрягаясь)
[Терапевт решает, что Дэйв погрузился в свою печаль уже очень глубоко. Он переходит во второй треугольник.]
ТЕРАПЕВТ: Дэйв, (говорит мягко) Это действительно грустное чувство прямо сейчас напоминает вам о чем-то из прошлого?
КЛИЕНТ: (Сразу же) Да, абсолютно.
ТЕРАПЕВТ: Что это?
КЛИЕНТ: Мой отец.
ТЕРАПЕВТ: Вы вспоминаете здесь своего отца…
КЛИЕНТ: Да, он действительно меня отверг.
ТЕРАПЕВТ: Вы помните что-то конкретное?
КЛИЕНТ: Всегда одно и то же. Это приходит на ум, когда со мной происходят подобные вещи.
ТЕРАПЕВТ: Что именно?
КЛИЕНТ: Когда он просто опустошил меня тем, что он сказал.
[Вполне обычное явление, когда тело настолько тесно связывает Н (нынешнего человека) и П (человека из прошлого), что рассказ клиента быстро соскальзывает в прошлое.]
ТЕРАПЕВТ: Ваш отец?
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: Когда вы были ребенком?
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: И что вы вспоминаете?
КЛИЕНТ: Один случай. Было какое-то семейное собрание. Я думаю, что это был День благодарения, и он кричит на меня, чтобы я прекратил болтаться за тетушкой и бабушкой, чтобы я был мужчиной. Вот такое воспоминание.
ТЕРАПЕВТ: Он ругал вас, когда вы были ребенком?
КЛИЕНТ: Да, перед всеми этими людьми. Кажется, женщины стояли на кухне, и я просто чувствовал себя более комфортно с ними. Я всего лишь маленький, маленький ребенок…
ТЕРАПЕВТ: Сколько вам было?
КЛИЕНТ: (Замолкает) Может быть, пять.
ТЕРАПЕВТ: Пять лет?
КЛИЕНТ: Да. Он кричал. Я помню его возбужденное лицо, глаза навыкате. (Пауза) Я могу просто представить это.
ТЕРАПЕВТ: Что вы тогда чувствовали?
КЛИЕНТ: (Медленно, жестко, глядя прямо перед собой, описывает самый важный момент стыда). Я окаменел. Я стоял ошеломленный. Я не мог двигаться. Я онемел. (На некоторое время замолкает) Я был ничем (в прострации).
ТЕРАПЕВТ: (Через мгновение) И что произошло потом?
КЛИЕНТ: Я не знаю. Затем кто-то сказал что-то вроде «Поиграем в покер». Я имею в виду, это всего лишь один из многих, многих инцидентов, но этот случай запомнился мне особо.
ТЕРАПЕВТ: (Усиливая связь П-Н) И теперь вы ожидаете, что Боб собирается оттолкнуть вас, отвергнуть вас?
КЛИЕНТ: Правильно. Он увидит, что я зануда… или что-то в этом роде, что я буду его раздражать или что-то типа того. Хочется слишком многого от него.
ТЕРАПЕВТ: И вы снова будете опустошены.
КЛИЕНТ: Точно.
[Клиент все глубже впадает в свои опасения по поводу отказа, после чего время сеанса подходит к концу.]
ТЕРАПЕВТ: (Переходит к ДП) Как вы относились к нашей связи на этом сеансе? Вы показали мне какие-то свои слабые места.
КЛИЕНТ: Да. Кажется, я говорил, как маленькая девочка.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Вы чувствуете, прямо сейчас, что я вас понял?
КЛИЕНТ: Да… Но, в некотором смысле, я не знаю, сможете ли вы действительно понять.
ТЕРАПЕВТ: Влюбленность универсальна. Мы все знаем это чувство. Оно возбуждает, перехватывает дыхание, подавляет… (Кивая головой) нам кажется, будто нас только двое в этом мире…
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: Но что вы имеете в виду, когда говорите, что вели себя как «маленькая девочка»?
КЛИЕНТ: У меня как будто «крышу снесло», как будто я стал преклоняться перед звездой, как будто стал благоговеть.
ТЕРАПЕВТ: Это означает, что я буду критически к вам относиться?
КЛИЕНТ: Я не знаю, я просто… Я не люблю терять контроль. (Задумчивая тишина) Что касается того, понимаете ли вы… Да, я думаю, вы пытаетесь это сделать. Для меня это важно.
[Это можно было изучить, но терапевт перешел к СТ.]
ТЕРАПЕВТ: Для вас это был тяжелый сеанс, Дэйв. Эта дружба с Бобом открыла массу запутанных, болезненных и пугающих чувств. Как вы разберетесь во всем, что вышло из вас сегодня?
КЛИЕНТ: Ну, у Боба есть власть превратить меня в ничто. Я попытался выкинуть все это из головы.
ТЕРАПЕВТ: Что все?
КЛИЕНТ: Конфликт по поводу моих чувств любви и страха.
ТЕРАПЕВТ: Конфликт, который вы пытались вытолкнуть из головы, это чувства любви и страха потери любви. Вы хотите быть любимым — вы хотите получить это исцеление, эти связующие отношения, но вы также боитесь, потому что ваш опыт с вашим отцом научил вас, что вы действительно не заслуживаете такого рода близости и понимания с мужчиной. Вы ожидаете отказа. Вы ожидаете, что вам сделают больно.
КЛИЕНТ: Это правда.
ТЕРАПЕВТ: Ваш опыт с вашим отцом так пристыдил вас — заставил вас чувствовать себя отверженным — что теперь вы ожидаете такого же обращения всякий раз, когда приближаетесь к другому мужчине.
КЛИЕНТ: (Кивает) Да.
ТЕРАПЕВТ: Позвольте мне рассказать вам, что я считал значимым. Вы использовали некоторые оценочные термины для этих любовных чувств. Вы сказали, что их слишком много, они странные и ненормальные.
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: Что это было?
КЛИЕНТ: Самозащита.
ТЕРАПЕВТ: Конечно. Но куда вы будете двигаться дальше из этой точки со своим другом?
КЛИЕНТ: Ну, я все еще боюсь.
ТЕРАПЕВТ: Конечно. Но как вы хотите продолжить?
КЛИЕНТ: Постепенно, я думаю, шаг за шагом. Но это всегда поднимает во мне те глубокие чувства, и я хочу убежать.
ТЕРАПЕВТ: Точно. Вы должны следить за тем, как вы саботируете эту дружбу. Посмотрите, как вы предчувствуете, а затем начинаете разрушать отношения, предвидя его отказ. Нам нужно посмотреть на эту модель интенсивных увлечений и на то, как она отвлекает вас от создания дружеских отношений на основе реальности.
КЛИЕНТ: Я знаю. Я не знаю, что с ним делать…
ТЕРАПЕВТ: Да, это по-прежнему вызывает беспокойство. Мы еще не выяснили это. Нам нужно поискать способы создания точных представлений о том, что могут реально предложить вам другие мужчины.
КЛИЕНТ: (Кивает)
ТЕРАПЕВТ: Любовь… Страх…
КЛИЕНТ: (Словно пробудившись от сна) Да… Страх. Нет… Не страх… Разрушение. Типа смерти.
ТЕРАПЕВТ: Это связующий Боба и папу страх. А как насчет любви?
КЛИЕНТ: Никакой… Я никогда не получал этого от папы.
ТЕРАПЕВТ: Но хотели ли вы этого?
КЛИЕНТ: Знаете что? (Горько качает головой). Я не помню, чтобы когда-либо даже хотел, чтобы папа любил меня.
Проходя терапию всего два месяца, Дэйв все еще не мог вспомнить, желал ли он когда-либо любви своего отца. Некоторые мужские желания, такие как у Дэйва, настолько глубоко погребены под слоями боли, что мужчины не могут вспомнить ни одного случая в своей жизни, когда они действительно желали бы близких отношений со своими отцами.
Со временем, всевозрастающая привязанность клиента к терапевту может пробудить его подавленные желания отцовской любви. Через несколько месяцев Дэйв, наконец, смог вспомнить конкретные случаи, когда он хотел, чтобы его отец проявил интерес к нему и гордость за него. Дейв вспомнил, что его отец когда-то вкладывал небольшие ободряющие записки в его коробку для завтрака, когда Дейв собирался сдавать экзамен, и он признался, что действительно стремился к более личным, индивидуальным поощрениям со стороны отца.
Открывшись для того, чтобы полностью оплакать утрату отцовской любви, Дэйв смог еще раз ощутить источник своих опасений в отношении мужского неприятия. За несколько месяцев сеансов его влюбчивость уменьшилась, а сфера по-настоящему дружественных отношений с мужчинами расширилась.
Искушение Майкла
16-тилетний Майкл начинает сеанс, сообщая о гомосексуальных чувствах к другу-подростку, возникших при физическом соприкосновении с ним.
КЛИЕНТ: В общем, когда мы были вместе, я почувствовал это влечение, это сексуальное чувство к Адаму, но оно также заставило меня почувствовать себя некомфортно, типа «это странно».
ТЕРАПЕВТ: (Пытается определить момент конфликта). То есть, его тело прижалось к вашему, когда вы сидели на скамейке за пределами школы.
КЛИЕНТ: Отчасти мне это понравилось, но какая-то часть меня сказала: «Майкл, это не то, что тебе нужно».
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. Почувствуйте эти противоречивые чувства. Давайте посмотрим, что за этим стоит?
КЛИЕНТ: Давайте.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо, как это ощущалось?
КЛИЕНТ: Мне понравилось, что меня касаются. Обо мне заботились, хотя и не тем способом. Я чувствовал, что я соединяюсь с этим парнем.
ТЕРАПЕВТ: Давайте перейдем к ощущению «заботы», к этому чувству связанности. Давайте сосредоточимся на этих чувствах, потому что это было влечение, не так ли?
КЛИЕНТ: Да… На самом деле, у меня не было эрекции или чего-то такого. Это не то, что я чувствовал.
ТЕРАПЕВТ: Ага. А что вы чувствовали?
КЛИЕНТ: Я чувствовал, что обо мне заботятся.
ТЕРАПЕВТ: Давайте перейдем к чувству «заботы». Давайте сосредоточимся на том, чем для вас было это влечение. Что в этом такого привлекательного? Даже сейчас, когда вы думаете об этом, что вы чувствуете в своем теле, когда вспоминаете этот момент?
КЛИЕНТ: Как обычно, я чувствую, в основном отторжение этого чувства. Я пытаюсь отбросить его.
ТЕРАПЕВТ: Правильно, вы боретесь с этим, но давайте отложим это в сторону. Давайте отложим в сторону это отторжение. Вместо этого давайте обратимся к чувству «заботы» и «связанности». Это те чувства, которые мотивировали вас, которые понравились вам.
КЛИЕНТ: Мне просто хочется, чтобы меня запеленали, прижали к себе и обняли. Хочется просто удовлетворить стремление к привязанности любым возможным для меня способом.
ТЕРАПЕВТ: Конечно. Обратите внимание на свое тело прямо сейчас, когда вы говорите «запеленали и прижали к себе», когда чувствуете себя «связанным» и «получающим заботу». Почувствуйте эту связь. Как это ощущается?
КЛИЕНТ: (Пауза) Это приятно.
ТЕРАПЕВТ: Расскажите мне больше о том, как вам сейчас приятно.
КЛИЕНТ: Это похоже на расслабление, вроде «это именно то, что я хочу».
ТЕРАПЕВТ: Почувствуйте это. Что вы чувствуете в своем теле, когда говорите так? Что это за «расслабление»?
КЛИЕНТ: Оно просто заставляет меня чувствовать себя более цельным. Я ощущаю комфорт. Ощущаю удовлетворение от того, что обо мне заботятся и одобряют.
ТЕРАПЕВТ: Как это чувствуется сейчас, когда вы говорите об этом?
КЛИЕНТ: Мой живот разжимается… Расслабляется.
ТЕРАПЕВТ: Вы чувствуете, как расслаблен ваш живот?
КЛИЕНТ: Да. Я так стараюсь не чувствовать что-то такое, что забываю, что я это чувствую.
ТЕРАПЕВТ: Это верно. Почувствуйте это, это желание любви. Что это за чувство пеленания и прижимания? Чувствуете ли вы что-то другое, кроме расслабления живота?
КЛИЕНТ: Я жажду этого.
ТЕРАПЕВТ: Расскажите мне, как вы ощущаете эту жажду.
КЛИЕНТ: Это у меня в животе. Подергивание.
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с этим. С этим подергиванием.
КЛИЕНТ: Я уже давно не чувствую этого, но сейчас это чувствую. Это ощущение типа «я не могу доверять этому, потому что знаю, что это причинит мне боль».
ТЕРАПЕВТ: Угу.
КЛИЕНТ: Я просто хочу разжать его. Но если бы оно у меня было… то это было бы похоже на получение чего-то, что просто наполняет все тело.
ТЕРАПЕВТ: Как вы это чувствуете сейчас? Какие ощущения в вашем теле прямо сейчас?
КЛИЕНТ: Я как будто наелся до отвала, когда был голоден, и я ощущаю удовлетворенность во всем теле.
ТЕРАПЕВТ: Это верно. И вы чувствуете это прямо сейчас, не так ли?
КЛИЕНТ: И я хочу этого!
ТЕРАПЕВТ: Да! Что вы чувствуете в вашем теле, когда вы говорите: «Я хочу этого?»
КЛИЕНТ: Страстное желание… Это просто очень сильный голод.
[Стараясь не обсуждать значение этого чувства — это будет сделано на последующих сеансах — терапевт остается с этим чувством. В то же время терапевт должен полностью признавать и уважать сильные потребности и желания клиента. Для клиента это может быть одним из первых сильных любовных переживаний его жизни, и основная эмоциональная потребность, из которой оно возникает — потребность в мужском понимании, утверждении и одобрении — является глубокой, подлинной и здоровой.]39
ТЕРАПЕВТ: Где вы чувствуете это страстное желание и этот мучительный, сильный голод?
КЛИЕНТ: В животе… То, что я выражаю это прямо сейчас, говорит о том, что это нормально — хотеть то, чего я хочу, и вместо того, чтобы снова ощущать внутри себя зажим, я ощущаю облегчение.
[Клиент уже чувствует преимущества выражения стыда, который он испытывает, ощущая свои подлинные потребности. Терапевт мог воспользоваться этой возможностью, чтобы перейти к двойной петле, но вместо этого он пытается углубиться в чувства.]
ТЕРАПЕВТ: Это верно. Оставайтесь с этим чувством. Как вы ощущаете это страстное желание в своем теле?
КЛИЕНТ: Я не знаю, смогу ли пойти дальше. Это легкая боль в животе. В моем сердце есть небольшая напряженность.
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с вашим телом и вашими чувствами.
КЛИЕНТ: Мне просто грустно. Я чувствую это в области груди.
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с этим. Расскажите мне, как вы чувствуете эту грусть прямо сейчас в своей груди.
КЛИЕНТ: Это желание какого-то разрешения ситуации… И почему я так ненавижу это делать?
ТЕРАПЕВТ: (Стратегия быстрого игнорирования) Мы можем поговорить об этом позже. Я знаю, что это сложно, но останьтесь с этим чувством. Обратитесь к своему сердцу, и посмотрите, что вы чувствуете, когда в вашем сердце находится эта печаль.
КЛИЕНТ: Я чувствую что-то вроде пустоты.
ТЕРАПЕВТ: Пойдемте в эту пустоту и поместим слова в то пустое чувство, что вы чувствуете прямо сейчас.
КЛИЕНТ: Это чувство… Что я действительно не имею значения, что я — ничто.
ТЕРАПЕВТ: Давайте рассмотрим это. Давайте останемся с этим чувством опустошения в вашем сердце, указывающем на то, что вы не имеете большого значения.
[Клиент начинает проработку горя.]
КЛИЕНТ: Это чувство неважности и незначительности просто высасывает из меня жизнь. Это как дыра в моем сердце. Как огромная воронка.
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с этим. Это очень болезненное чувство, но теперь вы здесь. (Перемещается во второй треугольник). Было ли у вас такое чувство раньше? Вы можете вспомнить какой-то подобный случай?
КЛИЕНТ: О, да.
ТЕРАПЕВТ: Что-нибудь приходит вам на ум?
КЛИЕНТ: Что-то из начальной школы. Я, наверное, был классе в четвертом. Это была просто шутка, но мне тогда было не смешно. Ребенок, немного младше меня, сказал мне тогда: «Попрыгай-ка для нас, Майкл… Потанцуй!»
ТЕРАПЕВТ: Расскажите мне об этом.
КЛИЕНТ: Я чувствовал, что меня как будто придавило, раздавило. И все остальные стали смеяться.
ТЕРАПЕВТ: И это было ужасное чувство, не так ли? Вы действительно можете почувствовать это сейчас.
КЛИЕНТ: Это было исключение меня из их круга, почти как изгнание. И так было на протяжении всех моих школьных лет.
[После дальнейших обсуждений терапевт переходит к СТ.]
ТЕРАПЕВТ: Майкл, давайте посмотрим, что мы здесь делаем. Чего вы достигли для себя?
КЛИЕНТ: Ну, я говорил о том, что сидел рядом с Адамом на скамейке. И я очень переживал из-за этого.
ТЕРАПЕВТ: (Направляет его) Но что вы чувствовали по этому поводу?
КЛИЕНТ: Настоящую потребность в комфорте, ужасный голод. Потребность в эмоциональной поддержке.
ТЕРАПЕВТ: (Направляет его) И что это была за пустая печаль?
КЛИЕНТ: Это касается моих школьных лет.
ТЕРАПЕВТ: (Ждет, кивая, выжидающе) И…
КЛИЕНТ: (Словно испугавшись явного ожидания) Ух… Я всегда чувствовал себя нуждающимся и голодным. Это то, что Адам мог мне дать, но я хотел не секса.
ТЕРАПЕВТ: (Заявляя невысказанное очевидное). Итак, для вас это казалось сексуальным, но вы знаете, что на самом деле это был не секс.
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: Когда мы смотрим на это, мы видим, что это касается эмоциональной потребности, чувства «заботы», этой связи, «желания быть укутанным в пеленку и прижатым к себе». Это хорошее, расслабляющее чувство: «Это то, что вы хотите». Это дает вам ощущение комфорта; Это заставляет вас чувствовать себя целостным. Ваш живот расслабляется, когда вы думаете об этом. «Я просто хочу этого». И когда вы углубляетесь в это, вы переходите к страстному желанию, боли и голоду. Правильно?
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: И затем это приводит вас к этому грустному чувству, находящемуся глубоко в вашем сердце: «Я действительно не имею значения». Теперь это уже не сексуально, это больше не то, что вы хотите от этого парня эмоционально, но со временем вы вернетесь к «какой-то пустоте внутри меня — к тому, что я неважен. Отсутствию личной значимости. Дыре в моем сердце». И это ощущение, которое вы столько лет в школе несли в себе, когда над вами потешались. Вы чувствовали себя придавленным и раздавленным. Вы видите это?
[Важно, чтобы терапевт записывал фактические слова клиента и снова воспроизводил их во время фазы смысловой трансформации (СТ), чтобы подчеркнуть точный опыт клиента. Кроме того, терапевт должен показывать, что опыт клиента важен, что его следует записывать и воспроизводить.]
КЛИЕНТ: Да. Вот так я себя чувствовал.
ТЕРАПЕВТ: (Глядя на часы) Майкл, мы сегодня разобрали глубокие чувства. Нам нужно остановиться и продолжить на следующей неделе.
КЛИЕНТ: Да.
[Терапевт переходит к ДП.]
ТЕРАПЕВТ: Майкл, важно то, что вы делитесь этим со мной прямо сейчас. Вы можете ощутить это чувство и поговорить со мной об этом. Вы чувствуете, что я вас понимаю?
КЛИЕНТ: Да. Но сначала я не хотел этого делать. Ощущать эти чувства.
ТЕРАПЕВТ: Я знаю, что вы не хотели этого делать.
КЛИЕНТ: Ну, я не знаю, почему… Но, я имею в виду, это заставляет меня чувствовать себя лучше. Я чувствую себя сильнее, когда меня понимают, и мне не нужно бояться быть отвергнутым, когда меня понимают.
ТЕРАПЕВТ: (Кивает)
КЛИЕНТ: Я всегда боялся, что чем больше вы меня понимаете, тем меньше вероятность того, что я вам понравлюсь.
ТЕРАПЕВТ: То, что вы только что сказали, очень важно. «Я чувствую себя сильнее, когда меня понимают».
КЛИЕНТ: (Кивает)
ТЕРАПЕВТ: Как вы сейчас ко мне относитесь?
КЛИЕНТ: Хорошо. (Садится на стул) Гм, я чувствую облегчение, и я чувствую просто… что эта забота важна для меня.
ТЕРАПЕВТ: Что я видел и понял вас, как вы говорите… (Клиент кивает) и что я не отвергаю вас. Что я понимаю эти болезненные переживания, что я их слышу, что я с вами.
КЛИЕНТ: Да. Это важно для меня. Я должен напоминать себе об этом. Я забыл об этом. Я всегда предполагаю, что если кто-то действительно знает меня, он не будет меня любить.
ТЕРАПЕВТ: Конечно, конечно, вы забываете. Потому что всякий раз, когда вы входите в контакт с этим стыдом или этой пустотой или чувством непринадлежности, неважности, вы просто полагаете, что если люди это увидят, они отвергнут вас.
КЛИЕНТ: Я разочарован в себе. Я чувствую стыд перед Господом. Я все еще не могу принять прощение.
ТЕРАПЕВТ: Да. Да. Итак, одна из вещей, которую вы делаете, вы продолжаете критиковать себя, осуждать себя.
КЛИЕНТ: Да. И я знаю, что это неправильно. Я должен принять прощение.
ТЕРАПЕВТ: (Долгая пауза, когда они сидят вместе в тишине) Это было очень тяжело для вас сделать, то, что вы только что сделали за последние полчаса. Выйти за рамки стыда и самоотречения.
КЛИЕНТ: Это было похоже на огромную стену в моем сердце, и я чувствовал, что она просто давит на меня.
ТЕРАПЕВТ: Это верно. Абсолютно.
КЛИЕНТ: (Кивает) И попытаться отложить этот стыд в сторону — это одно из самых трудных и сложных дел, которые вы можете попросить меня сделать.
Задача последовательности с двумя треугольниками состоит в том, чтобы медленно переподключить клиента к его отрешенным эмоциям с помощью тела. Его побуждают ощущать и демонстрировать разделенные части тела (пристыженные), сохраняя при этом тесный контакт с терапевтом, который возвращает его снова и снова к его внутренним ощущениям.
Это пугающее, но исцеляющее переживание «нахождения в стыде», и одновременное принятие одобрения со стороны терапевта, постепенно «доходило» до Майкла, и он разрешил себе искать других мужчин в своей жизни. В своей церкви он нашел мужчин, которые были способны помочь ему заполнить ту ощущаемую им всю жизнь пропасть между ним и другими мужчинами. Со временем «стыд» между ним и другими ребятами, который он пытался преодолеть эротикой, стал заполняться более здоровыми способами.
Глава 10. Двойное послание («двойное принуждение»)
Двойное послание — это функционирующий в триадно-нарциссической семье классический механизм, вызывающий бессилие. Этот механизм срабатывает, когда явные сообщения (слова) противоречат невербальным или неявным. На когнитивном уровне человек принимает вербальное сообщение, а тело при этом регистрирует противоречащее вербальному знаку скрытое сообщение. Невербальные сообщения передаются через выражение лица, интонацию и жесты.
Если ребенок слушает слова родителей, но отрицает аффективную реакцию своего тела на то, что он слышит, родители принимают его. Но если он следует своей аффективной реакции и не слушает своих родителей (т. е. не верит им, тем самым поддерживая связь со своей собственной внутренней реальностью), родители начинают стыдить его.
Будучи получателем этого парадоксального сообщения, он не имеет права выходить за рамки сообщения из-за зависимости, встроенной в отношения. Он не может ничего сообщить об этом парадоксе, потому что будет чувствовать себя наказанным за свое восприятие.
Характеристики двойного послания.
Адаптируя концепцию двойного послания к репаративной терапии, мы начинаем видеть, откуда проистекает позиция ожидания стыда, которая столь характерна для гомосексуальных клиентов. Двойное послание способствует разобщению или «разобщенности» разума и тела, что мы и встречаем почти повсеместно у наших клиентов.
Отключение от аффективной жизни. Разрушительный результат коммуникации в условиях двойного послания состоит в том, что она наносит серьезный ущерб аффективной жизни получателя. Он приучается не доверять своему внутреннему восприятию и становится склонным к тому, чтобы прерывать эмоциональные отношения из-за стыда.
Бейтсон с соавторами (Bateson et al., 1956) впервые описали структуру двойного послания этой парадоксальной коммуникации. Бейтсон предлагает такой пример: один человек утверждает что-то другому, затем он утверждает что-то о своем же утверждении, но эти два утверждения являются взаимоисключающими — и невысказанное сообщение состоит в том, что другой человек не должен комментировать (или даже признавать) этот парадокс.
Мы считаем, что это общение в рамках двойного послания создает интрапсихическое разъединение (когнитивного левого полушария мозга и аффективного правого полушария) и личностное отстранение (себя от других). Человек учится не доверять своим чувствам, и межличностному общению в целом.
Ощущение двойного послания. Ощущение двойного послания начинается с того, что у жертвы появляется немедленное ощущение страха или тревоги. Что-то вдруг становится не так; какая-то несправедливость произошла, но человек не может понять, что это. Он не только чувствует растерянность, но и злость. Однако он не выражает свой гнев из-за страха и неуверенности в себе, которая парализует его.
Рис. 10.1. Двойное послание
Один мужчина сказал: «В такие моменты, когда происходит общение с двойным посланием, я испытываю злость и растерянность от того, что происходит, и не знаю, что сказать. Я не совсем понимаю, проблема во мне, или это другой парень сделал что-то со мной». Но даже если его разум находится в замешательстве, его тело, испытывающее гнев, «понимает» истинный смысл сообщений.
Жертва чувствует, что «что-то происходит неправильно, но я не знаю, что это», или «происходит что-то, что заставляет меня чувствовать себя _________ [грустным, сердитым, разочарованным, обиженным, униженным, оставленным, и т.д.], но я не могу точно определить, почему чувствую себя так».
Ниже приводятся индикаторы, показывающие, что человек находится в ситуации двойного послания:
- человек чувствует себя «плохо» в ходе общения, но не знает, почему;
- человек чувствует какую-то несправедливость, но не может ее сформулировать;
- человек чувствует разочарование, но не видит противоречия, которое вызывает его.
Привычное ожидание от человеческих отношений. Многие авторы отмечают еще одну скрытую особенность двойного послания, которая особенно актуальна для наших клиентов: когда такое послание повторяется постоянно в течение длительного периода времени, оно превращается в «привычное и автономное ожидание того, чего можно ждать от человеческих взаимоотношений и от мира в целом, ожидание, которое не требует дальнейшего усиления» (Watzlawick et al., 1967, р. 215). В долгосрочной перспективе у человека развивается сверхвосприимчивость к повторной стимуляции того же самого сдерживания.
Один клиент так описывал изнуряющую сущность подобных семейных взаимоотношений: «Я действительно получаю эти сообщения, я не придумываю их! Я получаю их от родителей. Но когда я говорю им об этом, они все отрицают. Так что же они хотят от меня? Мне уже просто наплевать. Я сдаюсь».
Когда этот опыт выливается в негативные ожидания от имеющихся отношений, жертва двойного послания учится игнорировать реакцию тела на любые неявные (воспринятые интуитивно) сообщения. Человек начинает скептически относиться ко всему, что он интуитивно считывает через тон, выбор времени, позу и выражение лица другого человека (т. е., к тому, что происходит на самом деле) и вместо этого учитывать и отвечать только на явные сообщения (содержание).
Третий элемент в ситуации двойного послания — это негласное правило, согласно которому жертва не может отказаться от общения. Роль ее состоит в том, чтобы участвовать в этой игре. Когда человек получает два противоречащих друг другу сообщения одновременно, отношения не позволяют ему комментировать парадокс, ибо в системе есть негласное табу на разоблачение этого противоречия. Самостоятельный взрослый человек имеет право отказаться от участия в общении с двойным посланием, и таким образом прервать его, но у ребенка в нарциссической семье нет такого выбора.
Обучение клиента тому, как отказаться от участия в общении. Здоровая реинтеграция личности требует, чтобы сознание настраивалось на собственные телесные реакции, которые происходят на самом деле, в данный момент времени.
Очень важно научить клиента тому, как справиться с этим аффективно-дестабилизирующим стилем общения без ущерба для внутренней сути правды. Если он нарушит свое фактическое восприятие произошедшего, он вынужденно перейдет из состояния ассертивности в состояние стыда.
Вот в чем по-нашему заключается сообщение с двойным посланием:
«Я». Открыто сообщает о своих собственных потребностях другим.
Другие. Отвечают открыто (словами) приемлемым для ситуации сообщением, но при этом, транслируя негативное (т. е. противоречащее, осуждающее или умаляющее достоинство человека) завуалированное (неявное) сообщение через выражение лица, тон голоса или позу тела.
«Я». (1) Когнитивно (левое полушарие) принимает явное, ситуативно приемлемое сообщение, однако тело (правое полушарие) «чувствует» какое-то скрытое сообщение. (2). С помощью негативного усиления человека приучили, и поэтому теперь он полагает, что невозможно как-то объяснить это противоречие.
Результат. Телесная реакция на неявные сообщения приводит к: (1) появлению реакции, исходящей из внутреннего состояния стыда, (2) встраиванию негативного сообщения в самоидентификацию, (3) интрапсихическому разделению внутри собственной личности (когнитивное отделяется от аффективного) и личностному отделению (от человека, который передал сообщение).
Рисунок 10.2. Сообщение двойного послания
Двойное послание в триадно-нарциссической семье
Цель репаративной терапии заключается в том, чтобы восстановить восприимчивость клиента к собственным телесным реакциям, чтобы он смог узнать свою внутреннюю суть. Посредством моделирования и поддержки со стороны терапевта, клиент вновь постигает свое «телесное понимание», и начинает доверять ему в моменты получения противоречивых сообщений.
Один из наших клиентов описал стиль общения своей семьи, где явное содержание и неявное сообщение часто были противоречивы, следующим образом:
«Для меня характерной особенностью общения в нашей семье было то, что мама всегда говорила мне, что хочет, чтобы я был независимым — был мужчиной и нашел бы себе женщину, завел семью — но при этом всегда демонстрировала мне свою глубокую печаль при мысли о том, что я могу действительно оставить ее.
Когда я сказал ей насчет Сары [его новая девушка] она пыталась изобразить „счастье на лице”, но я слышал слезы, которые она захотела скрыть от меня. Когда я представляю ее лицо, я просто чувствую огромную вину и стыд в теле, и я чувствую ответственность за ее печаль и одиночество».
Стенограмма, приводимая ниже, показывает, насколько порой тяжело получателю противоречивого сообщения определить, что именно он услышал в голосе человека:
КЛИЕНТ: Я отправился на первое свидание в пятницу вечером и чувствовал себя замечательно. Я хорошо провел время с девушкой, мы посетили театр — мы оба любим Шекспира — и мы действительно сошлись. Мама позвонила в субботу утром, как всегда, и сказала: «Я звонила вчера, никто не ответил. Где ты был прошлым вечером?» Я с гордостью сказал ей, что я ходил на свидание с девушкой, которая мне очень понравилась. «В самом деле?» — сказала она. Именно это она и сказала— «в самом деле?» — и я почувствовал, как внутри у меня все опустилось. Я знаю, что ей не понравилась эта мысль.
ТЕРАПЕВТ: Почему вы так считаете? Ваша мама сказала лишь «В самом деле».
КЛИЕНТ: Я знаю ее. Я различил это по голосу, он был… грустный или… разочарованный или что-то в этом роде. Но затем она продолжила, сказав: «Это замечательно».
ТЕРАПЕВТ: (С любопытством) Но что именно было в этом голосе?
КЛИЕНТ: Я не знаю. Может быть, это был ее тон или внезапное понижение голоса, или, возможно, это была внезапная потерянность в голосе. Даже при том, что она сказала «Это замечательно», я не поверил ей. Я начал разговор по телефону счастливым и оптимистичным, желая поделиться с ней своей радостью, а в итоге повесил трубку, чувствуя себя виноватым и подавленным.
По опыту общения с подобными людьми могу сказать, что, если разговор между ним и его матерью остался бы непроанализированным, невысказанным, сильное неодобрение, которое он различил в голосе матери, в конце концов, заставило бы его усомниться в отношениях с девушкой, с которой он встречается. Сомнения были бы вызваны его основанными на стыде искажениями и ложно-негативным восприятием.
Телесное ощущение двойного послания
Помощь клиенту в эффективном противостоянии двойного послания требует терапевтической работы с телом. Двойное послание ощущается в теле в первую очередь в области грудной клетки, сначала как быстрый толчок, сопровождаемый сжатием (страх), а затем ощущением опущения или падения в нижней части грудной клетки (грусть). Клиент может также распознать отдаленный, мимолетный всплеск энергии, поднимающийся в верхней части груди, плечах или руках. Это гневный ответ, пограничная эмоция, но она быстро подавляется. Однако гнев должен ощущаться, выражаться и активно поощряться, поскольку гнев — это выход из двойного послания.
Клиент должен научиться определять двойное послание в тот момент, когда она возникает. Терапевт учит его распознавать подобную ситуацию, чутко прислушиваться к своим телесным реакциям и, в конце концов, научиться общаться, учитывая эти реакции.
Глава 11. Двойная петля
Я „возникаю“ через мое отношение к Тебе… Всякая подлинная жизнь — это встреча.
Мартин Бубер
Мы созидаем друг друга.
Георг Вильгельм Фридрих Гегель
Это так чудесно — я вижу, как я появляюсь в твоих глазах.
К. Ф. Геббель
Излечение в рамках репаративной терапии в основном происходит в ходе процесса под названием «двойная петля». В рамках этого процесса гармонично сонастроенный, сопереживающий терапевт поддерживает своего клиента в те моменты, когда тот повторно переживает стыд, который прежде вызвал в нем внутренний разлом, который прежде отделил/отсек часть его от него самого.
Ряд недавно проведенных нейробиологических исследований позволил приоткрыть завесу над процессом психической реинтеграции. Данные этих исследований свидетельствуют о том, что психодинамический взгляд на разделение сознания на бессознательное и сознательное, подавляемое и неподавляемое, аффективное и когнитивное анатомически выражается разделением деятельности мозга на правополушарную и левополушарную.
Использование двойной петли во время работы с телом способствует восстановлению ранее рассеченного пополам «Я», возвращая ему единство и целостность.
Конечно, это новое неврологическое открытие не сообщает нам ничего радикально иного по сравнению с тем, что уже более полувека назад было известно профессиональным психоаналитикам. Но важно то, что теперь у нас есть массив нейробиологических данных, подтверждающий то, что этот значимый аспект терапии действительно работает.
Одно из самых важных откровений, которое получают наши клиенты в результате переживания двойной петли — это то, что глубоко-проникновенная эмоциональная привязанность к другому мужчине не является «гомосексуальной», и что возникающее чувство теплоты и близости не следует воспринимать исключительно как эротическое.
Происхождение расщепления в сознании.
Происхождение травматического расщепления сознания (т. е. детской травмы) особенно отчетливо прослеживается в парадоксальном стиле общения под названием «двойное послание». Двойное послание создает два вида расщепления: первый внутри себя (интрапсихический) и второй — между собой и другими (межличностный).
Для того чтобы устранить эту травму и воссоединить человека с самим собой и другими, мы применяем метод двойной петли. Проще говоря: двойная петля исправляет двойное послание.
Двойная петля.
«Я». Передает выражение подлинных потребностей другому.
Другой. Выражает в ответ согласованное, однозначное, не двоякое, непротиворечивое понимание, поддержку и признание.
«Я». Получает однозначное, согласованное, не двоякое послание.
Результат. Телесная реакция человека на непротиворечивое, однозначное, не двоякое послание вызывает ответную ассертивную внутреннюю реакцию, а утверждающее, поощряющее послание становится частью самоидентичности. Происходит интрапсихическая интеграция (когнитивное гармонично соотносится с аффективным) и межличностная интеграция (с другими).
Наша модель двойной петли предполагает, что исцеление наступает тогда, когда два события совершаются одновременно: межличностная петля и интрапсихическая петля.
Последовательность сеанса.
Главный момент двойной петли строится на постепенно устанавливаемой связи между клиентом и терапевтом.
Сеанс терапевт начинает с реакций на устные сообщения клиента. Он пытается воссоздать двойную петлю, транслируя клиенту свое уважение, сочувствие и неподдельную заинтересованность, тем самым признавая значимость того, что клиент делится с ним своими личными переживаниями. Терапевт поощряет клиента быть внимательным к самому себе и ощущать свои собственные телесные переживания в тот момент, когда он описывает их.
На ранних этапах терапии нашим клиентам бывает трудно одновременно описывать свои ощущения и чувствовать их. Как правило, испытываемые ими беспокойство и защита заставляют их постоянно переключать внимание с описания ощущений на сами ощущения и наоборот, и им становится все сложнее оставаться на связи одновременно и со своими чувствами, и с терапевтом.
Возникает временной промежуток между всплывающими у клиента эмоциями и его контактом с терапевтом. Один мужчина выразил эту задачу как «наблюдение за проходящим мимо поездом. К тому времени, когда мне нужно описать вам мои чувства, они уже уходят».
Рис. 11.1. Сообщение двойной петли
Рис. 11.2. Двойная петля: аффективное удержание
В критические моменты проявления сильных эмоций терапевту следует мягко напомнить клиенту: «Старайтесь поддерживать контакт и со мной, и с вашими чувствами одновременно». Коммуникация — выражение чувств словами — это когнитивный акт, но в данном случае это также и акт доверия, который эмоционально связывает клиента с терапевтом. Установление связи между мышлением и чувством запускает процесс объединения левого и правого полушарий головного мозга, когнитивного и аффективного, сознательного и бессознательного — и все это передается через тело.
Эта интеграция углубляется, когда терапевт со своей стороны продолжает выражать эмпатию правильно. Постепенно, посредством гармоничной сонастройки и использования двойной петли, терапевт подведет клиента к распознаванию длительно подавляемого аффекта.
По завершении практики двойной петли клиент в эмоциональном плане получает от терапевта выражение уважения и расположения, и позволяет себе насладиться тем, что его понимают. В самые лучшие мгновения этот «межличностный момент» напоминает о первоначальной гармоничной слаженной сонастроенности между матерью и ребенком.
Двойная петля при рассеивании стыда
Стыд разбивает сознание на части. Двойная петля объединяет его. Двойная петля показала себя как самый эффективный инструмент для того, чтобы нейтрализовать угнетающее воздействие стыда. В отличие от других аффектов, стыд рассеивается не через более экспансивное выражение, а через простое выявление — процесс, для которого идеально подходит двойная петля.
Рис. 11.3. Двойная петля: интрапсихическая и межличностная
Ощущение стыда — это ощущение того, что ты недостоин общения с другими людьми. В результате этого ощущения у человека возникает защитный импульс — спрятаться, прикрыться и сжаться, чтобы противостоять «изгнанию из стаи». Внутренне стыд служит тормозом для аффектов, состоянием отключенности.
Цель терапии в том, чтобы побудить клиента, оставаясь в стыде (со всеми чувствами, которые его сопровождают и лежат в его основе), одновременно ощутить эмоциональный контакт с понимающим и принимающим его терапевтом. То есть, сделать так, чтобы клиент позволил себе быть «увиденным» во время «пребывания в стыде». Это выявление стыда запускает процесс освобождения от него, совместно с общим эмоциональным освобождением, что позволяет клиенту еще глубже проникнуть в свои чувства.
Стыд за стыд. Процесс аффективного расширения осуществляется посредством позитивного переноса и моделирования. Когда клиент впервые рассказывает терапевту о случае, когда ему было стыдно, он часто предваряет это извинениями и оправданиями, например, «Это будет звучать глупо», «Я не понимаю, почему я упоминаю об этом, это не стоит того», «Ничего страшного не произошло, я не знаю, почему это так задело меня». Такие минимизирующие и оправдательные вводные замечания показывают глубокое замешательство по поводу его реакции. Эмпатия терапевта принимает все чувства, в том числе «стыда за стыд».
Когда клиент смиряется со стыдом, он в состоянии полностью ощутить лежащий в его основе гнев (в отношении другого) или свою еще более глубокую печаль (по отношению к себе).
Ощущение стыда в присутствии терапевта. Когда клиент в терапевтической обстановке рассказывает о каком-то прошлом — идущем из детства или более недавнем — моменте стыда или же моменте стыда, испытываемом в настоящем, у нас появляется возможность обратиться к двойной петле. Использование двойной петли и рассеивание стыда могут позволить клиенту испытать гнев в отношении другого и печаль по отношению к себе — два интерактивных аспекта проработки горевания.
Две стенограммы ниже иллюстрируют двойную петлю терапевт-клиент, касающуюся стыда в прошлом и настоящем.
Здесь 40-летний клиент вспоминает момент стыда родом из детства. После двойной петли в состоянии стыда он мечется между гневом на человека, который вызвал у него этот стыд, и печалью по отношению к себе:
КЛИЕНТ: Я отчетливо вижу, где именно я нахожусь, с кем я, и где я стою. Мне, наверное, было лет шесть, я играл с девочками на школьном дворе. Сидел на земле, смеялся и хорошо проводил время, как тут ко мне подошел взрослый парень, тренер. У него был устрашающий голос и суровый взгляд. Он сказал что-то вроде: «Мальчики не играют с куклами. Тебе нужно играть с другими мальчиками. За мной, немедленно», что-то вроде этого. Он отвел меня к мальчикам, которые играли в бейсбол.
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствовали внутри?
КЛИЕНТ: Я чувствовал, что то, что я делал, было неправильным и об этом стало известно всем. Я уставился в землю, надеясь, что он просто уйдет. В подобных ситуациях я думал, что если ничего не буду делать, если просто не буду двигаться, все может пройти, но это лишь усугубляло ситуацию, потому что я выглядел несговорчивым. Но я не мог понять, что такого сделал, чтобы заслужить его гнев. Почему я?
ТЕРАПЕВТ: Как это ощущалось… То, что тренер так с вами разговаривал?
КЛИЕНТ: Я был раздавлен, опустошен.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Давайте останемся с этим; с тем, как это ощущается в вашем теле.
КЛИЕНТ: Я чувствую себя слабым, уязвимым, я весь сжался, съежился. Я просто раздавлен, вся тяжесть мира навалилась на меня.
ТЕРАПЕВТ: (Кивает) Уничтожен, раздавлен…
КЛИЕНТ: Неожиданно я начинаю чувствовать происходящее вокруг меня, но так… будто не я смотрю на мир, а наоборот — окружающие люди смотрят прямо на меня. Я ошеломлен; все вокруг как будто в замедленной съемке и наступает гробовая тишина.
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете внутри?
КЛИЕНТ: Онемение. У меня нет чувств. Как будто я застыл. Просто ничего не чувствую.
ТЕРАПЕВТ: Постарайтесь остаться в этом «застывшем» состоянии и оставаться на связи со мной.
КЛИЕНТ: (Качает головой) Это страшно, я хочу убежать и спрятаться. Я хочу отвернуться или закрыть лицо.
ТЕРАПЕВТ: (Наклоняется вперед) Чувствуете ли вы, что я понимаю и принимаю вас в данный момент, здесь и сейчас между нами?
КЛИЕНТ: (Медленно кивает, начинает заметно расслабляться)
ТЕРАПЕВТ: Попытайтесь позволить себе действительно остаться с чувством стыда прямо сейчас. Чтобы по-настоящему выразить то, как ощущается этот стыд.
КЛИЕНТ: (Долгая пауза, пытается сосредоточиться на своем теле) Так… Ну, я чувствую себя смущенным, маленьким, сжавшимся в комочек, обнаженным, оголенным, отягощенным. (Пауза). Моя грудная клетка сжалась… Она сдавлена.
ТЕРАПЕВТ: Так…
КЛИЕНТ: (Пауза, размышляет). Это кажется несправедливым. Почему это должно происходить?
ТЕРАПЕВТ: Давайте просто останемся с вашими чувствами в теле.
КЛИЕНТ: (Размышляет) Сейчас я также чувствую гнев, обиду.
ТЕРАПЕВТ: Гнев, который вы чувствовали тогда?
КЛИЕНТ: Нет. Тогда я не чувствовал гнева. Но теперь я чувствую гнев по отношению к тому парню, который так повел себя тогда с маленьким ребенком.
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с этим гневом сейчас. Как это ощущается?
КЛИЕНТ: Это энергия. Сила…
ТЕРАПЕВТ: Где?
КЛИЕНТ: Везде. Это исходит из центра груди — и движется по рукам, даже доходит до кончиков пальцев. (Останавливается, смотрит прямо на терапевта) Я уверен, что вы также видите эту несправедливость, и это позволяет мне увидеть ее здесь.
ТЕРАПЕВТ: И это позволяет вам почувствовать гнев по поводу этой несправедливости!
КЛИЕНТ: Да!.. Почему это должно происходить? Я злюсь из-за того, что в такой ситуации. Но в то же время я боюсь злиться… Потому что я думаю, что они правы.
ТЕРАПЕВТ: Злоба на себя не поможет. Вы были невинным ребенком! Хорошо проводили время, просто играя.
КЛИЕНТ: (Начиная печалиться о себе) Я был просто невинным ребенком, играл на школьном дворе…, делая то, что считалось нормальным… А он заставил меня почувствовать себя ничтожным… Тот парень, который унизил меня.
ТЕРАПЕВТ: Этот невинный маленький мальчик понятия не имел, что он нарушает какие-либо социальные правила… Он был просто играющим ребенком. (Долгая пауза) Вы, кажется, задумались… Что вы чувствуете… сейчас?
КЛИЕНТ: Печаль.
ТЕРАПЕВТ: Да… А где внутри?
КЛИЕНТ: Во всем теле тяжесть… Да, мне действительно жаль этого маленького ребенка.
[Проходит еще несколько минут обсуждения события, связанного со стыдом, а затем время сеанса заканчивается.]
ТЕРАПЕВТ: Вы чувствуете, что мне удалось быть на вашей стороне?
КЛИЕНТ: (Поднимая взгляд, слегка улыбаясь) Да, вы были на моей стороне… Вы знали, что этот маленький ребенок… (Поправляя себя)… что я чувствовал. Но вы ничего не упрощали для меня. Вы не позволили мне легко отделаться.
ТЕРАПЕВТ: Было ли это хорошо? Я имею в виду, разве я не был честен с вами?
КЛИЕНТ: О, нет. (Улыбается). Вы были честны, но вы подтолкнули меня к этим чувствам — вы вели себя жестко.
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете по отношению ко мне прямо сейчас?
КЛИЕНТ: (Глядя в глаза терапевту). Благодарность. Да.
ТЕРАПЕВТ: Никаких проблем?
КЛИЕНТ: Нет.
ТЕРАПЕВТ: Это было тяжелой работой для вас — переживание этих моментов и поддержание связи со мной.
КЛИЕНТ: Да.
ТЕРАПЕВТ: Чувствуете ли вы мою благодарность за то, что вы сделали сегодня?
КЛИЕНТ: Да. (Кивая, смотрит прямо в глаза) Я благодарен за это. (Смеется). Я благодарен за вашу благодарность. (Смеется)
Устранение стыда из прошлого с помощью двойной петли. Во втором примере, описывающим стыд, ощущаемый в прошлом, 34-летний клиент приходит на сеанс, не зная, что именно он хочет обсудить. Когда он обращается к своим телесным подсказкам, начинает раскрываться нескончаемая история прошлых событий, вызванных стыдом.
КЛИЕНТ: Я не знаю с чего начать. В какую сторону мне пойти? Каков мой следующий шаг?
ТЕРАПЕВТ: Начните с вашего тела. Просто следите за тем, что чувствуете внутри… Пусть ваше тело говорит вам.
КЛИЕНТ: (Через несколько секунд) На меня накинуто большое одеяло. Оно тяжелое. (Делает паузу, чтобы подумать) Я будто не могу пошелохнуться… Оно парализует меня. (Делает вид, что задыхается)
ТЕРАПЕВТ: На что это похоже?
КЛИЕНТ: Мне не больно, но я чувствую, что я сжат; будто замотан в скотч. (Показывает на область грудной клетки)
ТЕРАПЕВТ: Да. Оставайтесь с этим ощущением.
КЛИЕНТ: Я расстроен. Мне хочется плакать.
ТЕРАПЕВТ: Конечно… конечно, вы хотите плакать. Где в вашем теле ощущается этот «плач»?
КЛИЕНТ: (Покрасневшие глаза, полные слез). У меня в глазах. (Как маленький мальчик, он показывает на глаза обоими указательными пальцами)
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Конечно. (Ждет) Конечно…
КЛИЕНТ: И еще сбоку, прямо здесь. (Указывает на место) Как будто стрела пронзает сердце. Как будто она застряла внутри. (Вдавливая указательный палец в ребро)
ТЕРАПЕВТ: (Медленно кивая, внимательно слушает)
КЛИЕНТ: (Тяжело вздыхает, как будто у него проблемы с дыханием) Мне так стыдно, я в таком замешательстве.
ТЕРАПЕВТ: Как этот стыд ощущается прямо сейчас?
КЛИЕНТ: Я чувствую его на лице. (Указывая на всю область лица), (кивая)
ТЕРАПЕВТ: (Кивает) И вы чувствуете это сейчас, нет?
КЛИЕНТ: (Кивает) Я чувствую, что хочу скрыть свое лицо. Я чувствую себя уродливым чудовищем.
[Клиент переходит ко второму треугольнику, и терапевт движется вместе с ним.]
КЛИЕНТ: Таким я чувствовал себя всегда — уродливым, ужасно худым и слабым. Все говорили мне, что я такой.
ТЕРАПЕВТ: Кто, например?
КЛИЕНТ: Мои родители.
ТЕРАПЕВТ: Ваши родители говорили вам, что вы уродливы?
КЛИЕНТ: Косвенно. Мои старшие братья относились ко мне как к чему-то постыдному. Они не хотели, чтобы их видели со мной.
[Терапевт пытается перевести стыд клиента в двойную петлю.]
ТЕРАПЕВТ: Арни, как теперь это «замешательство, стыд» ощущается здесь со мной, прямо сейчас?
КЛИЕНТ: Я чувствовал отвращение. Это единственное, что пришло мне в голову.
ТЕРАПЕВТ: (Возвращает клиента обратно в настоящее) Да… Но чувствуете ли вы стыд со мной прямо сейчас, в этот момент, прямо здесь?
КЛИЕНТ: (Вполголоса) Я чувствую, что лучше мне бежать.
ТЕРАПЕВТ: (Немного удивлен) Вы хотите бежать?
КЛИЕНТ: (Медленно кивает)
ТЕРАПЕВТ: Например, отсюда?
КЛИЕНТ: (Продолжает медленно кивать)
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете, когда хотите «убежать»?
КЛИЕНТ: О, я чувствую напряжения в ногах, в икрах. (Трет икры)
ТЕРАПЕВТ: Давай останемся с этим, Арни. (Медленно, успокаивающе) Давайте останемся с этим на некоторое время.
КЛИЕНТ: (Медленно кивая) Я помню, что был этот парень, Томми, и мы занимались с ним… сексуальными штуками. Ну, знаете, снимали штаны и прочее. Мы были на заднем дворе, и его отец вышел и сказал нам что-то, я не помню. Он рассказал об этом моему папе, но тот мне ничего не сказал. (Пожимает плечами)
ТЕРАПЕВТ: Арни, (серьезно глядя ему в глаза), что вы сейчас чувствуете, рассказывая мне об этом?
КЛИЕНТ: Я хочу сжаться. Я хочу исчезнуть. Я чувствую себя очень маленьким.
ТЕРАПЕВТ: Давайте останемся с этим. Расскажите мне больше о том, как ощущается внутри это ощущение «исчезновения»?
КЛИЕНТ: Это чувство прямо противоположно тому чувству, которое появляется у меня, когда я должен выглядеть «сильным и властным» — та маска мужчины, которую я всегда должен надевать.
ТЕРАПЕВТ: (Медленно кивая, глядя в глаза клиента) Да.
КЛИЕНТ: (На глаза наворачиваются слезы) Я надеюсь, вы не возненавидите меня. (Плачет)
ТЕРАПЕВТ: Я знаю, это тяжело.
КЛИЕНТ: (Продолжая всхлипывать, пытается взять себя в руки, мысленно возвращается в прошлое) Я помню одну новогоднюю вечеринку. Там была группа девушек. Я был с ними, мы смеялись и… (Нерешительно) Я почувствовал (тихим голосом) … Как будто я девочка. (Пожимая плечами, дергается) Я помню, как почувствовал себя девочкой.
[Чувствуя потребность клиента, рассказать о своем болезненном прошлом, терапевт позволяет ему сделать это.]
ТЕРАПЕВТ: Это было трудное время.
КЛИЕНТ: Это было примерно тогда, когда дети стали называть меня педиком, «неженкой» или «девчонкой». Помню, мне так сильно хотелось, чтобы я нравился другим. Когда я учился в школе, у меня была стопка школьных благодарностей и наград. Я думал, что если буду получать только хорошие оценки, меня будут уважать. Там был этот парень, Монти. Мне всегда хотелось, чтобы он заметил меня, обратил на меня внимание. Он был прямой противоположностью мне — симпатичный, популярный, атлетичный, жесткий и сильный, другие тянулись к нему. Но такие дети, как он, никогда меня не замечали. Я так хотел, чтобы меня приняли, чтобы меня хотели.
ТЕРАПЕВТ: (Пытаясь вернуться к «нам») Арни, вы когда-нибудь рассказывали кому-то об этих событиях?
КЛИЕНТ: (Отрицательно качает головой)
ТЕРАПЕВТ: Как вы думаете, какая у меня реакция на то-, что вы поделились этими воспоминаниями со мной? (Глядя ему в глаза) Что, по-вашему, я вижу сейчас, когда смотрю на вас?
КЛИЕНТ: Сломленного человека.
ТЕРАПЕВТ: Да, сломленного человека, который пытается собрать себя воедино, сталкиваясь с ужасными воспоминаниями и чувствами. Человека, имеющего мужество противостоять им… мужество возвратиться к боли. И к самой настоящей несправедливости.
КЛИЕНТ: (Кивает, слегка улыбается)
ТЕРАПЕВТ: (Замечая его улыбку) Как вы себя чувствуете сейчас? (Ждет ответа)
КЛИЕНТ: Вроде, вы понимаете меня.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко) Сегодняшнее занятие было для вас трудным. Вы дергались, порывались убежать, было много дискомфорта. Должен сказать вам, насколько я признателен и восхищен тем, что вы сделали для себя сегодня, рассказав о том, что, по-вашему, вам нужно было держать внутри себя. Это действительно больно.
КЛИЕНТ: (Длинная пауза, медленно кивает)
ТЕРАПЕВТ: (Длинная пауза)
КЛИЕНТ: (Кивает) Да…
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете внутри, когда я рассказываю вам о моей реакции на вас?
КЛИЕНТ: (Тяжело вздыхает, кивает). (Пауза) Да, я рад, что рассказал вам, я носил это с собой около двадцати лет.
ТЕРАПЕВТ: (Мягко, медленно) Я чувствую контакт между нами прямо сейчас, понимание. Потому что нас объединили эти чувства. Что вы думаете о нас сейчас?
КЛИЕНТ: (Осторожно) Это приятно. (Глубоко вздыхает) Да. (Еще один глубокий вдох). Это приятно. Я чувствую себя лучше.
Двойная петля в текущем моменте стыда. В детстве у 25-летнего Джонатана было заболевание, которое задерживало его рост. Поскольку его неоднократно оставляли в больнице одного, он запомнил это состояние оставленности. Он был убежден в том, что, поскольку его родители были беспомощны что-либо сделать с его поврежденным телом, они отдалили его от себя. Все детство сверстники потешались над его хрупкостью.
В начале сеанса Джонатан рассказывает об Уолте, своем друге, к которому он испытывает противоречивые чувства.
КЛИЕНТ: Я думал об Уолте.
ТЕРАПЕВТ: Что именно?
КЛИЕНТ: (Нервно смеется). Как будто я хочу заняться сексом с ним. (Нервно хихикает) Как будто… Я хочу схватить его за член! (Затем, с сильным разочарованием) Я серьезно, я действительно много о нем думаю.
ТЕРАПЕВТ: Расскажите мне об этом. Что именно сексуального в Уолте?
КЛИЕНТ: Он как… папа, и я ему действительно нравлюсь.
ТЕРАПЕВТ: Перейдем к вашему телу. Давайте посмотрим, что там.
КЛИЕНТ: (Удивленно смеясь) Мое тело! (Громкий смех) Я возбудился!
ТЕРАПЕВТ: Да, знаю. Давайте останемся с этим: «Он как папа, и я ему действительно нравлюсь».
КЛИЕНТ: Я хочу, чтобы он взял меня и обнял. (Долгое молчание)
ТЕРАПЕВТ: (Молча ждет, затем тихо говорит). Что происходит?
КЛИЕНТ: Я весь на нервах.
ТЕРАПЕВТ: Понятно. Где?
КЛИЕНТ: Я не знаю. (Пауза, пренебрежительный смех) Я устал. Я поздно лег прошлой ночью.
ТЕРАПЕВТ: Конечно. Оставайтесь с вашим телом прямо сейчас… Уставшим! Где вы чувствуете усталость?
КЛИЕНТ: У меня тяжелая голова. (Беспомощный, жалобный взгляд) Как будто я на самом деле не хочу этого делать.
[Терапевт решает использовать метод подтверждения.]
ТЕРАПЕВТ: Так. Послушайте. Мы можем отказаться от этого. Нам не нужно сейчас вникать в ваши чувства к Уолту. Мы можем делать все, что вы хотите, но, мне кажется, было бы очень полезно, если бы вы посмотрели, какие чувства вы к нему испытываете.
КЛИЕНТ: Хорошо. Ладно.
ТЕРАПЕВТ: (Пауза, затем говорит мягко) Хорошо. Что вы чувствуете по отношению к Уолту? (Ждет)
КЛИЕНТ: (Тяжелый вздох, кажется, расстроенным) Я просто чувствую стыд (смущенный смех), говоря вот так о моих гомосексуальных чувствах. (Беспомощно пожимая плечами) Я чувствую себя ребенком, который хочет отца, и меня это смущает.
ТЕРАПЕВТ: Вы критикуете себя. Вы осуждаете этого маленького мальчика.
КЛИЕНТ: (Отчаянно) Мне так этого хочется. Я сделаю для него все. Я даже воображаю, как я становлюсь с ним совершенно уязвимым в сексуальном плане.
ТЕРАПЕВТ: Что значит «уязвимым»?
КЛИЕНТ: Я начинаю возбуждаться при мысли об этом.
ТЕРАПЕВТ: Что вы чувствуете?
КЛИЕНТ: Сексуальность. Я на взводе!
ТЕРАПЕВТ: Оставайтесь с этим чувством.
КЛИЕНТ: (Смущенно смеется) Я возбуждаюсь только от одной мысли, что он трахнет меня. Он заполнит меня. Он любит меня, и он хочет заполнить меня. Да, вся эта идея кажется абсолютно сексуальной. Есть что-то в его… руках; в них безопасно. Они не сделают мне больно. Это не чувствуется унизительным. Он мужчина, и он дает мне то, что мне нужно. Свой член. Как будто он признает меня. Он со мной, потому что я тоже мужчина… Не только это; сейчас я мужчина с этими эмоциональными потребностями. (Нервно смеется) Я чувствую эти странные ощущения в заднице… Будто там горит… достаточно, чтобы позволить ему войти в меня… проход, который пустит его внутрь.
ТЕРАПЕВТ: Да, и что вы чувствуете прямо сейчас?
КЛИЕНТ: Повсюду. Я чувствую это по всему телу.
ТЕРАПЕВТ: Ощущение…
КЛИЕНТ: Мне хорошо, везде. Голова тяжелая. Это кажется таким первобытным. Я хочу этого.
ТЕРАПЕВТ: Этого?
КЛИЕНТ: Его мужественности. Это реально. Его пенис совершенен. Он огромный. (Смущенно смеется). Он очень длинный и толстый. Почти 23 сантиметра в длину, он идеален! У меня не такой большой, и форма изначально кривовата, но не настолько совершенна, как должна быть. Боже, если бы у меня был член, как у Уолта, я не думаю, что стал бы заниматься сексом с парнем. Я бы очаровывал женщин. Иногда я фантазирую, что он трахает женщину — меня это так заводит. Если бы у меня был идеальный член, тогда я был бы Уолтом с идеальным членом, который бы трахал женщин. Иногда я просто хочу взять его и держать. (Слабый смех) Я не знаю, что с ним делать. Я просто хочу владеть им или что-то типа того. Это чертовски сильное чувство. (Длинная пауза, голос становится пронзительным) Но это ужасно, потому что я не хочу продолжать делать это снова и снова, вот так. Но у меня есть потребность стремиться к этому.
ТЕРАПЕВТ: (Кивает) Какие у вас чувства?
КЛИЕНТ: Ох блин. Это потому что… Это мощный наркотик.
ТЕРАПЕВТ: Понятно.
КЛИЕНТ: Это неприлично.
ТЕРАПЕВТ: (Сразу же) Что неприлично?
КЛИЕНТ: Рассказывать об этом.
ТЕРАПЕВТ: Почему?
КЛИЕНТ: Это делает меня уязвимым, как перед Уолтом.
ТЕРАПЕВТ: Сейчас вы чувствуете смущение?
ТЕРАПЕВТ: Это из-за того, что я могу подумать о вас?
КЛИЕНТ: (Кивает). Что я странный.
ТЕРАПЕВТ: (Спокойно, негромко) Расскажите мне о том, как вы себя чувствуете, прямо сейчас, когда мы связаны.
КЛИЕНТ: Мне напомнили о том, как мне это нужно.
ТЕРАПЕВТ: Это?
КЛИЕНТ: Секс. (Пауза)
ТЕРАПЕВТ: И…
КЛИЕНТ: И я чувствую себя не в своей тарелке, прямо сейчас. (Хихикает) И вы, должно быть, думаете, что я (смеется) сумасшедший! (Смеется)
ТЕРАПЕВТ: Вы действительно думаете, что я считаю вас сумасшедшим?
КЛИЕНТ: (Внезапно серьезно) Нет. (Тяжело вздыхает, расслабляется, опускает плечи) Мне просто трудно говорить об этом.
ТЕРАПЕВТ: Со мной. Трудно говорить со мной.
КЛИЕНТ: Да, наверное.
ТЕРАПЕВТ: Или с кем-то еще?
КЛИЕНТ: Да, с вами.
ТЕРАПЕВТ: Вы чувствуете, что я вас понимаю? Я имею в виду, действительно — с состраданием?
КЛИЕНТ: (Успокоившись, глядя прямо на терапевта) Да. Я знаю, что вы меня понимаете. Кто еще поймет меня лучше?
ТЕРАПЕВТ: Я понимаю, насколько важны для вас Уолт и его член. (Улыбается, смеется)
КЛИЕНТ: (Улыбается, слегка рассмеялся)
ТЕРАПЕВТ: Я знаю, как трудно было выразить в таких деталях эти сильные чувства. Это было непросто. Спасибо, что позволили мне увидеть эту вашу часть, Джонатан.
КЛИЕНТ: (Смотрит вниз).
ТЕРАПЕВТ: Можете ли вы посмотреть на меня?
КЛИЕНТ: (Медленно поднимает глаза). Да.
ТЕРАПЕВТ: Как вы себя чувствуете сейчас?
КЛИЕНТ: Не знаю.
ТЕРАПЕВТ: По поводу моего ответа вам прямо сейчас… Есть ли у вас какие-то ощущения?
КЛИЕНТ: Я чувствую, что вы меня понимаете.
ТЕРАПЕВТ: И что вы чувствуете?
КЛИЕНТ: У меня приятные ощущения.
ТЕРАПЕВТ: Где эти «приятные» ощущения? Где они находятся в вашем теле?
КЛИЕНТ: (Размышляет, спокойно). Стесненность в груди исчезла…
ТЕРАПЕВТ: (Задумчиво кивает)
КЛИЕНТ: Облегчение, расслабление…
Не время для интерпретации. В процессе двойной петли не используются возможности для предоставления интерпретации, какими бы соблазнительными они ни были. Интерпретация более эффективно выполняется после двойной петли во время заключительной фазы — смысловой трансформации.
На последующих сеансах Джонатан смог увидеть, что его одержимость (как он признал это) пенисом Уолта была реакцией зависти из-за дефектов, которые он чувствовал в собственном теле. Это произошло, когда терапевт позднее воспользовался возможностью повторить собственные слова Джонатана; «Боже, если бы у меня был член Уолта, я не думаю, что занимался бы сексом с парнями. Я бы очаровывал женщин».
Помня о правиле «Там, где есть нарциссизм, есть стыд», мы видим, как Джонатан со стыдом признает свою нарциссическую иллюзию по поводу идеализированного пениса Уолта и его мужской силы. Двойная петля с терапевтом помогла выявить и нейтрализовать лежащий в основе этого стыд. Заместив самокритику сочувственным к себе отношением так, как это показал терапевт, Джонатан постепенно смог отойти от своего стыда, связанного с неосуществимостью своей нарциссической иллюзии. Несколько месяцев спустя, он смог начать полную проработку горевания по поводу медицинских проблем со здоровьем из его детства. Он также начал переосмысливать свое отношение к тому, что родители оставляли его.
Глава 12. От двойного послания к двойной петле
Дав определение терминам «двойное послание» и «двойная петля» в главах 10 и 11, сейчас я расскажу об их тесной взаимосвязи в терапевтических отношениях.
Исходя из своего клинического опыта, могу сказать, что сильнее всего продолжению терапии угрожают те разногласия, которые возникают тогда, когда клиент ощущает себя в ситуации двойного послания во время общения с терапевтом. Такие зачастую скрытые и невысказанные разногласия могут подвигнуть терапевта на то, чтобы устранить двойное послание с помощью двойной петли.
В ходе терапии неизбежно будут возникать моменты недопонимания, способные вызвать у клиента чувство обиды и разочарования. У него могут возникать ассоциации с событиями из его прошлого, связанные с оскорблением/пренебрежением/разладом в отношениях, и вытекающие из этого чувства подозрительности и бессилия — все это может искажать определенные сигналы терапевта и вызывать у клиента ощущения озлобленности и предательства. Даже малейшее отклонение от точной настройки со стороны терапевта может в любое время стать катализатором серьезного разлада в отношениях.
Новичок-терапевт может посчитать, что двойная петля непродуктивна; что это отход от «реальной» терапии, ему может показаться, что попытки устранить незначительные недопонимания отвлекают его от решения более насущных вопросов. Но это ошибка, потому что основной процесс исцеления происходит во время приобретения опыта совместной обоюдной межличностной настройки, в частности тогда, когда клиент учится открыто выражать свои чувства и возобновлять эмоциональное взаимодействие после разлада в отношениях. Такой опыт показывает ему, что он действительно способен справляться с процессом: настройка — разлад (отсутствие настройки) — перенастройка (повторная настройка), и восстанавливать утраченное доверие.
Эти моменты повторной настройки сопоставимы с «устранением» эмоциональной несогласованности матери и младенца и отражают суть лечения.
Восемь шагов для преобразования двойного послания в двойную петлю
- Терапевт задевает чувства клиента. Терапевт совершает нечто, что задевает чувства клиента, когда нетактичное действие или неверно истолкованное замечание терапевта вызывает у клиента боль, гнев, разочарование и ощущение предательства.
- Клиент ожидает двойного послания. Терапевт оказывает негативное, травмирующее воздействие на клиента, но клиент боится обсуждать это. Он полагает, что его слова лишь усугубят ситуацию — терапевт будет манипулировать им, доказывать его неправоту или отвергать и подавлять его. (Это ожидаемый стыд клиента.) Клиент опасается, что если он упомянет о проблеме, терапевт «подумает о нем плохо» (например, сочтет его глупым, несмышленым, слишком чувствительным, «ищущим неприятности», «раздувающим из мухи слона»). Таким образом, клиент предчувствует, что он окажется в ситуации двойного послания.
Рис. 12.1. Двойное послание и двойная петля
- Клиент неадекватно выражает конфликт. Предчувствуя двойное послание, клиент «перестраховывается», пытаясь выразить свои чувства неадекватно — либо косвенно (через самоуничижительное, пассивно-агрессивное поведение или эмоциональную диссоциацию), либо с помощью откровенно агрессивных, обвинительных заявлений.
- Терапевт облегчает самовыражение клиента. Терапевт поощряет более открытое общение путем уговоров и поощрения, для того чтобы клиент явным образом выразил свое недовольство. Он должен сочувствовать и точно отражать чувства клиента. Терапевт может сказать: «О, когда я сказал ______, это заставило вас почувствовать _______». Или «Когда я ответил ____________, это дало вам ощущение, что я испытываю _________ по отношению к вам». Терапевт выражает своими словами (а не повторяет слова клиента) то, что на его взгляд чувствовал клиент в тот момент непонимания и то, что он должен чувствовать сейчас.
- Терапевт проверяет настройку. Терапевт проверяет свою настройку на клиента, чтобы убедиться, что клиент чувствует себя полностью понятым и получает сочувствие в настоящий момент.
- Телесный переход клиента от двойного послания к двойной петле. Признание клиентом эмпатической реакции терапевта проявляется в том, что его тело переходит от состояния напряжения/защиты к состоянию успокоения/расслабленности. Это момент, когда двойное послание становится двойной петлей. Когда клиент ощущает себя полностью услышанным и понятым, он становится более оживленным, выразительным и «живым». Он начинает четче выражать свои мысли и чувства, становится более вовлеченным в происходящее вокруг, внимательным, бодрствующим и чутким. Даже его поза меняется; он может сидя выпрямиться или податься вперед. Выражение его лица становится более сосредоточенным, а голос звучит звонче, глубже и «внушительнее». Одним словом, он решительно «приступает к делу» и сразу занимает ассертивную позицию.
- Терапевт поощряет формулировку клиентом этого изменения. Терапевт должен спросить клиента про его самочувствие в данный момент; это позволит клиенту сознательно отследить ощущение того, что его понимают. Клиент и терапевт проходят через это вместе. Важно полностью остановиться на этом моменте настройки, позволяя клиенту всецело насладиться чувством эмоционального воссоединения. Прошлое эмоциональное предательство, возможно, мешает осознать то, что только что произошло. Но если побудить клиента выразить словами свое ощущение того, что его понимают, это поможет ему осознать происходящее и углубит позитивный перенос. Вербализация, по-видимому, «запечатывает» опыт двойной петли.
В метакоммуникации с двойным отражением этот опыт напоминает что-то вроде «Я вижу тебя, вижу себя, вижу тебя, вижу себя, вижу тебя»… Таким образом, двойная петля разрешает проблемную ситуацию и приводит к взаимопониманию, но, что более важно, это происходит с эмоциональной синхронностью. Эта синхронность приносит с собой спокойствие, безопасность, умиротворенность и силу.
Некоторые клиенты сопротивляются этому этапу двойной петли — принятию настройки — и принижают себя или терапевта. Терапевту следует следить за тем, чтобы клиент не запрещал себе принимать сочувствие от другого человека. Он может сказать: «Я чувствую, что вы приуменьшаете важность того, что только что произошло между нами». «Вы, похоже, недооцениваете то, что так хорошо справились с этой задачей». Терапевту следует выразить клиенту свою признательность за то, что тот осмелился взять на себя такой риск, а также открыто признать, что понимает, насколько трудно было клиенту выразить свою обиду тогда, когда он ожидал натолкнуться на привычное неодобрение.
- Терапевт рассказывает о своем ощущении клиента. Терапевт отмечает, что теперь он понимает клиента лучше; далее, он объясняет, что эта проблема и их способность проработать ее сообща углубили их взаимопонимание. Он побуждает клиента поделиться своими впечатлениями от этого взаимодействия (то есть, рассказать о том, что он, возможно, получил в ходе этого процесса).
- [Опциональный последний шаг] Терапевт раскрывает свою роль в создании двойного послания. Мы считаем, что этот шаг менее важен для клиента, но более важен для терапевта, который может почувствовать необходимость объясниться. Терапевт предлагает свое видение проблемного инцидента, раскрывая свои намерения и мотивацию относительно своей тактики поведения, которая могла восприниматься как обидная. В этот момент терапевту следует подтвердить и смиренно признать свою роль в создании этой проблемы. На данном этапе прохождения через двойную петлю клиент видит, что терапевт — это не какой-то идеальный супермен, а обычный человек, иногда недостаточно настроенный и допускающий ошибки.
Алгоритм шагов, необходимых для преобразования двойного послания в двойную петлю:
Шаг 1. Терапевт задевает чувства клиента. На предыдущем сеансе Брайан был подвергнут несправедливой критике со стороны терапевта.
Шаг 2. Клиент ожидает двойного послания. Сеанс начинается с того, что Брайан пытается выразить свою обиду, но ждет, что терапевт будет реагировать на это критически.
Шаг 3. Клиент выражает эту связь неадекватно. Брайан подходит к конфликту окольным путем. Побродив вокруг да около какое-то время, он косвенно предполагает, что, возможно, недопонимание возникло по его вине.
КЛИЕНТ: Не думаю, что на нашем последнем сеансе я ясно выражал свои мысли. Возможно, я говорил слишком двусмысленно. Я даже не уверен, что общался, потому что был эмоционально и физически измотан. Я только вернулся с похорон моей бабушки. Во всяком случае, в одном из ответов на поднятый мною вопрос вы сослались на то, что у меня проблема с ассертивностью.
ТЕРАПЕВТ: (Застигнут врасплох, смущен) Да..?
КЛИЕНТ: Есть и другие вопросы, с которыми я не согласен. Например, вы сначала пытались объяснить, почему, по вашему мнению, возникла проблема ассертивности, с которой мне пришлось иметь дело, но в какой-то момент в разговоре вы стали раздражаться, и сказали следующее: «Вы меня расстраиваете».
ТЕРАПЕВТ: (Начинает понимать) О, понятно.
КЛИЕНТ: И я помню, как некоторое время назад вы говорили: «Терапевт никогда не должен терять самообладания, каким бы трудным ни был клиент. Терапевту следует сохранять контроль и не позволять своим эмоциям проявляться так, чтобы это имело разрушительные последствия» … что-то вроде того.
ТЕРАПЕВТ: Правильно. Но я немного запутался. Скажите мне четко, что хотите сказать. Я действительно хочу понять, что вас расстроило.
КЛИЕНТ: Я хочу сказать, что мне показалось, что на прошлой неделе вы раскритиковали меня несправедливо. То, что я сделал ассертивно, по-вашему, не было ассертивным.
ТЕРАПЕВТ: Ясно. Расскажите мне, что вы чувствуете сейчас по этому поводу.
КЛИЕНТ: (Нерешительно) Ладно… Хорошо. Я чувствую, что… (наконец выпаливает) злюсь на вас.
ТЕРАПЕВТ: (Спокойно, но показывая свое беспокойство) Конечно. (Утвердительно кивая)
КЛИЕНТ: (Ободренный утверждением психотерапевта, кивает, становится более прямолинейным) Я злюсь. (Кивает с серьезным видом) Да. И я думаю, что это похоже на нечто другое: вам нравится быть авторитетом. Я чувствую, что вы пытаетесь быть хозяином положения. Возможно, это прозвучит несколько грубо, но вам нравится контролировать сеанс, и если кто-то еще пытается его контролировать, вы иногда начинаете подавлять его.
ТЕРАПЕВТ: (Поправляя) Подавляю вас.
КЛИЕНТ: Да, меня. По крайней мере, это мои ощущения. И последнее: я думаю, что бывают моменты, когда вы раздражаетесь на меня. Я слышу это по тону вашего голоса.
ТЕРАПЕВТ: Да.
КЛИЕНТ: Может быть, вам есть что сказать, и, может быть, вы можете как-то прокомментировать это?
ТЕРАПЕВТ: Давайте посмотрим… Я понял, что у меня есть проблема с властностью и склонность контролировать вас, что противоречит тому, что вы пытаетесь выразить, а именно собственное мнение, да?
КЛИЕНТ: (Кивая в знак согласия, но все еще оставаясь напряженным)
ТЕРАПЕВТ: Итак, на прошлом сеансе, когда мы обсуждали проблему ассертивности, вы почувствовали, что я заставляю вас отказаться от вашей позиции и смотреть на все по-моему. И поэтому это не позволило вам быть самим собой и не дало вам уверенности в том, что я полностью пойму то, что вы пытаетесь сказать мне. И это заставляет вас чувствовать давление с моей стороны в наших с вами отношениях. Это верно?
КЛИЕНТ: (Гнев рассеивается) Вы, наверное, думаете, что я обобщаю в каждом случае. Это не всегда так. Это происходит время от времени.
ТЕРАПЕВТ: (Продолжая точно отражать) Это происходит время от времени.
КЛИЕНТ: Да. Вы расстроены и нетерпеливы по отношению ко мне, чувствую это в вас.
Шаг 5. Терапевт проверяет настройку.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. (Медленно, задумчиво) Думаете, я правильно понял?
КЛИЕНТ: Вроде да…
ТЕРАПЕВТ: (Не соглашается с «вроде») Но мне бы очень хотелось понять это правильно. Что я не понимаю?
КЛИЕНТ: Ну, вы сказали «давление». Я говорил не «давление», а «контроль».
ТЕРАПЕВТ: Хорошо… «Контроль». Это другое чувство, не так ли? Как «ограничение, блокирование»… Хорошо.
КЛИЕНТ: (Кивает)
ТЕРАПЕВТ: (Ждет) Ладно. Вы думаете, я понял это? Может, что-то еще?
КЛИЕНТ: Да, все верно. Просто иногда у меня связаны руки.
ТЕРАПЕВТ: Можете ли вы рассказать мне больше о том, что это за чувство?
КЛИЕНТ: Ну, во-первых, у меня есть еще один момент.
ТЕРАПЕВТ: Конечно.
КЛИЕНТ: Мой разум говорит мне, что сказанного вами сейчас достаточно, и мы можем просто остановиться на этом, потому что вы не только очень ясно сказали, что понимаете меня, но и пошли дальше, когда сказали, что считаете, что поступили неправильно. Я думаю, что вы вышли далеко за рамки того, что я мог ожидать от вас, и действительно ценю ваше смирение.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо. Да…
КЛИЕНТ: Тем не менее, есть, возможно, некоторые эмоциональные вещи, которые я не могу полностью определить, что заставляет мой разум задать еще один вопрос. Я думаю: «Он сказал, что действовал неправильно в этой ситуации, но он никогда не говорил «извините», и я думаю: нужно ли это спросить? Но, тем не менее, во мне есть что-то такое: «Почему он не извинился?»
ТЕРАПЕВТ: Итак, сейчас, когда вы сверяетесь со своим телом, чувствуете ли вы необходимость сказать мне: «Я был бы признателен, если бы вы сказали «извините»? Я имею в виду, это вы хотите сказать?
КЛИЕНТ: Да, потому что мое тело до сих пор не успокаивается, хотя, на мой взгляд, я думаю, что все уже прояснилось, но мое тело все еще переживает по этому поводу. Но я знаю, что это просто формальность — сказать «извините».
ТЕРАПЕВТ: Итак, попросту выражаясь, ваше тело говорит, что вы должны полностью почувствовать мое сожаление, что оно требует этих реальных слов, даже тогда, когда ваш мозг говорит, что это не обязательно, что он, мол, уже признал, что был неправ.
КЛИЕНТ: Да, именно так.
ТЕРАПЕВТ: Ну, исходя из нашей совместной работы, что из этого, по вашему мнению, мы должны уважать больше: тело или ум?
КЛИЕНТ: Тело.
ТЕРАПЕВТ: Абсолютно. Так почему бы вам не послушать свое тело, и не выразить это словами и не заявить об этом прямо мне в лицо.
КЛИЕНТ: Хорошо. (Нерешительно)
ТЕРАПЕВТ: Тогда скажите мне: чего вы хотите?
КЛИЕНТ: Мне нравится то, что вы сказали, но ощущается какая-то недосказанность. Я думаю, что вы проявили большое смирение, но вы могли бы смириться еще больше, если бы попросили прощения. Ну, может быть, не именно эти слова.
ТЕРАПЕВТ: Хорошо, это имеет смысл. Итак, я готов, а вы готовы?
КЛИЕНТ: Я готов. (Улыбается)
ТЕРАПЕВТ: (Искренне) Брайан, я, действительно, прошу прощения. Я прошу прощения за то, что я подвел вас.
КЛИЕНТ: Хорошо.
ТЕРАПЕВТ: (Продолжает) Прошу прощения, потому что как ваш терапевт —который должен был быть настроен на вас, который должен был быть открытым к вашему опыту, я позволил своему разочарованию помешать вам, и моя потребность, или какая бы то ни было повестка дня на тот момент вытеснила мою чувствительность к вам. Здесь вы ищете моей помощи и тратите время и деньги, чтобы прийти к тому, кто может понять и настроиться на вас. Это самое важное. Правило номер один в том, чтобы действительно понять и настроиться на клиента и его потребности, и я подвел вас, и за это искренне прошу прощения.
Шаг 6. Телесный переход клиента от двойного послания в двойной петле.
КЛИЕНТ: (Видимый телесный переход к спокойствию, смягчению) Да. (Пауза, медленно кивая) Хорошо, спасибо.
Шаг 7. Терапевт поощряет проговаривание клиентом изменений.
ТЕРАПЕВТ: (Пауза на минуту или две) Итак, скажите мне: как вы себя чувствуете сейчас?.. Что вы чувствуете, когда знаете, что я действительно сожалею о своих действиях?
КЛИЕНТ: Это было хорошо. Мне это понравилось…
ТЕРАПЕВТ: А что вы чувствуете внутри?
КЛИЕНТ: Чувствую себя полностью расслабленным. Было очень важно, чтобы мы прошли через это.
ТЕРАПЕВТ: Понимаю. Что вы теперь чувствуете в отношении нас?
КЛИЕНТ: Самое смешное, что эти разногласия между нами довольно редки, но из-за моих прошлых переживаний мои чувства могут перейти в настоящее, поэтому я чувствую, что могу предвидеть в будущем подобный разговор, хотя такие конфликты происходят не часто.
ТЕРАПЕВТ: Вы правы. Вы были восприимчивы к двойному посланию и к людям, доминирующим над вами, и к чувству, что вам не разрешено защищаться. Вот почему этот разговор так важен.
КЛИЕНТ: (Кивает).
ТЕРАПЕВТ: Я хочу, чтобы со мной вы чувствовали себя спокойно.
КЛИЕНТ: (Спонтанная позитивная ассоциация) Несколько месяцев назад вы сказали что-то — мы говорили о чем-то, и вы сказали, я не знаю, что это были за слова — вы сказали, что мы можем говорить так, будто мы действительно близкие друзья, хотя, конечно, есть профессиональные границы… И когда я услышал, как вы это сказали, это изменило мое восприятие вас, потому что до этого момента я чувствовал, что границы еще более отступают из-за профессиональной роли.
ТЕРАПЕВТ: И как это заставляет вас чувствовать себя сейчас, когда вы это вспоминаете?
КЛИЕНТ: Ну, я ценю, что вы мне это говорите.
ТЕРАПЕВТ: Да, спасибо… Но что вы чувствуете теперь?
КЛИЕНТ: Мне приятно. Теперь я могу быть более расслабленным, больше самим собой с вами.
ТЕРАПЕВТ: И внутри вы чувствуете…
КЛИЕНТ: Что я стал больше самим собой.
ТЕРАПЕВТ: Именно этого я и хочу, чтобы вы чувствовали себя со мной. Больше похожим на самого себя.
КЛИЕНТ: Когда вы это сказали, я лучше понял, чего вы ожидаете в отношениях между собой и клиентом.
ТЕРАПЕВТ: (Поправляя) Между нами.
КЛИЕНТ: Да, между нами.
Шаг 8. Терапевт рассказывает о своем ощущении клиента.
ТЕРАПЕВТ: Я чувствую, что сегодня между нами установилась какая-то другая связь. Мне кажется, я знаю вас лучше. Я вижу более ясную, более ассертивную сторону вас, и мне это нравится
КЛИЕНТ: (Улыбается, задумчиво кивая). Да.
ТЕРАПЕВТ: (Глядя на часы) Послушайте, нам пора остановиться. Так как вы себя чувствуете?
КЛИЕНТ: Чувствую себя хорошо, спасибо.
ТЕРАПЕВТ: Могли бы вы затронуть этот конфликт между нами шесть месяцев назад или год назад?
КЛИЕНТ: О, абсолютно нет!
ТЕРАПЕВТ: Отлично. Я хочу сказать вам, что я понимаю, какое это для вас достижение, и что я увидел вашу сильную, ассертивную сторону, которую до сегодняшнего дня никогда не видел.
КЛИЕНТ: Да. (Кивая) Мне кажется, что это было достижением и для меня. И я хотел бы сказать, что раньше я никогда не чувствовал ничего такого в своем теле, и, поскольку мы работаем с телом, я открылся для такой работы. Теперь это действительно легко; я могу чувствовать определенные эмоции, а раньше я и понятия не имел, что именно я ощущаю в своем теле. Я очень ценю вашу реакцию на поднятую мною проблему, и мое тело говорит мне о том, что это действительно очень сильно изменило динамику наших отношений.
ТЕРАПЕВТ: Я рад этому.
Шаг 9. Терапевт раскрывает свою роль в создании двойного послания.
ТЕРАПЕВТ: Брайан, я также хотел бы рассказать вам о своем взгляде на это. Может быть, мне следует объяснить разочарование, которое у меня иногда возникает. Порой я чувствую, что вы меня подставляете, когда задаете мне какой-то вопрос, и я отвечаю на него, но мой ответ кажется вам недостаточно исчерпывающим. Это приводит к еще одному вопросу, на который я снова пытаюсь ответить, и так далее… Теперь я ясно вижу, что мне нужно идентифицировать эти моменты, и комментировать их. И когда это происходит, это моя проблема — не ваша, и мне нужно выяснить, почему я расстраиваюсь по поводу вас.
КЛИЕНТ: Так вы говорите, что вы что-то неправильно поняли?
ТЕРАПЕВТ: Да, точно.
КЛИЕНТ: Я ценю ваше смирение.
ТЕРАПЕВТ: Если я расстраиваюсь, значит, что-то со мной не в порядке; вы абсолютно правы… И, я думаю, что в нашей манере общения есть что-то, что вызывает во мне эту спорную ответную реакцию, за проявлением которой мне стоит понаблюдать; она не идет на пользу делу. Но очень хорошо, что вы можете поднять эту проблему сейчас, чтобы мы могли рассмотреть ее. Вы можете напоминать мне о том, что мне следует следить за этим, потому что это не приносит вам пользы. Когда я работаю с клиентом… (Поправляя себя) когда я работаю с вами, я должен отложить это в сторону и целиком погрузиться в ваши ощущения.
Рис. 12.2. Устранение двойного послания с помощью двойной петли
Сопротивление двойной петле
Когда клиент испытывает разочарование, которое он не в состоянии открыто обсуждать, он фактически может создать двойное послание.
Он создает эту проигрышную ситуацию чаще всего путем обесценивания самого себя (и своей способности общаться) или терапевта (и его способности проявлять заботу). Он обвиняет терапевта (сейчас «неадекватного»), который превратился в плохой объект, и думает, что тот «действительно не хочет [или не может] понять меня». Или он может винить себя («пристыженное ,,Я“») за то, что он не оправдал ожиданий терапевта: «Я не могу делать то, что необходимо (ясно выражать себя, свои мысли и чувства), чтобы вы меня поняли».
Клиент должен понимать, что разногласия являются естественной частью общения между взрослыми людьми, и в частности здесь, в рамках рабочего альянса. Из таких разногласий следует важный практический урок: недоразумения могут привести к новому и более глубокому пониманию.
Некоторые клиенты воссоздают двойное послание, ожидая появления дальнейшей боли и предательства. Это не что иное, как механизм сохранения изоляции — шаблон, который постоянно отталкивает других, создавая в общении с ними проигрышную ситуацию.
Мы обнаружили, что наиболее распространенная форма сопротивления усилиям терапевта по устранению двойного послания с помощью двойной петли — это создание клиентом еще одного двойного послания. Создание этого двойного послания основано на предположении о том, что другой человек не прав (например, он неполноценный, нечестный, субъективный, злонамеренный, некомпетентный).
Препятствия, которые блокируют терапевтические отношения, чаще всего связаны с ожиданиями (высказываемыми и не высказываемыми) в рабочем альянсе, как это видно в случае со следующим клиентом по имени Том.
ТЕРАПЕВТ: Вы чувствуете, что я на вашей стороне в этом вопросе?
КЛИЕНТ: Да, я думаю, вы понимаете меня.
ТЕРАПЕВТ: Не просто «понимаете». Вы чувствуете, что я на вашей стороне?
КЛИЕНТ: Я думаю, у вас есть собственное видение того, что значит «быть на моей стороне».
ТЕРАПЕВТ: Что вы имеете в виду?
КЛИЕНТ: Ну, (нерешительно) вы устанавливаете ограничения на эти отношения. Для вас это всего лишь еженедельный сеанс…
ТЕРАПЕВТ: Да…
КЛИЕНТ: Я ревную. Вы можете установить условия для отношений, а я не могу.
ТЕРАПЕВТ: Это правда. У нас действительно разная жизнь… Я просто хочу в течение нашего совместного еженедельного сеанса быть для вас максимально полезным. (Ожидая ответа) Что вы думаете? (Ждет) Вы чувствуете, что я делаю это достаточно?
КЛИЕНТ: (Неохотно) Да. Наверное.
Сеанс заканчивается до того, как появится время исследовать их непримиримую разницу, и устранить ревность клиента по поводу личной жизни терапевта.
Клиенты мотивированы на создание сопротивления в виде двойного послания всегда, когда их «внутренний ребенок» полагает, что терапевт будет похож на всех людей в его жизни, которые имели право причинять ему боль и предавать его. Сила двойного послания заключается именно в том, что она не сигнализируется. Страшное предчувствие это