Тринадцатилетний Джейми Белл, исполнитель главной роли в фильме Стивена Долдри «Билли Эллиот», дождался-таки своей награды: BAFTA — британский аналог «Оскара» — достался именно ему. Легенда гласит, что сразу после церемонии кто-то из именитых конкурентов Джейми, чуть ли не Рассел Кроу, кинулся было с поздравлениями к юному победителю, но того и след простыл. «Неужели я победил? Теперь они все меня побьют — бегом отсюда! — нашептывал журналистам взбудораженный Джейми, впопыхах объясняя им факт своего быстрого исчезновения. — Да и потом, эти пресс-конференции, я не знаю, что говорить»
Легенды преследовали Стивена Долдри с первого показа фильма «Билли Эллиот» на Каннском фестивале в мае 2000-го. Собственно, фильма с таким названием еще не было — был «Dancer» — «Танцор», но, как назло, Канны-2000 были на редкость урожайными на разнополых «дансеров» (помимо трагического хита фон Триера на кинорынке показали неуклюжий плод продюсерской фантазии Люка Бессона), и компания Universal, купившая картину, решила повременить и устраивать премьеру лишь осенью.
Но «Танцор», ставший «Билли Эллиотом», уже гремел по миру. На тот самый просмотр в рамках непрестижного «Двухнедельника режиссеров» явился Элтон Джон. Изможденные после каннского марафона кинокритики не поленились отстоять огромную очередь в последний (!) день фестиваля, чтобы потом гордо говорить уже отъехавшим коллегам, что их «дансер» был самым лучшим. И действительно, «Билли Эллиот» был если не лучшим, то уж самым свежим, самым пронзительным фильмом Каннского фестиваля прошлого года.
В «Билли Эллиоте» удачно сошлось все: и необходимое для фильма об английской глубинке отсутствие социального высокомерия, и серьезный театральный опыт Долдри, и фантастический талант Белла, явный уже на вступительных титрах. Полусамодеятельный танец его героя вполне может иллюстрировать классическое «отчего люди не летают так, как птицы».
Летают — и еще как! Но сюжет фильма, заряженного романтикой артистического порыва, не окрашен Долдри ни в мелодраматические краски в стиле «Звезда родилась!», ни эмтивишной кислотностью. Для Билли умение «летать» — тяжкое бремя, постоянное ощущение борьбы — с туповатостью среды, с собственным телом, с законами гравитации. Билли тайком присматривается к хрупким девчонкам, которые часами порхают в пачках, и его тянет встать в их ряд, но это против всех житейских законов рабочей провинции: что еще за бабьи забавы?! — позор на голову главы шахтерского семейства!
На этом конфликте и строится простой сюжет фильма о самородке Билли. Но как бы ни остроумно выглядели страдания родителей, не знающих, куда девать сынка с распирающим его талантом, и падающих в обморок от вида напомаженных балерунов, все эти уверенные сюжетные подвижки — ничто по сравнению с моментами танца, в которых фильм обретает метафизическое измерение. Танец возникает ниоткуда, вне логических мотиваций, просто так, потому что ходить, ступать, плестись по земле — мучительнее, чем танцевать. Этот танец — вовсе не вставной номер, отрепетированный седовласыми профи для раскрутки юного гения. Он и есть очень ясное и счастливое доказательство смысла жизни Билли. И именно поэтому этот почти детский, натянутый как струна фильм становится редким примером вполне серьезного разговора о том, что когда-то один хороший поэт по другому поводу назвал «творчеством и чудотворством».