созерцание и наслаждение

Antonio

Активный участник
Клайв Льюис, "Настигнут радостью", отрывок:

Следующий ход, на этот раз*— в интеллектуальной сфере, довершил дело. Я прочел «Пространство, время и божество» Алсксандера, изучил его теорию «созерцаниям и «наслаждения». В философии Александера технические термины; «наслаждение» не имеет ничего общего с удовольствием, «созерцание»*— с медитацией или умозрением. При виде стола вы «наслаждаетесь» зрением, а «созерцаете» стол. Если заняться работой по оптике и размышлять о природе зрения, тогда зрение станет объектом «созерцания», а размышление*— источником «наслаждения». Оплакивая возлюбленную, вы «созерцаете» ее самое и ее кончину и, по терминологии Александера, «наслаждаетесь» пережива–нием утраты и скорби; а вот психолог, занявшись вами, будет «созерцать» вашу скорбь и «наслаждаться» психологией. Мы не можем «подумать мысль» в том смысле, в каком мы «думаем, что Геродот не во всем достоверен». Мы «наслаждаемся» мыслью (к примеру, о ненадежности Геродота как свидетеля) и «созерцаем» его ненадежность.

**Я сразу же принял эти дефиниции и с тех пор считаю их необходимым орудием мышления. Тут же мне сделался очевиден и некий вывод, для меня*— катастрофический. Мне казалось самоочевидным, что сущностное свойство любви, ненависти, страха, надежды или желания*— направленность на объект. Переставая думать о женщине или обращать па нее внимание, мы перестаем ее любить; переставая думать или тревожиться о том, что тебя страшит, мы утратим страх. Другими словами, «наслаждение» нашими внутренними состояниями и их «созерцание» несовместимы. Нельзя в одну и ту же минуту испытывать надежду и думать о ней, поскольку надежда обращена к некоему собствен–ному объекту и мы, можно сказать, отвлекаем ее, обращаясь к созерцанию самой надежды.

Конечно, эти интеллектуальные процессы могут чередоваться с огромной скоростью, и все же они несовместимы и отнюдь не тождественны. Это следует не только из теории Александера, но и проверяется ежедневным анализом. Легче всего можно избавиться от гнева или похоти, если переключить свое внимание с женщины или оскорбления на рассмотрение самой страсти. Вернее всего можно испортить себе удовольствие, если задуматься, насколько оно тебя удовлетворило. Но из этого следовало, что любой «взгляд внутрь себя» в определенном смысле ошибочен. Мы пытаемся заглянуть внутрь своей души и рассмотреть, что там делается. Однако что бы там ни происходило, этот процесс прекратился в тот самый мо–мент, когда мы «обернулись», чтобы его рассмотреть. И тем хуже, что «взгляд вовнутрь» не натыкается на пустоту*— он обнаруживает все то, что остается, когда прерывается обычная работа души, то есть чисто умственные образы да физические ощущения.

Огромная ошибка заключается в том, что этот след. осадок или побочный продукт подменяет саму умственную деятельность. Из–за этого многие считают, что мысль*— это просто еще невысказанные слова, а восприятие поэзии сводится к набору мысленных образов; на самом же деле это то, что остается, когда мысль или восприятие прерываются, рябь на поверхности моря, когда стихает ветер. Конечно, наши переживания до того, как мы их прервали, не были совсем бессознательными. Мы не можем любить, страшиться или мыслить, не отдавая себе в том отчета. Однако вместо двойного деления на сознательное и бессознательное надо бы ввести тройное: бессознательное, приносящее «наслаждение» и «созерцаемое».
 

Antonio

Активный участник
Эта мысль заново осветила всю мою прежнюю жизнь. Я понял, что все мои усилия подстеречь Радость, все тщетные мечты обнаружить некий «контекст», который я мог бы выделить, и сказать: «Вот она»*— были лишь безнадежной попыткой «созерцать» то, чем я «наслаждался». Так подкараулишь или обнаружишь лишь образ (Асгард, Сад на Западе, еще что–то в этом роде) или трепетание диафрагмы. Больше мне не было надобности гоняться за этими обра–зами и физическими ощущенииями, я знал теперь, что все они*— лишь след, прочерченный Радостью, не волна, а ее влажный отпечаток на песке. Собственная диалектика Желания отчасти подготовила меня к этому выводу: ведь если я, словно фетишист, пытался выдать за Радость какой–либо из этих образов или ощущений, они сами вскоре честно признавались, что они лишь идолы. Каждый из них твердил мне: «Не я, не я. Я*— лишь напоминание. Вглядись! Вглядись! О чем я тебе напоминаю?»


Так–то так, но следующий шаг страшил меня. Не было сомнения в том, что Радость*— это желание, и постольку, поскольку это чувство направлено к благу, она также и любовь. Но любое желание направлено не на самое себя, а на свой объект. Половое чувство не спутаешь с потребностью в пище; более того, любовь к одной женщине отличается от любви к другой женщине точно таким же образом и точно в такой же степени, как сами эти женщины отличаются друг от друга. Даже желание выпить вина имеет свой оттенок в зависимости от того, какого вина нам захотелось. Интел–лектуальная потребность (любопытство) узнать верный ответ на вопрос заметно отличается от желания убедиться в том, что один ответ ближе к истине, чем другой. Желанное придаст форму желанию. Сам объект желания делает желание грубым или нежным, примитивным или изысканным, «низменным» или «возвышенным». К своему вели–чайшему изумлению, я понял, что заблуждался не только когда воображал, будто истинный объект моего желания*— Сад Гесперид, но и тогда, когда считал, будто объект желания*— Радость. Сама по себе Радость как феномен моего сознания не имела никакой цены, ценным было лишь то, по отношению к чему она была желанием. Совершенно очевидно, что объектом желания не могло быть какое–то состояние моего ума или тела. Я мог бы доказать это методом исключения; я ведь обшарил все уголки своего разума и тела, вопрошая: «Этого ты хочешь? Или этого?» Наконец я спросил себя: «А может, я желаю Радости?»*— и, наклеив на нее ярлык «эстетического переживания», решился отве–тить утвердительно. Но и этот ответ не выдержал сколько–нибудь длительного испытания. Радость неизменно отвечала мне: «Я*— тоже желание, желание чего–то иного, вне тебя, а вовсе не стремление к какому–то состоянию твоей души». Я еще не спрашивал, к Кому я стремлюсь, я спрашивал лишь*— чего я хочу? Но и этот вопрос пугал меня, ибо я понимал, что из глубинного спокойного одиночества открывается путь вне самого себя, завязываются отношения с чем–то таким, что очевидно не совпадает ни с каким–то объектом чувств, ни с чем–либо из тех вещей, в которых мы испытываем биологическую или социальную потребность, ни с объектом воображения или с каким–либо состоянием ума. Иными словами, мне открывалось нечто совершенно объективное, нечто гораздо более объективное, чем физии–ческие тела, искажаемые восприятием,*— обнаженное Иное, внеобразное (хотя наше воображение предваряет его сотнями образов), неведомое, непознаваемое, желанное.
 

Эжен

Новый участник
Очень тонкое наблюдение относительно несовместимости "созерцаемого" и получения "наслаждения" от него. Раньше не задумывался об этом. Это напоминает феномен измерения в квантовой физике - пока не произведено измерение, состояние объекта какое-то одно, и оно неизвестно, ты можешь узнать его, но только в момент измерения оно тут же изменится навсегда...

Я еще не спрашивал, к Кому я стремлюсь, я спрашивал лишь*— чего я хочу? Но и этот вопрос пугал меня, ибо я понимал, что из глубинного спокойного одиночества открывается путь вне самого себя, завязываются отношения с чем–то таким, что очевидно не совпадает ни с каким–то объектом чувств, ни с чем–либо из тех вещей, в которых мы испытываем биологическую или социальную потребность, ни с объектом воображения или с каким–либо состоянием ума.
У бл. Августина была очень похожая мысль "Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе". В каком-то смысле, так оно и есть...
 

Boris

Активный участник
Ром, извини конечно, но почему ты выложил сей материал именно в этом разделе и о чем там? Я нифига не понимаю и от этого ощущаю себя полным идиотом. Может это так задумано?;):)
 

Antonio

Активный участник
Почему именно здесь? Потому что здесь раскрыт важный парадокс, который имеет отношение к психологии: "Но из этого следовало, что любой «взгляд внутрь себя» в определенном смысле ошибочен. Мы пытаемся заглянуть внутрь своей души и рассмотреть, что там делается. Однако что бы там ни происходило, этот процесс прекратился в тот самый момент, когда мы «обернулись», чтобы его рассмотреть. И тем хуже, что «взгляд вовнутрь» не натыкается на пустоту — он обнаруживает все то, что остается, когда прерывается обычная работа души, то есть чисто умственные образы да физические ощущения. "

Что именно непонятно?
 

Boris

Активный участник
типа не верьте себе, и душу не просчитаешь таблицей умножения. Согласен.
 

Aleksej

Участник
Почему именно здесь? Потому что здесь раскрыт важный парадокс, который имеет отношение к психологии: "Но из этого следовало, что любой «взгляд внутрь себя» в определенном смысле ошибочен. Мы пытаемся заглянуть внутрь своей души и рассмотреть, что там делается. Однако что бы там ни происходило, этот процесс прекратился в тот самый момент, когда мы «обернулись», чтобы его рассмотреть. И тем хуже, что «взгляд вовнутрь» не натыкается на пустоту — он обнаруживает все то, что остается, когда прерывается обычная работа души, то есть чисто умственные образы да физические ощущения.

Похоже на попытку заглянуть себе в глаза в зеркале так, чтобы успеть не встретиться с собственным взглядом:).
 
Сверху